Рейтинговые книги
Читем онлайн Перед бурей - Виктор Чернов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 30 31 32 33 34 35 36 37 38 ... 97

- Да, вижу, и прежняя пылкость умственного темперамента у вас не охладела. Вы, Михаил Рафаилович, человек мягкий, но ум у вас колючий: и ощетинивается аргументами, как иглами. А я, по совести говоря, даже и не понимаю толком, чем это именно я вас тогда до такой степени поднял на дыбы...

- Неужели вы придавали так мало значения тому, что мне так настойчиво излагали? Ведь вы же прочли мне не меньше, как полтетрадки с изложением обретенной вами системы "новой морали". В центре ее, как ее основоначало, вы ставили сверхсильную или бесконечно волевую личность. Вы требовали культа воли, перед которым померкли бы все прочие культы; вы требовали, чтобы над волей не тяготела никакая узда - в том числе и нравственная; вы объявляли жалким малодушием боязнь попрания любых, наиболее почитаемых обществом жизненных заповедей. Плохо, - допускали вы, - когда такие заповеди нарушаются из природного влечения к пороку: тогда это - гадость. Но хорошо, если при полном сознании того, что гадость есть гадость, ее совершают в сущности бескорыстно: из чистой решимости стать выше обычных понятий о добре и зле. Я тогда сказал, что это не путь революционера, а тем более - не путь социалиста, это {144} путь нравственных калек и одержимых: Раскольниковых и Иванов Карамазовых, Нечаевых и Дегаевых. На этом мы с вами разошлись.

- Какая же у вас, однако, хорошая память! - встряхнув своей пышной каштановой шевелюрой, перебил его собеседник. - Но почему же вы не подумали, что может быть я вовсе еще не проповедывал всего этого всерьез и окончательно, а... просто испытывал?

- Кого же?

- Да вас, хотя бы. А может быть, и себя самого. Делал как бы пионерскую разведку в неведомые дебри нравственности без божественных приказов, вообще без короткой привязи, остающейся в руках у какого-то верховного авторитета небесного или земного, церковного или светского. И искушал свой собственный ум?

- Подобно искушению Христа диаволом в пустыне или беседе Ивана Карамазова с чертом? Ну, знаете ли, когда у человека является соблазн самому распасться на Христа и диавола и себя же превратить в премию, которой кончится умственная дуэль между ними - между добрым началом и злым - тогда, на мой взгляд, дело плохо: это начинается распад личности и обесчеловечение человека!

- Ну, допустим, пусть будет по-вашему, - с широкой улыбкой согласился первый. - Предположим, что я тогда ходил по острию ножа. Но ведь не свалился же?

- Можно не свалиться просто потому, что не было случая.

- Нет, это вы уж извините, случай был, да еще какой! Разве вы не слышали о том, как меня в прошлом году вызывал к себе Бердяев? Как он мне напомнил, что, будучи исключен из гимназии, я могу в любой момент быть выслан его распоряжением из столицы, и как он предложил мне на выбор - или стать его секретным осведомителем о движении среди учащейся молодежи, или в двадцать четыре часа вылететь из Москвы. С негодованием отвергнув это предложение, как гнусность, я, кажется, доказал, что на подобную удочку меня не поймаешь!

- В первый раз слышу. Однако же, вы никуда не высланы?

- Ну да, всё это оказалось дешевым запугиванием. Но я {145} ведь этого заранее знать не мог, - слова начальника охранного отделения не шутка, и я шел на опасность высылки - а куда бы я девался? Ведь здесь, в Москве, у меня невеста - вы ее знаете, это Михина, заведующая библиотекой, вокруг которой группируется вся молодежь наших с вами воззрений. Да как же вы говорите, что в первый раз об этом слышите? А разве вам ничего не рассказывал об этом - ну, хотя бы Мориц Саксонский? Он всё знал из первоисточника - от нее и от меня.

- Кто это такой?

- Да ведь вы же его должны знать - Мориц Лазаревич!

- Нет, не знаю.

- Да как не знаете, Соломонова не знаете?

- Нет, не знаю.

- А он мне сам говорил, что вас знает. Это ваша привилегия, детей московских Крезов, хотя бы и еврейских. Ведь вы не то, что мы, плебеи. Вы для нас, как попы в уездном городке: попа все знают, а поп - никого...

***

Более десяти лет спустя обо всем этом мне рассказывал один из участников состоявшегося тогда объяснения - прежний "юноша семитического типа", успевший с тех пор возмужать в самой суровой из школ - политической каторжной тюрьме.

Из двух юношей, встретившихся в тот раз в Москве на Страстном бульваре, один стал виднейшим заграничным организатором Партии Социалистов-Революционеров, соредактором ее центрального органа "Революционная Россия" и заграничным особоуполномоченным ее Боевой Организации. Другой - стал главой политического сыска - и не только создал целую школу хорошо вымуштрованных полицейских ищеек, но и пытался обновить всю рабочую политику самодержавия, срастив ее с задачами царской охранки, и замаскировав под модные цвета бисмарковского опекунско-чиновничьего, так называемого "государственного социализма".

Один был Михаил Рафаилович Гоц; другой Сергей Васильевич Зубатов.

О первом, когда он умер, самый яркий из героев {146} возобновленной террористической борьбы, Григорий Гершуни, написал: "он был живою совестью партии". Другой заслужил себе кличку "Макиавелли охранного отделения" и репутацию великого мастера по части растления душ.

В лице одного судьба подарила мне лучшего и ближайшего товарища по работе. Я был с ним неразлучен в течение ряда лет, вплоть до первой русской революции 1905 года. Он был мне другом и старшим братом - иного имени я не подберу, хотя отдаю себе полный отчет в том, что и "брат" еще слишком бледное и слабое слово для определения сложившихся между нами отношений.

Другой сумел тем временем превратиться из исключенного гимназиста в помощника начальника Московского Охранного отделения, Бердяева - своего первого искусителя. Он имел случай испробовать таланты, необходимые для этой профессии, в числе прочих, и надо мною, - тогда студентом юридического факультета Московского Университета, арестованным его агентом весной 1893 года. Затем, оперившись, он с особой тщательностью упражнял их, почти одновременно, и над попавшими в его когти крупными деятелями еврейского Бунда, и над человеком совсем особого склада: то был человек, осмелившийся поднять выпавшее из рук смертельно раненого народовольческого Исполнительного Комитета оружие политического террора, - Григорий Гершуни.

Михаил Гоц стал не первою и не последнею жертвою зубатовской провокации. Он, вместе с О. Рубинком и Матвеем Исидоровичем Фондаминским, стоял во главе народовольческой молодежи, поставлявшей тщательно проверенных "новобранцев" в настоящую партийную организацию Москвы. Зубатов, чтобы всецело контролировать весь ход "набора", сам хотел стать во главе этой молодежи, теснее сплотив ее вокруг библиотеки, управляемой его невестой Михиной. Для этого ему надо было сдружиться с ее руководителями. Он до поры, до времени, их щадил. Выдавал полиции в это время лишь одиночек вне кружка. Позже он сам выдал и Гоца с Фондаминским и тем предопределил их дальнейшую судьбу: Гоц попал в Якутскую бойню и каким-то чудом отделался лишь простреленной грудью, а Фондаминский, отбыв каторгу, скончался от кишечного туберкулеза в Иркутской больнице.

Шутя над тем, что Гоц - сын одного из еврейских {147} Крезов, Зубатов показал свою хорошую осведомленность о тех, среди кого он вращался. Тесно сплетенные матримониальными и деловыми связями, семьи Высоцкого и Гоца в еврейских кругах Москвы пользовались широкой популярностью.

Главы фамилий были набожными, ортодоксальными евреями старого закала. Но младшее поколение пошло по совершенно иной дороге: внук старика Высоцкого, Александр Давыдович Высоцкий, стал социалистом-революционером и - уже при большевиках - бесследно погиб в Сибири; а два сына Рафаила Гоца, Михаил и Абрам, как увидим, сыграли крупную роль в истории партии социалистов-революционеров.

Мое знакомство с Михаилом Гоцем началось в Берне. У нас тогда побывал Г. А. Гершуни, уехавший потом в Париж, где ему предстояло вести переговоры о вступлении тамошней литературной группы "Вестника Русской Революции" в общую, налаживающуюся тогда объединенную Партию Социалистов-Революционеров. Главным редактором "Вестника" был Н. С. Русанов, выработавший программу журнала вместе с И. А. Рубановичем. В числе основных сотрудников входили все, продолжавшие по традиции носить старое, почетное имя "народовольцев", а также и люди младшего поколения. К этим двум категориям прибавилась третья: только что основавшаяся Аграрно-Социалистическая Лига. Михаил Гоц, чье имя, как участника "Якутской трагедии" было широко известно в эмиграции, приехав в Париж, примкнул там к группе того же "Вестника"...

Многих из нас, давших согласие войти в число постоянных сотрудников журнала - в том числе меня и ближайшего друга моего Ан-ского, - от центральной редакции "Вестника" отделяло отношение к крестьянскому вопросу: мы ожидали, что ближайшие годы будут ознаменованы выступлением на политическую авансцену страны массового аграрного движения. Напротив того, Русанов оставался - в соответствии с настроением большинства народовольцев эпохи заката и ликвидации Исполнительного Комитета - полным скептиком по отношению к нашим аграрно-революционным перспективам: "смотрел букой на мужика", как выражался С. Слетов. Гоц, с нами увидеться еще не успевший, был вполне в курсе этих разногласий.

1 ... 30 31 32 33 34 35 36 37 38 ... 97
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Перед бурей - Виктор Чернов бесплатно.
Похожие на Перед бурей - Виктор Чернов книги

Оставить комментарий