— Только после вас, сэр.
— Нет, лейтенант, я — после вас. Гардемаринам должно знать свое место!
— И все-таки.
— Ну хорошо… Это что — Юпитер? А где Южный крест?
— Южный крест вон за теми облаками. В любом случае для навигации он не обязателен.
— Даже для мистера Бене с его новым методом?
— И не напоминайте. Я от этого просто…
— Просто — что?
— Не важно.
— Зависть вам не к лицу.
— Зависть?! Кому мне завидовать — этому шарлатану?! Не очень-то по-дружески так говорить, Эдмунд!
— Прошу прощения.
Он кивнул и ушел проверить компас. Облака уплыли, но я так и не смог определить Южный крест, хотя Чарльз несколько раз мне его показывал. Что за неприметное созвездие!
Чарльз вернулся.
— Простите меня, Эдмунд. Я хожу, как в воду опущенный, и никак не могу вынырнуть.
— Вот что, старина, вам необходима доза очень необычного лекарства — пропишу-ка я вам курс Преттименов!
— Они чересчур остроумны, а у меня плохое чувство юмора.
— Ох, Чарльз! Преттимены вытащили бы вас из вашей воды. Они с легкостью заставляют забыть о мелких неприятностях: не успеешь сообразить, где ты и с кем, а уже что только не обсуждаешь…
— И вы тоже?
— Да, когда я с ними. Только Преттимен способен жить в неизменном горении, на невероятной высоте!
— И что в этом хорошего?
— Попробуйте хотя бы одну дозу!
— Нет, благодарю вас. Видели мы, к чему приводят такие лекарства — и в Спитхеде, и в Норе.[34]
— Но Преттимен совсем не таков! Есть в нем нечто, что даже я, человек политики, состоящий в равных частях из честолюбия и здравого смысла, чувствую, когда нахожусь рядом…
— Вы соображаете, что говорите? — понизив голос, спросил Чарльз. — Соображаете, до чего дошли? Ведь это же безрассудство! Вам нельзя якшаться с якобинцем, атеистом…
— Он ни то и ни другое!
— Рад слышать.
— Непохоже.
— И тем не менее. Я рад, что и его распущенности есть предел.
— Вы к нему несправедливы.
— А вы меня не понимаете. Я всю жизнь провел на кораблях, и, если повезет, проведу тут и оставшуюся ее часть. Но с судном, полным пассажиров и переселенцев, столкнулся впервые.
— «Свиньи» — так вы нас зовете?
— Он завоевал их восхищение. Действовал очень умно — не сказал ничего, что можно было бы расценить, как прямой призыв к…
— К чему, Господи помилуй?
— Я не желаю произносить это слово, — пробормотал Чарльз.
— Как же вы меня раздражаете!
Чарльз отвернулся и по трапу поднялся на полуют. Я остался на месте, взбешенный и расстроенный нашей размолвкой. Чарльз обеими руками взялся за поручни и глядел на пенный след за кормой, над которым лила неровный свет убывающая луна. Бросили лаг. Матрос доложил скорость — Чарльзу, а не мне. Они отрывисто перебросились какими-то словами. Матрос спустился, подошел к вахтенной доске, приподнял парусину и нацарапал семерку. Снова унижение — вроде того, коему подвергли меня Бене и Андерсон!
Вот до чего мы дошли. Чарльз сгорбился у одного поручня, я гляжу в сторону, прислонившись к другому, на шканцах. А посмотреть было на что — корабль качался на волнах, ветер свежел, на мачтах вздулись паруса — целый мир цвета слоновой кости, пожелтевшей слоновой кости. Семь узлов! Да, Чарльзу трудно такое проглотить. Я вскарабкался на полуют, встал у него за спиной и с напускной беспечностью произнес:
— Выходит, я уволен?
К моему изумлению, он ответил — но не в том же тоне, и даже не рассерженно, а сжал голову руками и произнес голосом, полным глубокой тоски:
— Нет! Нет…
— Знаете, он говорит совсем не так, как вам кажется. Если я его правильно понял, он рассуждал о божественном огне, о негасимом пламени в небесах и об огне земном здесь…
Чарльз вздрогнул.
— Здесь, у нас?!
— Разумеется, нет — это была метафора!
— Железо до сих пор не остыло. Боюсь, что здесь, внизу, и впрямь пылает негасимое пламя.
— Нет, нет, нет! Вы меня совсем запутали! Речь о другом.
— Боюсь, я запутал всех и запутался сам. Бене обласкан. Андерсон говорит со мной, как с неразумным юнгой. А теперь и вы подвергаете себя опасности. Неужели вы этого не понимаете? Корабль — странное место. В былые времена людей вешали на реях.
— Чарльз, Чарльз! Возьмите себя в руки! Боже правый, мы идем на восток со скоростью семь узлов, все паруса поставлены, ваша обнайтовка не дает судну развалиться — все прекрасно, дружище!
— Я совершенно растерян. Выбит из колеи. Боюсь, вы впутались во что-то не то.
— Перестаньте брюзжать как старуха! Ни во что я не впутался: обсуждаю философские вопросы и вовсе не собираюсь делиться своими мыслями с простыми моряками.
— Могу я поблагодарить вас от нашего имени — от имени простых моряков?
— Ну вот, опять! Да что с вами сегодня? Только и пытаетесь меня уколоть. Выше голову, старина! Глядите — на востоке встает рассвет…
Чарльз расхохотался в голос.
— И эти слова я слышу от человека, который хотел стать настоящим морским волком!
— Что вы имеете в виду?
— Рассвет в этот час!
— Ну как же, вон там… нет, исчез, облака скрыли. И все — таки говорю вам, Чарльз, мы делаем семь узлов к востоку. Это радует любого моряка, простого или нет, и нечего дуться!
— Рассвет!
— Вон там, по правому борту — видите, светлое пятно. Чарльз вгляделся туда, куда я указал.
— Его прекрасно видно, вон там и там. Да что с вами? Вы будто привидение узрели!
Чарльз умолк и крепко сжал мне руку.
— Силы небесные!
— Что случилось?
— Это лед!
(18)
— Боцман! Свистать всех наверх! Доложите капитану! Эдмунд, вам лучше отойти…
Я прошел вперед и вниз, к поручням шканцев. Тусклое, прерывистое сияние льда, что заставило меня принять его за рассвет, исчезло из виду: только брызги да туман (видимо, ото льда), дождь да облака, что покачивались над носом корабля, словно наведенные каким-то морским колдовством, чтобы скрыть густой дымкой все, что находится дальше нашего носа.
За спиной послышались твердые шаги Андерсона.
— Как далеко до льда, мистер Саммерс?
— Не могу сказать, сэр.
— Его протяженность?
— Лед заметил мистер Тальбот.
— Мистер Тальбот, какова протяженность ледяного покрова?
— Ему нет конца, сэр, ни в ту, ни в другую сторону. Он расстилается по левому и еще больше — по правому борту. Без всяких просветов.
— Лежит на воде?
— Нет, скорее походит на ледяной обрыв.
Мне до дрожи хотелось, чтобы капитан поскорее скомандовал сменить курс — ведь мы по-прежнему двигались на восток!
— Вам показалось, что по правому борту льда больше, чем по левому?
— Да, сэр. Хотя, возможно, меня обманул туман.
— Сигнал от вахтенного, мистер Саммерс?
— Не было, сэр.
— Арестовать.
— Так точно, сэр.
На кончике языка у меня вертелся крик: «Ради Бога, смените же курс!», но капитан Андерсон отдавал приказы размеренным голосом, столь же твердым, как и его походка.
— Мистер Саммерс, лево руля.
— Так точно, сэр.
Я вернулся к поручню и вцепился в него в безотчетной попытке сдержать наш стремительный бег; даже перебирал руками, словно это был штурвал, и я мог отвернуть судно от опасности, что лежала впереди.
Разносились пронзительные трели дудок, снова и снова звучал приказ:
— Свистать всех наверх! Эй, там! Свистать всех наверх!
Раздались удары колокола — не те, что отбивают склянки, а тревожные, непрерывные. На палубу роями, как пчелы, вылетали матросы. Они сталкивались на ступеньках, спотыкались, отпихивали друг друга и толпами неслись на палубу, навстречу неведомой опасности. Матросы прыгали на ванты, зачастую минуя трапы — один из моряков, подняв ноги под углом, на руках взобрался по вертикальному тросу и скрылся где-то наверху. Люди торопились на полубак, обгоняя друг друга, скользя по палубе, цепляясь о шкоты и налетая на подпорки. Некоторые выскочили даже на шканцы. Ни штормовок, ни зюйдвесток на них не было: кто полуодет, кто вообще раздет — похоже, повыскакивали из коек. Вскоре среди матросов замелькали переселенцы, а сзади меня, на шкафуте, показались пассажиры. Мистер Брокльбанк что-то кричал, но я не мог, да и не хотел разбирать — что именно. Капитан Андерсон смотрел на компас. И по левому, и по правому борту визжали и стонали выбранные шкоты.
— Мистер Саммерс!
— Да, сэр.
— Все паруса поднять!
— Но фок-мачта, сэр!
— Вы слыхали, мистер Саммерс? Каждый дюйм!
Чарльз повернулся к шкафуту, отдавая команды. Наши матросы никогда так быстро не бегали — видимо потому, что выполняли они приказы капитана, а не старшего офицера, тем более что к тому времени, как Чарльз схватил рупор, все уже столпились у вантов, точно слово «лед» само собой облетело весь корабль! Новые и новые паруса взлетали на реи и раскрывались с громкими хлопками. Чарльз поспешил к носу, жестами отгоняя переселенцев. Среди них были и женщины. Миссис Ист поверх дорожного платья зачем-то закуталась в шаль — видимо, в панике схватила первое, что попалось под руку. Лед больше так и не показался. Оранжевый отблеск заходившей на западе луны помог нам — вернее, мне — обнаружить на востоке, в просвете тумана, ледяное сверкание, который я ошибочно принял за рассвет. Теперь туман плотно сомкнулся.
