- Черт!.. Дьявол!.. Издохнуть бы ему! - неистово вскрикнул Онисим Самойлыч, хватив изо всей мочи кулаком по столу. Схватил картуз и, надев его в комнате, кивнул головой Веденееву и вон побежал.
- Чайку-то, Онисим Самойлыч? - сказал ему вслед Дмитрий Петрович, увидя приказчика, вошедшего с чайным прибором.
- Ну его к черту! - крикнул взбешенный Орошин и скрылся.
Только что проснулся Марко Данилыч, опрометью вскочил с постели и, богу не молясь, чаю не напившись, неумывкой поспешил ко вчерашним собеседникам. К первому Белянкину подъехал в косной. Тот еще не просыпался, но племянник его, увидав такого важного гостя, стремглав бросился в казенку дядю будить. Минуты через две, протирая глаза и пошатываясь спросонья, Евстрат Михайлыч стоял перед козырным тузом Гребновской пристани.
- Здорово, дружище, - протягивая ему руку, молвил Марко Данилыч. - Спасибо за вчерашнее. Ловко сварганил, надо тебе чести приписать. Заслушался даже я, как ты пошел валять. Зато и мной вполне останешься доволен. Пойдем в казенку, потолкуем.
Белянкин повел гостя в грязную, неприглядную казенку. Все там было невзрачно и неряшливо: у одной стены стояла неприбранная постель, на ней, весь в пуху, дубленый тулуп; у другой стены хромой на трех ножках стол и на нем давно не чищенный и совсем почти позеленевший самовар, немытые чашки, растрепанные счетные книги, засиженные мухами счеты, засохшие корки калача и решетного хлеба, порожние полуштофы и косушки; тут же и приготовленное в портомойню грязное белье. Обмахнув полой совсем почти развалившийся деревянный некрашеный стул, Белянкин просил присесть Марка Данилыча.
Присел тот. Предложил было ему Белянкин чайку напиться, но Марко Данилыч наотрез отказался, хоть и говаривал: "От чаю, от сахару отказов у меня нет".
- На дне тысячи подписал? - спросил он.
- Точно так, Марко Данилыч, - отвечал Белянкин.
- Давай.
Замялась мелкая сошка. Сам ни слова, только вздыхает да суется из угла в угол.
- Чего стал? Не ждать мне тебя! - нахмурив брови и повышая голос, сказал Марко Данилыч.
- Да я, ей-богу... Марко Данилыч... не знаю... Сами изволите знать... в смерти и в животе бог волен, робко заговорил Белянкин, увидав, что Смолокуров даже побагровел от досады.
- Что еще тут? - крикнул тот. - Деньги!.. Не задерживай!.. Много вас, надо ко всем поспеть.
- Да помилуйте, Марко Данилыч, тут ведь весь мой наличный капитал...дрожа от робости, чуть слышно проговорил Белянкин.
- Украду, что ль, я твои две тысчонки? - вскинулся на него Марко Данилыч. - Зажилю?.. Сегодня вечером получай товаром, а теперь - не смей задерживать!
- В смерти и животе бог волен...- шептал Белянкин.
- Да говори толком, чего тебе надо?..- зарычал Марко Данилыч. Белянкин в угол со страха прижался.
- Векселек... потому в смерти и животе...- забормотал он, а сам ровно в лихорадке трясется.
- Дураком родился, дураком и помрешь, - грозно вскрикнул Марко Данилыч и плюнул чуть не в самого Белянкина. - Что ж, с каждым из вас к маклеру мне ездить?.. Вашего брата цела орава - одним днем со всеми не управишься... Ведь вот какие в вас душонки-то сидят... Им делаешь добро, рубль на рубль представляешь, а они: "Векселек!.." Честно, по-твоему, благородно?.. Давай бумаги да чернил, расписку напишу, а ты по ней хоть сейчас товаром получай. Яви приказчику на караване и бери с богом свою долю.
Покорно исполнил Белянкин приказанье Марко Данилыча. Смолокуров стал писать, выговаривая вслух каждое слово:
- Предъявителю сего... Перо-то анафемское какое! вовсе не пишет... приказа... По Костроме, что ли, в гильдии-то?
- По Парфентьеву посаду, подати там маленько полегче, - перебирая пальцами, отвечал Белянкин.
- Парфентьева посада... купцу... По которой гильдии пишешься?
- По третьей, Марко Данилыч, мы ведь люди маленькие, чуть концы с концами сводим, - плаксиво проговорил Белянкин.
- Третьей гильдии... Евстрату Михайлову, сыну... Белянкину... отпустить под собственноручную... его расписку без промедления!.. Видишь, какие тебе милости: "без промедления"... Из купленного мною от господ Меркулова и Веденеева... рыбного... каравана, следующее... Сказывай, что требуется.
Белянкин стал говорить, а Марко Данилыч писал. Наконец, приказ был подписан, и Евстрат Михайлыч обменялся двумя тысячами на тот приказ со Смолокуровым.
- Прощай, Евстрат Михайлыч, - сказал Марко Данилыч, выходя спешными шагами из казенки. - Разживайся с моей легкой руки! А это, брат, не похвально, что мне не доверяешь.
Целый почти день разъезжал Марко Данилыч взад и вперед по Гребновской, а все-таки подписных денег не собрал. И Седов и Сусалин только половину отдали, а их подписки были самые крупные.
Посчитал собранные деньги Марко Данилыч, тридцати тысяч нет. Что делать, как извернуться? В банке заложить товар, да когда-то еще из банка-то приедут его смотреть, а деньги нужны через двое суток. Поехал по должникам шестьдесят тысяч должны были они ему выплатить, но до срока платежа еще месяц оставался. Христом богом просит, молит их, кланяется, унижается, чуть не плачет и всеми святыми заклинает поплатиться раньше срока. Пошел даже на скидки было - пять, потом десять копеек с рубля скидывал, только ради господа уплатите хоть часть...
И рады бы должники на такую сделку идти, да ни у кого нет в сборе наличных. Пустились должники рыскать по ярманке денег искать, нашли самую малость. Ярманка была безденежная, только что начиналась, платежей никто еще не получал, свободных денег ни у кого не было. Измучился Марко Данилыч, измучились и должники его, а все-таки недоставало на расплату с зятьями Доронина.
На другой день рано поутру подплыл Марко Данилыч к доронинскому каравану и крикнул громким голосом: - Есть ли из хозяев кто?
- Есть, - отвечал с палубы рабочий.
- Который?
- Дмитрий Петрович.
"Этот помягче будет, скорей Меркулова даст отсрочку, - подумал Марко Данилыч. - Он же, поди, не забыл, как мы в прошлом году кантовали с ним на ярманке, и ужинали, бывало, вместе, и по реке катались, разок согрешили - в театр съездили... Обласкан был он у меня... Даст, чай, вздохнуть, согласится на маленькую отсрочку!.. Ох, вынеси, господи!" - сказал он сам про себя, взлезая на палубу.
А на барже снял шапку и три раза набожно перекрестился.
В просторной каюте, по убранству во всем походившей на торговую контору, Веденеев встретил радушно Марко Данилыча.
- Сколько лет, сколько зим! Как поживаете? Авдотья Марковна как в своем здоровье?
И засыпал Марка Данилыча вопросами, усадил его в мягкое кресло, чаю подать приказал, любезен был с гостем, как нельзя больше.
Отлегло от души у Марка Данилыча. "С этим, бог даст, сладим", - подумал он.
- Так вы нашим покупателем стали, Марко Данилыч, - подавая стакан лянсина, с веселой улыбкой сказал Веденеев. - Да еще покупатель-от какой?.. Главный... единственный даже!..
- Привел господь и с вами, Дмитрий Петрович, делишки завести, - потирая руки, отвечал Марко Данилыч. - Напредки просим не оставить. А я ото всей души и во всякое время желаю вашим покупателем быть... Условийца только стеснительны. Так я думаю, что, сколько ни стоит Макарьевская ярманка, таких условий на ней никогда не бывало...
- Чем же тяжелы-то? - спросил Веденеев.
- Как же? Помилуйте! Слыхано ль по всей нашей коммерции, чтобы две трети платежа наличными сейчас на стол выкладывать? - сказал Смолокуров.
- А слыхано ли, Марко Данилыч, чтобы рыбу где-нибудь так дешево покупали? - молвил Веденеев.
- Это расчет особливый, Дмитрий Петрович. В цене хозяин волен, а в торговых порядках ему воли нет, - заметил Марко Данилыч.
- Дело добровольное: хотите берите, не хотите - просить не станем, - с улыбкой молвил Веденеев.
- Конечно, в этом спору быть не может, - сильно нахмурясь, отозвался Марко Данилыч. - Только послушайте вы меня, Дмитрий Петрович. Жизнь моя, вы сами знаете, не коротенькая. Чего, живучи на свете, не навидался я, вот уж именно, как пословица молвится: "И в людях живал, и топор на ногу обувал, и топорищем подпоясывался". Так я, по моей старости и опытности, скажу вам, Дмитрий Петрович: старые обычаи проставлять не годится - наши отцы, деды, прадеды не глупее нас с вами были, а заведенных порядков держались крепко. С умом, значит, делали. И по писанию выходит то же. Сказано: "Горе народу, иже отеческая предания преставляет". Где, сударь Дмитрий Петрович, новизна, там и кривизна. Поверьте мне - недаром дожил я до седых волос. - Да нельзя же ведь, Марко Данилыч, и старым-то одним жить, - сказал Веденеев. - Времена и лета переходчивы. Что встарь бывало хорошо, то в нови зачастую никуда не годится.
- А все-таки не след ломать старое, - молвил Марко Данилыч. - Крой новый кафтан, да к старому почаще прикидывай, а то, пожалуй, не впору сошьешь.
Ничего на то не ответил Веденеев. Смолокуров меж тем вынул узелок из кармана, развязал его и подал пачки ассигнаций.
- Должок припас, - сказал он. - Извольте сосчитать и расписочку, как водится.
