всю обратную дорогу на нее поглядывал. Но не нагло, а украдкой, когда думал, что она не видит. И поспешно отворачивался, стоило ей открыть глаза. А когда Оля все-таки поймала его взгляд, паренек смутился, словно его застали за чем-то неприличным, и покраснел так густо, что стало не видно веснушек.
Когда приехали в Кремнегорск, он выскочил первым, помог какой-то бабуле с сумками выйти. Но никуда не пошел, топтался на месте, будто и не знал, куда идти.
Автобус уже опустел, а он все торчал на остановке.
Оля с матерью вышли последними. И вдруг этот скромняга обратился к ним. Все так же краснея и смущаясь, спросил, как добраться до гостиницы. Спрашивал у матери, но тайком косился на Олю, которую качало от усталости и недомогания.
— А вам какая гостиница нужна? — мать поставила сумку с запчастями у ног. — У нас их две. «Металлург» и «Узоры».
— Уз… М-металлург, — неуверенно ответил парень.
— Тогда вам надо совсем в другой конец города. В сторону комбината, — мать махнула рукой в том направлении. — Часа за два дойдете. А если «Узоры», то это в центре. Полчаса пути вон туда.
— А где лучше?
— Ой, я и не знаю, — застенчиво улыбнулась мать. — Я ж там не была. Вроде, говорят, в «Узорах» уютнее. Но и дороже. И при гостинице есть ресторан. А в «Металлурге» только столовая, но она уже закрыта.
— Спасибо, — широко улыбнулся парень. — Я тут у вас впервые.
— А вы к кому-то приехали или по делу?
— Да, по работе. Вот как раз на ваш комбинат буду устраиваться.
— Тогда в «Металлурге» вам будет ближе. А кем?
— Кем устраиваться буду? Механиком хочу.
— А сами вы откуда?
Оля изнемогала. И перед парнем было неудобно за излишнее любопытство матери. Что она привязалась к нему с расспросами? Хотя он тоже хорош. Ладно, спросил дорогу — ну и иди себе. Нет, стоит, докладывает во всех подробностях.
— Я из Вихоревки, это деревня под Копищево. Знаете? Хорошо у нас там, но работы нет никакой. Раньше был совхоз, теперь все… Я вот демобилизовался этим летом, помыкался немного. Ну и потом мне сказали, что здесь можно работу найти. На комбинате.
— Я домой, — не выдержала Оля.
— А давайте я вас провожу, сумку помогу донести, — подсуетился паренек.
Мать засмущалась, забормотала, что неудобно, сами дойдут, им близко, а ему далеко и в другую сторону. Но он вдруг проявил решительность, сам подхватил сумку и пошагал вслед за Олей.
— Черемуховый переулок, — прочитал он вслух табличку, когда они вышли на их улицу. — Красивое название. Меня, кстати, Миша зовут. Михаил Авдеев.
Мать продолжала с ним всю дорогу премило беседовать, хотя сроду никогда ни с кем малознакомым и словом не перемолвилась. Потом горячо его благодарила. Он отмахивался, снова краснея:
— Да что вы, ерунда какая… Это вам спасибо, а то я тут никого не знаю. Куда идти — не знаю…
Мать тоже разрумянилась и даже Оле шепнула уже во дворе:
— Какой славный юноша, да?
— Наверное, — вымученно согласилась Оля, заходя в дом. Впрочем, и мать, стоило ей переступить порог дома, тотчас погасла, побледнела, скукожилась.
Всю ночь Оля не спала. Теперь она знала, что должна сделать. Завтра, когда отец уйдет на работу, а они с матерью отправятся на рынок, она сбежит к Роме. Он простит ее, она ведь его любит. Одного-единственного. Всем сердцем. Навсегда.
Да, тогда отец запугал ее, задавил просто. Она и сейчас его боялась так, что внутри все скручивалось. Но теперь страх вызывал в ней отчаянное желание что-то делать как-то защищаться, а не вгонял в парализующий ужас как раньше.
Она прикладывала к впалому животу ладонь и нашептывала тихонько: «Все будет хорошо, мой маленький», словно успокаивая ребенка, хотя понимала, что там пока всего лишь крохотное зернышко.
Она все-все расскажет Роме: и про отца, и про их ребенка. Рома поймет. Поймет и простит. И что-нибудь обязательно придумает. Он же сам сказал: давай уедем вместе.
«Уедем, Ромочка, обязательно уедем!»
На соседней кровати тяжко вздохнул Пашка и пробормотал что-то во сне. Мать права — отец будет срываться за Олины грехи и на ней, и на нем. Оля знала, что даже если они уедут далеко-далеко, от чувства вины сбежать не удастся. Ей придется жить с этим. Но оставаться в доме отца она больше не могла.
— Прости, Паш, — сглотнув ком, тихонько прошептала Оля.
28
Отец вставал на работу рано, около шести. Оля делала вид, что спит, прислушиваясь, как он бродил по дому, кашлял, завтракал, тихо переговаривался с матерью.
Выждав немного после его ухода, она вынырнула из-под одеяла. И сразу начала складывать вещи в рюкзак — в нем она носила на рынок огурцы и кабачки, то, что не вмещалось в баул матери, который та возила на тележке.
Пока мать возилась во дворе, Оля торопливо заталкивала самое необходимое: белье, теплые вещи, документы, дневник, который она, правда, уже год как не вела. Безумно жаль было оставлять медведя — первый Ромкин подарок на ее день рождения.
Закинув рюкзак на плечо, она огляделась, прощаясь со своей комнатой. Потом на цыпочках подошла к Пашкиной кровати и поцеловала спящего брата в теплую щеку.
Мать вернулась в дом и очень удивилась, увидев Олю.
— Ой, доча. А я думала, ты спишь. Даже будить тебя сегодня не хотела.
Ночью, пока обдумывала план, Оля собиралась ускользнуть от матери с рынка. Дождаться, когда та отойдет в туалет, подложить прощальное письмо, схватить рюкзак и уйти, чтобы больше не возвращаться. Письмо она уже подготовила. Писала на рассвете, глотая слезы. Хотела уложиться в пару строк: извиниться и попрощаться. Но исписала целый тетрадный листок. Почтового конверта у нее не было, пришлось вырвать страницу из Пашкиного альбома для рисования и склеить некое подобие самой. Подумав, сверху подписала: «Маме от Оли» и сунула конверт в карман кофты.
Таков был план.
Но сейчас, глядя на хлопочущую мать, она поняла: нет, это будет не по-людски как-то. Жестоко и трусливо. Лучше сказать все сейчас. Мать, конечно, станет рыдать, умолять, рвать душу. Пашка, наверное, проснется. И вот так уйти будет вдвойне тяжело и стыдно, но пусть.
— Мам, я ухожу, — глухо произнесла Оля.
Мать непонимающе захлопала глазами.
— Как это? Куда уходишь?
— Ухожу из дома. Мы с Ромкой уедем отсюда.
Мать тяжело опустилась на табурет, словно у нее подогнулись ноги. С полминуты она на нее безмолвно таращилась со смесью неверия и ужаса.
— Уедем с ним из Кремнегорска. Он
