Сегодня основное внимание критиков, как недавно начавших, там и старших поколений, сосредоточено на молодой литературе. (Тут хочется привести ответы Сергея Чупринина на опрос, проведённый газетой «Литературная Россия» (2008, № 1): «Какие литературные события ушедшего года вам запомнились? — Необыкновенный ажиотаж вокруг молодых писателей — они просто нарасхват, и они женихи на всех свадьбах. Кто или что в минувшем году вас огорчили? — Огорчило то, что писатели старше 35 лет — чужие на этом празднике жизни. Видимо, сейчас в стране нужно быть молодым»).
Да, внимание, может быть, излишне большое, но, с другой стороны, о пустоте бы не спорили, пустоту бы так горячо не публиковали и не обсуждали.
Очень заманчивым для критиков в произведениях молодых (это слово употребляю всё-таки условно, понимая под ним тех, кто вошёл в литературу в последнее десятилетие) является то, что они пишут о нашем времени, берут почти всегда героя, только вступающего во взрослую жизнь, или, если вступившего, ещё не укоренившегося в ней. И показывают они этого героя, в общем-то типического, — по-разному. Хотя приметы времени, ситуации вроде бы схожи…
В последнее время много говорят о том, что 1990-е — десятилетие очень сложное, нами как следует не изучено, не осмыслено. Завершившиеся 00-е, по моему мнению, ещё более сложны для осмысления. К примеру, Евгений Ермолин в очень кратком, правда, подведении итогов этого десятилетия, охарактеризовал его так:
«Для России время на редкость бессмысленное, убийственно пошлое, потраченное на синицу банального комфорта, на патетику державной стабильности, девальвированную уже в конце 2008-го. Для русской культуры — часто время разоружения и капитуляции перед злом» («Континент», 2009, № 140).
Я думаю, что понять современникам время, в которое они живут, невозможно. Задача современников — предельно точно его фиксировать, запечатлевать настроения, ситуации, психологию людей, облекать в форму художественной литературы (в том числе и мемуары). Недаром прошлое мы воспринимаем не по документам министерств и департаментов, не по историческим источникам, а в первую очередь, по романам, повестям, рассказам, пьесам, стихотворениям, «романам без вранья». И эта традиция, уверен, сохранится в будущем, несмотря на развитие видео, аудио и прочих носителей информации…
Да, понять произошедшее в России и с Россией в 00-е невозможно. К счастью, писатели достаточно щедро зафиксировали это десятилетие (в противоположность 90-м). Что ж, из разноречивых, часто противоречащих друг другу кусочков-текстов, быть может, будущим поколениям удастся собрать более или менее объективную панораму.
Немалую часть этой панорамы, уверен, составят произведения литературных критиков, в чьих статьях речь ведётся не только о литературном движении, но и о движении самой жизни.
Дело в том, что у нас появилось новое поколение, не просто оценивающее те или иные тексты, а пытающееся рассуждать через тексты о том, что происходит в мире за рамками текстов. (В этом нет ничего удивительного, если почитать критические заметки Пушкина, статьи Гоголя, Белинского и т. д., вплоть до Льва Аннинского, Валентина Курбатова, Натальи Ивановой, Евгения Ермолина, Капитолины Кокшенёвой, Марии Ремизовой, Ольги Лебёдушкиной, Льва Пирогова). Литературный критик в России — это ещё и социолог, политолог, философ, психолог, теолог…
Пришедшие в критику в 00-е Валерия Пустовая, Андрей Рудалёв, Алиса Ганиева, Василина Орлова, многие другие, отталкиваясь от литературы, ведут речь вообще о России, её настоящем, будущем. И, что удивительно, большинство критиков нового поколения — государственники. Их заботит судьба России как государства, они хотят видеть её крепкой, сильной, народ богатым и духовно, и материально, людей — активными гражданами. Всё чаще подобные мысли встречаются не только у тех, кто пишет большие статьи, но и у лучших наших критиков, работающих в жанре рецензий — Льва Данилкина и Лизы Новиковой. И художественные произведения для такого разговора — отличная пища.
Эта заинтересованность в положении государства, в жизни народа очень показательна для поколения, начавшего общественную жизнь в 00-е. Вспомним последние годы 90-х: Россия практически разрушена «переходным периодом»; дефолт 98-го вновь сделал всех (почти всех) обманутыми и полунищими; вновь война в Чечне, выплёскивающаяся в другие регионы России; бессильный, больной президент; чехарда в правительстве; беспросветность впереди… И вдруг, как подарок на Новый год, свежий президент, бодро говорящий слова о великой России, призывающий к общей работе на благо родины.
Молодёжь особенно ждала перемен, недаром в созданную тогда организацию «Идущие вместе» ринулись тысячи. Уверен, не из-за карьерного роста они вступали, а действительно хотели принять участие в возрождении государства.
Но прошёл год, два, три, и оказалось, что общей работы нет, помощники кремлёвским вождям (а новый президент и его окружение в те первые годы воспринимались вождями) не нужны. В лучшем случае, исполнители кое-каких поручений, как правило, не очень чистых.
Впрочем, начало 00-х, то короткое свежее дуновение принесло свои плоды: появились повесть «Ура!» и манифест «Отрицание траура» Сергея Шаргунова, первые повести и статьи Василины Орловой, кипящие энергией повести Ксении Букши, начали свою критическую деятельность Андрей Рудалёв, Валерия Пустовая, которым мало оказалось только литературных произведений, а понадобилась и вся окружающая действительность, скорое будущее.
Кстати, это очень плотно стыкуется с позицией некоторых писателей нового поколения, для которых писательство не является единственным делом, а лишь одним из составляющих их общественной жизни. У тех же Шаргунова, Орловой, у Захара Прилепина, видимо, у Германа Садулаева, Сергея Минаева. Уверен, поставь их перед выбором — писать книги или заниматься честной госработой, они выберут второе. Они ищут реальной деятельности…
Влияние литературной критики (не только, конечно, нового поколения) растёт стремительно. Пусть пока лишь внутри литературного круга. И подтверждение тому — всё учащающиеся полемики не только между критиками, но и писателей с критиками.
Помню, когда я начинал знакомство с московским писательским миром (1996 год), нередко приходилось слышать от старших товарищей, что редакторы и критики не нужны. Первые, дескать, лишь портят произведения, а вторые издеваются («Критика — это когда глупые судят об умных», — вспоминали некоторые слова художника Ге). Прошло время, и те же писатели благодарят редакторов за подсказки и «ловлю блох», обижаются, что о них редко вспоминают критики. Когда появляется рецензия на их новую книгу, пусть даже рецензия нехвалебная, они радуются. Зато среди писателей новых претензии к критикам, особенно к своим сверстникам, больше и больше. Прорываются на страницы газет и журналов обиды, упрёки. То Олег Павлов выпускает книгу «Антикритика», то Александр Карасёв обвиняет критиков в непрофессионализме и глупости, то Захар Прилепин высказывает недовольство по поводу рассуждений Сергея Белякова, отвечает покритиковавшему его «Саньку» банкиру Петру Авену, публично предлагает выяснить отношения спутавшему критику с хамством Михаилу Бойко, то Герман Садулаев пишет едкий ответ критикам…
В общем-то ничего страшного здесь нет, и писателей можно понять, но…
Кто-то назвал критиков самыми внимательными читателями. Для меня в этой характеристике главное слово — «читатель». Критик — это один из сотни, или тысячи, или ста тысяч читателей того или иного произведения. Отличие от остальных читателей только в том, что он взял и выразил своё мнение по поводу прочитанного, нередко плюс к тому поделился ассоциациями, попутными мыслями (на мой взгляд, утверждение Дмитрия Писарева: «Вместо того, чтобы говорить о Писемском, я буду говорить о тех сторонах жизни, которые представляют нам некоторые из его произведений», — тоже имеет право на жизнь). И вот этот читатель отнёс свою запись в издание, её признали достойной публикации и опубликовали. И, в общем-то, всё на этом.
Сегодняшнего критика, в отличие от советского, никто не боится. Его самая гневная статья не закроет писателю дальнейший путь в литературе, и даже, зачастую, не повлияет на человеческие отношения (если они есть) писателя и критика… Когда я прочитал довольно жёсткие слова о рассказах Владимира Маканина, позже составивших роман «Испуг», одной из главных его почитательниц критика Натальи Ивановой, решил, что теперь их отношения разорваны, что отныне ни строчки маканинской прозы не появится в «Знамени», где Иванова служит. Но проходит время — и в «Знамени» появляется новый роман Владимира Семёновича, а при встречах (по крайней мере публичных) он мило беседует с Натальей Борисовной… Получается: Маканин написал, Иванова прочитала и выразила своё мнение. Маканин (как и остальные читатели статьи Ивановой) учёл или не учёл это мнение. Жизнь продолжается.
