Готвальд, хотя и боялся опоздать к тому времени, когда понадобится Фуксу, вынужден был исполнить приказ старшего офицера. Видимо, машина господина майора уже была исправна, во всяком случае, Готвальд успел заметить, как неизвестный офицер сел в машину и уехал в направлении города.
Сам же Готвальд поспешно вернулся к гостинице.
Шофер держался в гестапо спокойно, на вопросы отвечал уверенно. Его показания совпадали с тем, что говорил денщик.
Первым желанием Штропа, когда он узнал о результатах допроса шофера, было тут же, немедленно арестовать Готвальда. Но, поразмыслив, он решил, что эта мера преждевременна. Гораздо важнее установить за ним слежку.
Дня через два после разговора с полковником шпик, приставленный к Готвальду, донес, что последний заходил в кабинет хирурга военного госпиталя — Лещевского и пробыл там четверть часа. Подслушать их разговор не удалось, однако, как установил агент, последние два месяца шофер посещал врача примерно раз в десять дней.
Агент смотрел карточки больных, обнаружил, что у Готвальда зарегистрирована застарелая язва желудка, которая последнее время его беспокоит.
Все посещения больным госпиталя были тщательно записаны, так же как и лекарства, которые ему прописывались. Но что-то Штропу показалось подозрительным.
Тонкие ноздри его нервно затрепетали. Он поспешно достал сигарету и жадно закурил.
— Продолжайте наблюдение, — распорядился он, — и обо всем сразу же докладывайте мне.
В тот же день санитарная часть аэродрома вывесила объявление, в котором обязывала — обслуживающий персонал в течение двух дней пройти медицинскую проверку. По приказу Штропа один из опытных немецких госпитальных врачей выехал на аэродром. Врач, поблескивая стеклами маленьких старомодных очков в золотой оправе, участливо расспрашивал Готвальда о его здоровье.
— Так, так… язва желудка, говорите? Ай-аи-ай.
Нехорошо. Такой еще молодой человек, такое сильное тело. Настоящий ландскнехт!
Порекомендовав шоферу не поднимать тяжестей, не курить и не есть ничего острого, врач закончил осмотр и, едва Готвальд вышел за дверь, позвонил Штропу.
— Абсолютно здоров, господин полковник. Да, да, уверен. У меня нет ни малейших подозрений. Здоров как бык.
Готвальд понял: пришла беда. Правда, его отпустили после допроса, но он знал, что не отвел от себя подозрений. Ведь он действительно был абсолютно здоров, а врач, осматривавший его, был старый и опытный.
Дома он изо всех сил пытался скрыть свое состояние, но это ему не удалось. Жена донимала его расспросами. Валентин уверял ее, что он просто устал.
— Разве я не вижу! — воскликнула Евгения. — Последнее время ты стал совсем другим, что-то скрываешь. Нет, нет, не спорь — я все вижу. Это началось, как только мы переехали сюда, в эту проклятую дыру.
Валентин едва слушал жену. Мысли его были заняты одним: надо бежать. Но нужно сначала предупредить своих и переправить к партизанам семью. Он знал, что в его распоряжении считанные часы, и, с трудом дождавшись вечера, отправился к Лещевскому на квартиру. Другого выхода он не видел. В этом и была его ошибка.
Он, отправляясь к Лещевскому, не заметил, что — за ним увязался "хвост".
Выслушав Валентина, Адам Григорьевич забеспокоился: надо предупредить Алексея. На следующий день он забеспокоился еще больше: из регистрационного ящика исчезла карточка Готвальда. Сначала он подумал, что положил карточку в ящик своего стола, но ее не оказалось и там. Ах, как сейчас не хватало рядом Алексея, его мудрого совета и поддержки!
До недавнего времени связной у них была Аня, и теперь, когда ее переправили в лес, к партизанам, Алексей предложил другой способ общения.
— Будете ставить меня в курс дел обо всем письменно, — сказал Алексей. — Знаете, где находится Крестьянская улица?
Лещевский утвердительно кивнул головой.
— Еще бы! Я ведь здешний старожил!
— Так что, — продолжал Алексей, — там на правой стороне улицы, в последнем телеграфном столбе, устроен у самой земли тайник. В небольшую эту щелочку вы вложите записку. Чтобы ее не заметили, бумагу на сгибе замажьте простым карандашом. Письмецо старайтесь класть в сумерках, сперва убедитесь, что вокруг никого нет.
Этим способом связи Лещевский и решил воспользоваться. Вечером, возвращаясь из госпиталя, приказал шоферу остановиться неподалеку от Крестьянской улицы и сказал, что хочет пройти пешком. Шофер уехал, а Лещевский медленно, размеренно шагал, поравнявшись с последним столбом на правой стороне улицы, сунул записку в щель.
При этом он сделал вид, что, закуривая, уронил спички.
…На следующий день озадаченный Адам Григорьевич нашел карточку Готвальда на месте, в регистрационном ящике. Вертя ее в руках, Лещевский понял, что совершил недопустимую оплошность, не уйдя из города немедленно, как только узнал о допросе Готвальда.
Лещевский не знал, что карточка появилась на месте после того, как Штроп отчитал врача, исследовавшего Готвальда, за то, что тот не догадался поставить ее на место немедленно.
С этой минуты Лещевский потерял спокойствие. Он понял, что гестапо напало на след, каждый шаг его отмечен шпиками, и особенно его волновало: вдруг кто-нибудь из агентов видел, как он всовывал записку в тайник. Лещевский боялся, что он навел ищеек на след Алексея.
Прощаясь на шоссе с Готвальдом после посещения комнаты Фукса, Алексей сказал шоферу:
— Сегодня же уходи. Это приказ Корня.
— Но, может, все обойдется. Я ведь здесь на хорошем счету. Смогу еще быть полезным для общего дела.
— Нет. Уходи.
— А как же семья?
— Временно остановишься в Криницах. Знаешь, где это?
Готвальд утвердительно кивнул.
— Так вот, разыщешь там Захара Кивига. Человек он проверенный. Село глухое. Немцы и полиция заглядывают туда редко. Кивиг живет во втором дворе с краю дороги. Он предупрежден людьми Корня.
Готвальд обещал, что сегодня же уедет, а сейчас, чтобы не вызвать слишком ранней тревоги, отвезет Фукса на совещание.
Получив записку от хирурга, Алексей понял, что Валентин не только не выполнил приказа, но своим визитом навел сыщика на след Лещевского.
Алексей с трудом заставил себя остаться спокойным.
Он еще не терял надежды, что Готвальду и Лещевскому удастся скрыться. Но, едва переступив порог мастерской Афанасия Кузьмича, где его ждал Шерстнев, понял, что Тимофей принес дурные новости.
— Обоих? — нетерпеливо спросил Алексей.
— Нет, только Лещевского.
— А Готвальд?
— Бежал.
— Сведения точные?
— Да. Лещевского видел сам… в тюрьме. А о Готвальде сообщили наши.
Алексей помрачнел. На скулах его заходили желваки.
— Кого знал врач? — спросил Шерстнев.
— Кроме меня, никого. Еще Аню, но она в лесу.
— Тебе надо бежать.
— Нет, подожди!
— Он может выдать. Надо скрыться, пока не поздно.
— Выдать? Лещевский? Ты его плохо знаешь!
— Зато я хорошо знаю тех, в гестапо, — взорвался Шерстнев. — У них заговорят даже булыжники. Уходи, и как можно скорей!
Алексей подошел к Тимофею вплотную.
— Спокойно. Не поднимай панику. Лещевского не так-то просто сломить. Ничего. — Алексей прошелся по комнате, покусывая губы. — Нет, мы не можем, не имеем права уходить сейчас, когда группа только начала работу. Сейчас, когда гитлеровцы рвутся к Сталинграду, когда они без конца трезвонят о скорой победе, мы должны показать населению, что, пока жив хоть один советский человек, врагам не спать спокойно на нашей земле. А ты напрасно так волнуешься. Лещевскому о деле не так уж много известно. Он нам помогал — вызволил меня из госпиталя, кое-что сообщал. Но о нашей работе; он ничего не знает, не знает и людей. А кроме того, поверь мне: он не выдаст. Это не человек — кремень.
И вдруг Алексей схватил Шерстнева за руку.
— Послушай. Ты помнишь этого парня — парикмахера у рынка?
— Провокатора? Который предал наших?
— Ну да. Я много думал, почему он не донес на меня. Ведь ему стоило только переставить цветок на окне — и меня бы схватили.
Тимофей пожал плечами.
— Не знаю. Да и при чем здесь этот тип?
— А вот при чем. Его надо использовать. Я согласен. Мы уйдем из города, но так, что фашисты нас будут помнить долго.
Тимофей с интересом смотрел на Алексея.
— Ты должен помочь мне.
— Как?
— Пойдешь в парикмахерскую…
Проходил месяц за месяцем, а к Борису Крюкову никто из подпольщиков не приходил. Несколько раз его вызывали в полицию, где били так сильно, что на следующий день он не мог работать.
Штроп пригрозил ему:
— Если узнаем, что укрываешь кого-нибудь, смотри…
На Крюкова уже никакие угрозы не действовали.
Он решил, что, как только представится возможность, убежит куда глаза глядят. Правда, бежать было трудно. Он не раз замечал, что за ним следят. Да и куда бежать? Партизаны и подпольщики его не пощадят…
