планирование, управление ротами, сколько поступит в каждое подразделение бронетехники и многое другое, а сами солдаты чтут его как отца.
Однако сам Консул подчиняется императору, и орден фактически является продолжателем дела Канцлера, который собрал остатки элитных отрядов Первоначальных Крестоносцев в воинства, подчинённые лишь ему. Прошли те славные времена, когда великое воинство вёл «рыцарь» прошлых времён, давший клятву верховному повелителю и готовый умереть за него… теперь сам Канцлер и его министры правят армией, на пару с Консулами орденов.
Сам же Орден «Палачей» разделён на десять равных рот, по сто человек каждая в подразделении. Каждую сотню возглавляют по два капитана, где первый ответственен за общее состояние боевой единицы и по уставу, является главным командиром, в случае смерти которого все обязанности и управление ротой переходит второму.
«Первый капитан», – усмехнулся Данте.
Воин знал, что обязанности офицера намного шире, чем те, которые предложены военным уставом и Конвенцией Ордена. Очень часто на офицера приходятся обязанности по финансовой, организации хозяйственной части роты, поскольку именно он ответственен за получение ресурсов, их передвижение по роте и ведению своего воинства на поле боя. И это не считая множества остальных обязанностей, которыми устав и «Конвенция» изобилируют, отчего Данте рад был бы на секунду вернуться в те старые времена его работы агентом на Иберии… когда его заботы были куда уже и когда он познакомился с Сериль.
«Ох, Яго-Яго», – иронично вспомнил о работе второго капитана Данте.
Офицер второго плана в роте занимается более упрощённая работой. В его компетенцию будет надзор выполнение устава, проведение политической работы и идеологической пропаганды, привлечение священников для миссионерской работы. Также он помогает первому капитану в ведении финансовых дел, проверяет хозяйственное обеспечение части, пишет доклады о недостающем оборудовании амуниции и вооружении, также смотрит за физическим и душевным состоянием солдат, да гоняет их по плацу.
И Яго взялся за это работу с особым пристрастием. Он гонял солдат по плацу без продыху, вбивал им идеалы Рейха стальной указкой, а на проповедях священника из Империал Экклессиас[2] его воины могли говорить ярче, красивее и проникновеннее самого клирика из храма.
Данте вспомнил, что ещё не отправил доклад о потерях в своей роте. Капитан опечалился от одной мысли, что сорок человек не вернулись с той проклятой войны, а ещё пятьдесят теперь вынуждены лежать в лазарете. Он, как и его брат, был готов задаться вопросом – «А за это ли мы воевали? За этот жалкий клочок землист столько крови пролили… столько хороших ребят там осталось… не проще было бы уже выкупить его?»
Капитан не желал заносить бумаги Префектору, для него это сулило тяжёлыми воспоминаниями о боях с Директорией и Республикой, однако долг и обязанности принуждали к этому, и капитан намеревался как можно быстрее избавиться от статистики. Его рота понесла самые тяжёлые потери, ибо попала в самое пекло боевых действий, угодила под самый сильный удар вражеского военного молота.
Однако высший офицер ждал Данте, который вспомнил о статусе и положении своего командира. Каждые пятьсот человек подчиняются непосредственно Префектору который находится под властью Консула. Они – военные аналитики и полководцы, на поле боя бесстрашно направляющие войска к победе, а во время мира неусыпно следящие за порядком и состоянием военных лагерей и частей, передающие ресурсы от Министерств и Церкви прямиком на складские помещения и курирующие экономическую жизнь Ордена.
– Подъезжаем! – крикнул водитель и Данте вернулся к реальности, резко открыв глаза и оторвавшись от кресла, пощурившись от яркого солнца.
Они подъехали к самому концу плаца. Там над всей огромной асфальтовой площадкой возвышаются три этажа бетонных блоков, выстроенных в монументальное здание, которое своей серостью и суровостью оставляет неизгладимый след в душе одним своим видом. Машина остановилась и Данте открыл скрипучую дверь вступая подошвой туфли на асфальт. На улице стало значительно теплее, но при виде такой постройки дух скребёт голодный холодок. На капитана «взирают» чёрные «глаза» трёхэтажки – небольшие окна, расположенные в ровные ряды и отталкивающие тёмной пустотой. Вокруг постройки видно пару автомобилей, только приплюснутых и с крышей, и ничего более, лишь стелется асфальтовая пустыня на многие метры далеко.
«Эх, какой же тут мог быть аэропорт», – сыронизировал Данте, вспоминая, что раньше здесь хотели построить гавань для военных судов, но после добровольного вхождения Великого Коринфа, Новой Спарты и Эллады в состав Рейха, это стало не нужно.
Капитан посмотрел вперёд и увидел единственный вход, который ведёт внутрь постройки, встроенный тридцатью бетонными ступенями, его венчает чугунная массивная дверь под стражей двух воинов с автоматами. Тогда сделал шаг навстречу зданию и посмотрел наверх, заворожено взглянув на два трепещущих флага, где он видел, как на ткани развиваются двуглавые орлы.
Минуя пост охраны, и пройдя через КПП, где моментально проверили его документы, Данте оказался на перепутье. Вправо и влево простираются два длинных прохладных коридора освещаемых их ярким утренним солнцем, лучи которого потоком проникают через окно. Где-то над головой слабо шумят работающие кондиционеры, несущие свежесть для этого места. Данте сделал первый шаг и шутил как под подошва остроносой туфли зашуршала о махровый багровый ковёр цвета кровавого заката, который устлал длинное помещение от края до края.
– А где кабинет Консула!? – вопросил Данте и мгновенно ему, через микрофоны в один голос, будто отовсюду донесся ответ:
– Вам нужно направо. Самый крайний кабинет.
Данте быстро развернулся и зашагал в сторону, которую ему указали. Минуя, быстрым шагом, множество обычных деревянных дверец, за которыми кипит непрекращающаяся военно-бюрократическая работа. Всюду Данте видит плакаты и баннеры, листовки, штандарты и знамёна, на которых капитан мельком читает идеологические наставления, цитаты церковных отцов и военно-политические установки. Всё сводится к тому, что согласно словам, написанными иерархами власти, всякий военный должен чтить Господа и Его святых, свято уважать наставления властей и любить государство и Канцлера.
«Люди далёкого прошлого бы посмеялись над нами, если бы увидели это», – сказал сам себе Данте. Они, ревнители либеральных свобод, не поняли бы намерения Канцлера по радению над моралью, не смогли бы оценить его трудов по созданию Рейха. Они, истинные почитатели свободы во всём, не смогли бы понять устройство империи, заклеймили бы её и оплотом тоталитаризма и диктатуры, где попираются всевозможные права. Однако не ему судить об этом, ибо по их вине мир превратился воплощение ада на Земле. А император, применяя нужны инструменты, на камнях веры и послушания создал новое государство, которое подняло бы людей из его звериной сущности, и слово человек звучало бы гордо.
Отпустив размышление о людях прошлого, Данте приближается
