В разгар возбуждения князь Истар взобрался на эстраду, и подмостки застонали под его тяжестью.
- Товарищи,- сказал он.- вы жаждете победы, и желание ваше вполне естественно. Но ясно, что вы отравлены литературой и поэзией, если надеетесь добиться победы, объявив войну. Мысль затеять войну может теперь прийти в голову только отупевшим буржуа или же запоздалым романтикам. Что такое война? Нелепый маскарад, перед которым изливаются в глупейших восторгах гитаристы-патриоты. Если бы Наполеон обладал практическим умом, он не стал бы воевать, но это был мечтатель, опьяненный Оссианом. Вы кричите: "Да здравствует война!" Вы фантазеры. Когда же вы станете умственно развитыми существами? Существа умственно развитые не добиваются могущества и силы посредством пустых выдумок, из которых состоит военное искусство, то есть тактики, стратегии, фортификаций, артиллерии и прочего вздора. Они не верят в войну, ибо это просто фантазия. Они верят в химию, потому что это наука. Они овладели искусством заключать победу в алгебраическую формулу.
Вытащив из кармана бутылочку, князь Истар показал ее собравшимся и воскликнул с торжествующей улыбкой:
- Вот она, победа!
ГЛАВА XXVII,
где раскрывается тайная и глубокая причина, весьма часто толкающая одно государство против другого и ведущая к разорению как победителей, так и побежденных, и где мудрый читатель (если таковой найдется, в чем я сомневаюсь) призадумается над метким изречением: "Война-это афера".
Ангелы разошлись. Сидя в траве у подножия Медонских холмов, Аркадий и Зита смотрели на текущую между ивами Сену.
- На этом месте,- сказал Аркадий,- который называют светом, хотя в нем гораздо больше несусветного, чем светлого, ни одно мыслящее существо не вообразит себе, что оно способно уничтожить хотя бы один атом. Самое большее, на что мы можем рассчитывать,- это изменить кое-где движение отдельных групп атомов или же расположение отдельных клеточек. И, если вдуматься, к этому сводится и все наше великое предприятие. И даже посадив Духа Противоречия на место Иалдаваофа, мы не достигнем большего. Скажите, Зита, в чем же зло: в природе вещей или в их устройстве? Вот что следовало бы знать. Зита, я в полном смятении.
- Друг мой,- ответила Зита,- если бы для того, чтобы действовать надо было познать тайну природы, никто никогда бы не действовал. И никто не жил бы, ибо жить - значит действовать. Неужели, Аркадий, решимость уже изменила вам?
Аркадий стал уверять прекрасного архангела, что его намерение низвергнуть демиурга во мрак вечной ночи непреклонно.
По дороге в облаке пыли ехал автомобиль. Он остановился перед двумя ангелами, и из дверцы высунулся крючковатый нос барона Эвердингена.
- Здравствуйте, небесные друзья, добрый день!- сказал капиталист, сын неба.- Очень рад встретиться с вами. Я должен дать вам полезный совет. Не будьте инертны, не мешкайте, вооружайтесь, вооружайтесь! Не то Иалдаваоф опередит вас. У вас имеется военный фонд; расходуйте его не считая. Только что я узнал, что архангел Михаил сделал на небе крупные заказы на молнии и громовые стрелы. Послушайтесь меня, приобретите еще пятьдесят тысяч электрофоров. Я принимаю заказ. До свидания, ангелы! Да здравствует небесная родина!
И барон Эвердинген умчался к цветущим берегам Лувесьенна в сопровождении хорошенькой актрисы.
- Правда ли, что демиург вооружается?- спросил. Аркадий.
- Возможно,- ответила Зита,- что там, наверху, другой барон Эвердинген хлопочет о вооружениях.
Некоторое время ангел-хранитель юного Мориса задумчиво молчал, затем он прошептал:
- Неужели мы игрушки в руках финансистов?
- Ах, не все ли равно!- воскликнул прекрасный архангел.- Война - это афера. И всегда была аферой!
Затем они долго обсуждали, какими способами лучше осуществить их грандиозное предприятие. С презрением отвергнув анархические приемы князя Истара, они задумали силами своих отлично обученных и полных энтузиазма отрядов предпринять внезапное и грозное вторжение в царство небесное.
Между тем оказалось, что Баратан, жоншерский трактирщик, сдавший мятежным ангелам театральный зал, был агентом полиции. В своем донесении префектуре он указал на участников этого тайного собрания как на заговорщиков, подготовляющих покушение на некое лицо, которое они изображали весьма тупым и жестоким и называли "Алабалотом". Агент высказывал предположение, что под этим псевдонимом подразумевался либо президент республики, либо сама республика. Все заговорщики единодушно произносили угрозы по адресу "Алабалота", а один из них, называющий себя князем Истаром, или Кверубом, человек очень опасный, хорошо известный в анархистских кругах и неоднократно судившийся за свои мятежные писания и речи, потрясал бомбой очень небольшого калибра, но, по-видимому, чрезвычайно мощной. Остальные заговорщики не были известны Баратану, хотя он и вращался среди революционеров. Многие из них были очень молоды, совсем безбородые юнцы. Он специально проследил за двумя, произносившими особенно зажигательные речи,- за некий Аркадием, проживающим по улице Сен-Жак, и женщиной, по имени Зита, особой своеобразных нравов, проживающей на Монмартре. Оба они не имели определенных средств к существованию.
Префекту полиции дело это показалось настолько серьезным, что он решил прежде всего снестись с председателем совета министров.
Это был как раз один из тех климактерических периодов в истории Третьей республики, когда французский народ, исполненный любви к твердой власти и преклонения перед силой, считает, что он погибнет, если им не будут управлять более энергично, и громкими криками призывает спасителя.
Председатель совета министров, занимавший пост министра юстиции, не желал ничего лучшего, как явиться этим спасителем. Но для того, чтобы стать им, надо было обнаружить какую-нибудь опасность и предотвратить ее. Поэтому, известие о заговоре было ему в высшей степени приятно. Он расспросил префекта полиции о характере дела и степени его серьезности. Префект полиции доложил, что заговорщики, по-видимому, обладают средствами, умом и энергией, но они слишком много болтают и вообще слишком многочисленны, чтобы действовать тайно и согласно. Откинувшись на спинку кресла, министр стал размышлять. Письменный стол стиля ампир, за которым он сидел, старинные гобелены, покрывавшие стены, большие часы и канделябры эпохи Реставрации все в этом традиционном кабинете, казалось, внушало ему великие принципы управления государством, остающиеся неизменными при любой перемене режима,хитрость и смелость. После краткого раздумья он решил, что следует дать заговору разрастись и принять более четкие формы, что, пожалуй, полезно даже поддержать его, раздуть, приукрасить и задушить лишь после того, как из него будет извлечена максимальная выгода.
Он велел префекту полиции внимательно следить за этим делом и каждый день представлять подробный отчет о ходе событий, ограничиваясь ролью информатора.
- Полагаюсь на ваше всем известное благоразумие: наблюдайте, но не вмешивайтесь.
И министр закурил папиросу. С помощью этого заговора он рассчитывал ослабить оппозицию, упрочить свою власть, опередить коллег, посрамить президента республики и стать вожделенным спасителем.
Префект полиции обещал следовать во всем указаниям министра, но про себя решил действовать по своему усмотрению. Он устроил слежку за лицами, названными Баратаном, и велел агентам не вмешиваться ни под каким видом. Заметив, что за ним следят, князь Истар, у которого сила сочеталась с осторожностью, вынул из водосточной трубы скрытые там бомбы и, перепрыгивая с автобуса в метро и из метро опять в автобус, ловкими обходными маневрами пробрался к ангелу-музыканту и спрятал у него свои смертоносные снаряды.
Аркадий, выходя из своего дома на улице Сен-Жак, неизменно встречал у дверей какого-то преувеличенно элегантного господина в желтых перчатках и с бриллиантом в галстуке, более крупным, чем "Регент". Чуждый земным делам, мятежный ангел не придавал этой встрече никакого значения. Но юный Морис д'Эпарвье, взявший на себя обязанность охранять своего ангела-хранителя, с беспокойством смотрел на этого джентльмена, не менее упорного и еще более бдительного, чем г-н Миньон, который в свое время озирал испытующим взглядом улицу Гарансьер - от бараньих голов особняка де ла Сордьер до абсиды церкви св. Сульпиция. Два или три раза в день Морис заходил к Аркадию в меблированные комнаты, предупреждал об опасности и торопил переменить квартиру.
Каждый вечер он водил своего ангела в ночные кабачки, где они ужинали с девицами. Там юный д'Эпарвье делился своими прогнозами относительно исхода предстоящего состязания боксеров, затем силился доказать Аркадию бытие бога, необходимость религии и красоту христианской веры, заклиная его отказаться от нечестивых и преступных замыслов, которые не принесут ему ничего, кроме самого горького разочарования.
