— Мне нечего сказать, — ответил он, как всегда долго подбирая слова, — я могу только подтвердить то, что говорил вчера.
По знаку Градяты двое из стражников снова взяли его за руки, но на этот раз, чтоб связать их за спиной. Млад не стал сопротивляться: они бы все равно сделали это. Как жаль, что не пришел Белояр! И почему Млад был так уверен, что тот не передумает? Если бы волхв слышал этот разговор, он бы не передумал.
— У тебя есть несколько минут, чтоб изменить свое решение. Пока говорит Сова Беляевич. Если передумаешь, скажи — я развяжу тебе руки, — кивнул ему Градята, поворачиваясь спиной, и стражники подтолкнули Млада вперед, в сторону гридницы.
— Я не передумаю, — сказал он в удаляющуюся спину, но Градята не оглянулся, отчего Млад почувствовал себя жалким и никудышным: ему хотелось выглядеть гордым, но, как обычно, вместо этого он выглядел смешным.
А со степени в это время на самом деле говорил Сова Осмолов. Млад хотел прислушаться, но от волнения не понимал ни слова. Что-то про мщение и войну. Речь боярина была короткой и яркой: вече отзывалось на нее одобрительными криками с одного конца и свистом — с другого.
Млада подтолкнули к лестнице, ведущей на степень — боярин заканчивал говорить.
— Ну? — наконец обернулся Градята, — у тебя не осталось и минуты. Я бы не стал спрашивать, но честь не позволяет мне не предоставить тебе последней возможности.
— О какой чести ты говоришь? — Млад настолько поразился бесстыдству чужака, что на этот раз не подбирал слов — они сами сорвались с языка.
— Если ты сомневаешься в моей чести, назови это жалостью… — чуть не рассмеялся Градята.
Млад скрипнул зубами от обиды и злости и сам пошел наверх, не дожидаясь, когда его толкнут.
— Что же до одного-единственного волхва, который не подписал грамоты, то он сейчас предстанет перед вами, — зычно вещал Сова Осмолов, держась руками за ограждение и чуть пригибаясь вперед, словно нависая над вечем, — и тогда вы убедитесь, что в правдивости гадания не может быть никаких сомнений!
Стражники, следовавшие сзади, на самом верху довольно грубо толкнули Млада вперед, он не заметил, что последняя ступенька чуть выше остальных и споткнулся, едва не растянувшись на степени на глазах всего веча. Обидно стало до слез — нет сомнений, стражник сделал это нарочно! Боярин мельком глянул в его сторону и продолжил:
— Пока наш доблестный посадник защищал врагов Руси и вел с ними мирные переговоры, мои люди кое-что разузнали о человеке, поселившем сомнения в ваших сердцах.
Вече зашумело. В первых рядах раздались солидные смешки бояр, слева, где стояли представители кремлевской стороны, из толпы понеслись одобрительные возгласы, а справа пронесся удивленный ропот, и кто-то выкрикнул:
— Связать волхва? Да вы с ума сошли!
— Это беззаконие! — присоединился к этому голосу еще один, поближе, — волхвы стоят вне правосудия!
— Волхвов вече не судит! — крикнул кто-то еще.
Сова Осмолов поднял руку, призывая к тишине, и, дождавшись ее, продолжил:
— Волхвов — не судит. Но того, кого боги прокляли за ложь их именем, мы волхвами никогда не считали. Этот человек давно перестал быть волхвом. Перестал с тех пор, как принял серебро из рук врага в оплату своей лжи.
Надо было крикнуть, что это неправда, но Млад еще не оправился от столь неловкого выхода на степень, а от чудовищности обвинения и вовсе задохнулся, не в силах сказать ни слова.
— Да-да! — кивнул Осмолов толпе, — не думайте, что я могу огульно обвинить волхва в сребролюбии. Мы нашли достаточно свидетелей! И главным свидетелем, как ни странно, оказался один из казанских купцов! И среди врагов есть люди с честью, люди, ненавидящие ложь!
На степень действительно начал подниматься татарин, только выглядел он довольно потрепано и мало напоминал купца. Младу показалось, что он видит сон: он и не представлял, насколько тщательно продумано обвинение.
Сова Осмолов задавал татарину вопросы, а тот отвечал на них «да» или «нет». Только напоминал он при этом китайского болванчика, и, казалось, с трудом понимал русский язык. Однако вече всколыхнулось, когда татарин подтвердил, что сам передавал Младу деньги за то, чтоб тот не подписывал грамоты.
— И это не все! — Осмолов поднял палец, отпуская татарина со степени, — мы обыскали дом так называемого волхва, и обнаружили не только деньги, но и письмо, которое не оставляет никаких сомнений! Это письмо мне бы хотелось прочитать полностью. Для проверки его подлинности я передам его Совету господ.
Письмо действительно не оставляло никаких сомнений, Млад недоумевал только, как Совет господ установит его подлинность… Но и тут Осмолов оказался на высоте: письмо оказалось скрепленным печаткой Амин-Магомеда. Тут же в детинец послали гонца — привезти грамоты с той же печатью.
— Я мог бы привести еще множество доказательств, но не стану утомлять вече долгими подробностями. Скажу лишь, что это не первая просьба, с которой татары обращаются к этому так называемому волхву! Если вече захочет видеть свидетелей — они здесь, рядом, и готовы подтвердить мои слова.
Правая половина толпы удивленно шепталась, с левой же летели выкрики:
— Хватит!
— Все ясно!
— В Волхов его! Предатель волхвом быть не может!
— Смерть продажным тварям!
Млад не чувствовал страха, только недоумение. Неужели вече так просто обмануть? Неужели достаточно одного свидетеля и поддельной грамотки?
— Пока я сказал все, — Осмолов повинно опустил голову, словно доказывал новгородцам свою покорность, но тут же вскинул глаза, — может быть, кто-то хочет выступить в защиту бывшего волхва?
Вече зашепталось, но никто не поднял руки. Только на самом краю толпы, в отдалении от площади раздались свистки и выкрики. Млад глянул в ту сторону, но почти ничего не разглядел. Может быть, это были студенты? Университет не имел на вече права голоса.
— Что? Никто не хочет? — Осмолов сделал вид, что удивлен, — Надо же! В Новгороде никто не хочет защитить предателя!
И тут со своего места поднялся князь. Млад стоял к нему спиной и не сразу это заметил.
— Я буду его защищать! — мальчишеский голос прозвучал отчетливей и громче, чем зычный голос боярина.
Юный князь вышел вперед, к ограждению, и молча указал Осмолову на его место: тот подчинился, нехотя и с достоинством.
— Посмотри на меня, человек, — попросил князь, обращаясь к Младу, — посмотри мне в глаза.
— Не делай ошибки, князь, — сказал кто-то из-за стола Совета, — самые честные глаза бывают у отъявленных лгунов! Они…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
