«Паэранд, позвольте отныне говорить вам ты. Прошу отвечать мне тем же». И придерживался этого. И я был вынужден придерживаться, хотя старался в присутствии третьего лица избегать подобного обращения».
Улло продолжал: «А моим третьим конфликтом времен Государственной канцелярии (закон сказочного жанра требует ведь, чтобы число равнялось трем) был такой казус.
Однажды, кажется в последний месяц службы Ээнпалу, перед моим столом возник молодой господин в отутюженных брючках и сообщил о своем желании попасть на прием к госсекретарю: извольте доложить господину Террасу о моем приходе. И немедленно. Тут же представился, но я не могу сейчас назвать его имени, не потому, что хочу выгородить его, а по той простой причине, что фамилия выскочила из головы. Кто очень хочет узнать, может это выяснить: молодой господин в то время был эстонским пресс–атташе в Берлине.
Я не знаю, что в нем вызвало у меня мелочное раздражение. Стрелки брюк. Несколько наглая, провоцирующая манера держаться. Чванство, эдакий налет превосходства, прилипший к нему в нацистском Берлине. Во всяком случае, я на своем узком казенном стуле буквально прирос к сиденью.
«У госсекретаря сегодня приема нет».
«Я знаю, знаю. Но все же доложите ему».
«Он занят. Просил не беспокоить его. Я могу занести вас в список аудиенций на послезавтра в десять часов».
«Позвоните ему отсюда. У вас же телефон на столе».
«Госсекретарь просил не беспокоить и по телефону». (Это, кстати, была чистая ложь. Но я решил не пускать молодого господина к Террасу.)
«Послушайте, если вы будете упираться, я позабочусь через министра иностранных дел, чтобы завтра вас не было на этом месте!»
«Ваша угроза, милостивый господин, столь серьезна, что заставляет меня немедленно доложить об этом…»".
Улло решительно прошагал в кабинет госсекретаря — думая по пути, что лучше было бы, если бы каркающий молодой господин ворвался туда вслед за ним. Но этого молодой человек не сделал.
Госсекретарь, сопя, выслушал Улло и остался, как тот и предполагал, верным чести мундира:
«Сообщите ему, чтобы завтра он позвонил министру иностранных дел. Пусть узнает от министра, что я думаю о его поведении и когда, если, конечно, сумею, приму его».
Улло усмехнулся: «Как видишь, полный триумф почти бесправного человека над всесильным. Буря в стакане воды. При этом стакан незаметно для нас уже выскальзывал из наших рук».
______________________________
1 Тыниссон Яан (1868-?) — эстонский государственный деятель, правовед. После ввода советских войск в 1940 году был арестован. Время и место гибели неизвестны.
2 Отрывисто (ит.).
3 Подразумевается норвежский писатель Кнут Гамсун.
4 «Поэзия и правда» (нем.).
5 Оберост — денежный знак, бывший в обращении во время немецкой оккупации Эстонии в 1918 году.
6 Имеются в виду военные действия, происходившие на территории Эстонии в 1918–1920 годах, закончившиеся Тартуским миром. Эстония обрела статус Независимой Эстонской Республики.
7 Койдула Лидия (1843–1886) — знаменитая эстонская писательница, поэт, драматург.
8 «Ах, милые люди» (нем.).
9 Иначе (лат.).
10 Метсанурк Майт (настоящее имя — Эдуард Хубель; 1879–1957) — эстонский прозаик и драматург.
11 Яркое описание (лат.).
12 Кстати (фр.).
13 Вийральт Эдуард (1898–1954) — известный эстонский художник–график.
14 Отлично, превосходно (фр.).
15 Поставщиками (нем.).
16 Тальвик Мати — эстонский тележурналист.
17 Лепик Калью (1920–1999) — выдающийся эстонский поэт. С 1944 года жил в эмиграции, в Швеции.
18 Перевод С. Семененко.
19 Рабы есть вещи (лат.).
20 Парик с длинными буклями (фр.).
21 Замечание (нем.).
22 Петерсон Кристьян Яак (1801–1822) — эстонский поэт, стихи которого стали точкой отсчета для эстонской поэзии.
23 Йыгевер Яан (1860–1924) — эстонский языковед.
24 Так иронически называли стремившихся к онемечиванию эстонцев.
25 Блюхер Гебхард Лебрехт (1742–1819) — прусский генерал–фельдмаршал. В 1813–1815 годах командовал прусской армией в войне с Францией, успешно действовал в сражении при Ватерлоо.
26 «Она мне сказала, что ты свободно говоришь по–французски. Это правда?» (фр.).
27 «Если мама сказала, очевидно, это правда» (фр.).
28 Светлая головка (нем.).
29 «Принципы исторической фонологии» (нем.).
30 «Курс общей лингвистики» (фр.).
31 Заменгоф Людвик (1859–1917) — польский офтальмолог, создатель эсперанто.
32 «Книга часов» (нем.). В русских переводах Рильке известна как «Часослов».
33 Моргенштерн Кристиан (1871–1914) — немецкий поэт.
34 «Ворон» (англ.).
35 «Философия творчества» (англ.).
36 Никогда больше (англ.).
37 Перевод С. Семененко.
38 Барбарус Йоханнес (1890–1946) — литературный псевдоним доктора Й. Вареса, известного эстонского поэта и государственного деятеля в 1940–1946 гг.
39 Еллинек Георг (1851–1911) — немецкий юрист.
40 Удовлетворительно (лат.).
41 Хорошо (лат.).
42 Отлично (лат.).
43 «История римского права» (фр.).
44 Ослепительно белые (нем.).
45 Туглас Фридеберт (1886–1971) — выдающийся эстонский писатель.
46 Семпер Иоханнес (1892–1970) — известнейший эстонский прозаик.
47 Тальвик Хейти (1904–1947) — видный эстонский поэт.
48 Альвер Бетти (1906–1989) — эстонская поэтесса.
49 Санг Аугуст (1914–1969) — эстонский поэт, переводчик.
50 Мерилаас Керсти (1913–1986) — эстонская поэтесса, драматург, переводчик.
51 Кайтселийт — оборонительный союз — добровольческая вооруженная организация в Эстонии.
52 Варма Александер (1890–1970) — офицер эстонского военно–морского флота, дипломат.
53 Пользуясь классической формулой (фр.).
54 Около (лат.).
55 В суть дела (лат.).
56 Невероятно (фр.).
57 Плут (ит.).
58 «Здесь воистину Божья обитель и врата в небо» (лат.).
59 Непременное условие (лат.).
21
Улло объяснил: «До чего же мы были наивны — во всяком случае, я был до того наивен, что рассматривал уход в отставку правительства Ээнпалу и вступление в должность правительства Улуотса не как давление Москвы, а прежде всего как результат нашей гибкости. Не как сужение до предела нашего маневренного пространства, а как показатель нашего превосходного искусства маневрировать: пусть попробуют предъявить нам какие–либо требования! Или в чем–то нас упрекнуть!
Одним словом, политическим гением я отнюдь не был!» — усмехнулся Улло, и я чуть было не воскликнул: «А кто же из нас был?! Никто ведь не был…»
«Ээнпалу ушел во вторник утром, с портфелем под мышкой, махнув небрежно рукой: «Иду к президенту!..» — это заставило меня задуматься, что сие означало?.. Потому что обычно о своих посещениях президента нам он не докладывал… А в два часа дня прибыл Улуотс и стал всех по очереди приветствовать, пожимать нам всем руку.
И я не мог толком решить, что же это легкое, суховатое и все–таки дружеское рукопожатие излучало: либо известие, что он приступил к руководству нами и взял на себя ответственность, либо просьбу обратить внимание на то, что он действительно хочет быть с нами заодно (чего Ээнпалу особенно не подчеркивал), — а может, рукопожатие Улуотса должно было означать стремление (или это происходило помимо его воли, а следовательно, выдавало начало тех тяжелых времен, о которых он догадывался, а мы нет) сравняться с нами, низвести себя до положения своих подчиненных, раствориться среди нас, исчезнуть за нашими спинами…
В первый или во второй день пребывания премьер–министра на службе к нему пожаловал советский посол Никитин. Черноволосый, с прямыми темными бровями и маленькими серыми глазками полный мужчина с бледным, но смуглым лицом, один из тех вариантов татарского типа, которых мы позднее наблюдали во множестве.
Разумеется, я понятия не имею, о чем примерно в течение часа они разговаривали. Только после окончания разговора Улуотс вызвал меня с помощью сигнальной лампочки к себе и произнес на редкость сухо:
«Господин Паэранд, сегодня ко мне посетителей больше не пускать». А через полчаса куда–то уехал. Позднее говорили: к президенту. В дальнейшем правительственные заседания проводились значительно чаще, чем до сих пор. И теперь вспоминается, что Террас то и дело заходил ко мне и говорил полушепотом:
«Господин Паэранд, сообщите премьер–министру, что правительство ждет его в Белом зале…»
И я шел сообщать об этом премьер–министру. И он вставал из–за стола, нервно гасил папиросу в пепельнице, полной окурков «Ориента», и придвигал ко мне стопку деловых папок. Чтобы я относил их в Белый зал. Я не знаю, почему сам не брал. Задним числом думаю: он ведь через несколько лет заболел раком, который развился на почве язвы желудка. Возможно, язва уже тогда гнездилась в организме и причиняла ему боль? Поэтому лицо у него было такое мрачное и серое, поэтому он избегал поднимать хоть какую–либо тяжесть… Так что я шагал за ним по пятам, перед моими глазами маячили его узкие в черном пиджаке плечи, кольцо белого воротника, жилистый затылок, подстриженный не далее чем две недели назад, черный венчик волос и широкая плешь, как пожелтевшая тарелка…»
