– Ничего не слышал. Может, показалось? – Людвиг уставился на меня с вопросом. Может, я что услышал? Когда клапаны на шапке-финке завязаны под подбородком, что-то расслышать просто невозможно. А иначе в открытых санях зимой не покатаешься, это даже не кабриолет – много хуже.
– Валит, держись берега. Если что, сворачивай в лес. – Крикнул возничему. – Неужели у врага осадная техника?
Вскоре до нас донёсся шум битвы. Вопли и крики сотен людей, проклятия и стоны, возгласы победивших и хрипы умирающих. Всё слилось в страшную мелодию смерти.
– Тевтонцы! Ну, су … суровые люди. Валит, стой! Людвиг, живо переодевайся, я побегу впереди. – Сложно спутать с чем-либо отличительный знак Ордена, выделяющийся чёрным цветом на грязно-белых накидках. В бинокль были видны бурые пятна крови на льду. – Молодцы пруссы, всё же попали.
Некогда белая от извести стена в месте пролома почернела от копоти. Не менее трёх сотен толпились возле бреши, прижимаясь к стенам, стремясь попасть в мёртвую зону обстрела. А вот и то, что разрушило укрепление – требушет. Чуть правее и позади него отряд всадников, человек двадцать пять.
– Что они стоят как стадо баранов? Герман, это твои бездельники в самом хвосте? – Виде приставил ладонь к бровям, наподобие козырька, лёд отражал солнце и слепил.
– Моё копьё, а что? Была б дыра пошире …, сам не знаю, вроде мясо сегодня ели. – Вслух рассуждал рыцарь.
– Так скачи и разберись, пока руссы не заперлись в башнях. – Хайнрик обернулся к своему герольду и хотел дать команду трубить в рог: – 'Общее наступление', как увидел лошадку, запряжённую в сани и бегущего к ним человека.
– Захватите этих идиотов.
– Магистр! Позвольте мне. – Подобное обращение было явным перебором, но просивший фон Виде рыцарь применил хитрую лесть. Хайнрик знал, что братья-рыцари его круга, втихаря называют его так. Без доносов, конечно, не обошлось, но услышать свою мечту, так открыто, на поле боя – льстило.
– Действуй, мой верный Хельмут.
От отряда всадников отделилось четверо. Один поскакал к стене, а трое других в мою сторону.
– Наверное, время хотят узнать? Не, прикурить. А я как раз в шапке, может, поговорить? – Всадник попал в перекрестие прицела. – Тук, тук, тук. – Гулко застучали три выстрела.
Хельмут свалился первым, за ним полетели с коней кнехты. Падали красиво, как в кино, взмахнув ногами. Со стороны крепости раздался нечеловеческий вой, словно десятки людей, одновременно почувствовали страшную боль. По направлению ко мне уже двигалось не менее десятка, видимо, обозлились на потери.
– Хельмут! – Закричал Виде, видя смерть своего любимца. – Убейте их! Пресвятая Богородица …, убейте всех!
Патроны в магазине закончились, запасные обоймы в санках, а два всадника продолжали нестись, наклонив копья. Пора было убегать, да только куда? До Бренко метров шестьдесят. Пешему от конного не скрыться, тем более на льду. Ни копья, ни бердыша со мной не было.
– Бл…, 'Бердыш', как можно было забыть про пистолет? – За всё время я так ни разу и не воспользовался им.
– Бах! Бах! – Раздались два выстрела. Стрелял почти в упор, лошадь пронеслась мимо, и не отскочи я в сторону – прибила бы. За десять метров до меня тевтонцы разделились. Один скакал чуть правее, в сторону саней, а другой точно хотел наколоть меня на копьё.
То ли от шума выстрелов, хотя рёв из крепости заглушал всё, то ли от впечатления странной смерти конных кнехтов, но всадники с крестами дали дёру. Из пистолета стрелять по ним, что в воздух палить – слишком далеко, даже для винтовки.
– Лексей! Держись, я иду! – Людвиг бежал ко мне с обнажённым мечом, так и не надев кольчугу.
– Обошлось. Спасибо, что пришёл на выручку.
Я чуть не подпрыгивал, адреналин настолько взбудоражил меня, что возвращаясь к санкам, обогнал Бренко метров на десять. Валит держал в дрожащей руке нож, во второй поводья и озирался по сторонам. Корел не струсил, просто сильно волновался.
– Надо обойти крепость с правой стороны, заедем через Воротную башню. Людвиг, давай скорее, залазь. – Мы помчались в обход. В крепости вовсю шла рукопашная схватка.
Чего греха таить, русские и немцы всю жизнь были лучшими солдатами своего времени. Мы их частенько били, да и нас колотили, вот и теперь, судьба свела два воинства в кровавой сече. Бились не за серебро и добычу, бились – за место под солнцем, как два равных по силе льва, где победивший получает весь прайд.
Рядом со стеной стояли дома, где жили ратники. Когда начался штурм, пёс Полкан, прошмыгнув мимо новгородцев, спрятался под лавку в одном из них. Надо же кому-то добро охранять, а то балагур и сочинитель частушек Фёдор, засел на чердаке и больше немцев выцеливает из самострела, нежели вещи стережёт. Тощий кнехт, отметившийся похабными выражениями при словесной перепалке, спрятавшись за широкую спину Ганса, избежал арбалетного болта и теперь пытался вломиться в избу. Ставни окошка треснули и вскоре слетели с петель. Тощий пролез внутрь.
– Гав! Гав! – Залаял Полкан на татя.
– Вот ты где, мерзкая псина. Сейчас я повеселюсь, а потом прибью на дверях. – Немец попытался ударить пёсика шестопёром, но бревенчатая стена за спиной помешала замаху. После падения на льду под общий хохот всей братии всё, за что он ни брался – не ладилось. Словно Бог наказал сквернослова, за грязный язык.
В этот момент, на ступенях лестницы, ведущей на чердак, показался Фёдор, услышавший лай любимца крепости.
– А ну оставь божью тварь в покое! – Негодуя, крикнул новгородец.
– Ты? – Немец узнал голос, певший частушки.
– Бумц! – Болт вошёл чуть ниже живота по самое оперение, отбросив немца к стене, таким образом, что тот ударился головой. Цервельер гулко звякнул.
– Айиви … – Завизжал сквернослов, схватившись за живот.
Фёдор пробежал глазами по комнате, в поисках массивной вещицы, дабы закрыть выбитое окно – ничего подходящего не было. Подобрав шестопёр, ударил немца в лицо, после чего визг прекратился.
– Полкаша, постереги тута. – Новгородец сорвал с крючка старый тулуп и просто всунул его в проём. В комнате сразу стало темно. – Если что, я наверху.
Пёс, выбравшись из-под лавки, грозно задрав хвост, приблизился к скрючившемуся трупу похабника, принюхался, фыркнул, и гордо задрав как флаг, заднюю лапу – отметился на поверженном враге, довольно ворча при этом. Был бы в избе домовой, то умер бы от хохота, видя улыбающийся оскал Полкана.
Храбрых арбалетчиков, защищавщих стену у Флажной башни уже не было в живых. Орденцы рубили дверцу, пытаясь проникнуть внутрь каменной твердыни. Полукруг саней превратился в отдельные очаги сопротивления. Немцы брали вверх. Пятуня с тремя новгородцами уже не в силах был защитить суздальцев, и те отошли к замку Пахома Ильича, где вести стрельбу можно было только из узких окошек под куполом крыши. С таким трудом отстроенная крепость оказалась негодна к обороне. Но и враг понёс огромные потери. Более сотни было сожжено, столько же побито болтами и стрелами, потери в рукопашной один к одному. Возле таверны бой развернулся с особым ожесточением. Из окон был слышен женский крик, и орденцы стремились овладеть зданием любой ценой. Трактирщик Пузан защищал своё добро, вооружившись оглоблей. Кольчужный фартук был забрызган кровью вперемешку с человеческими мозгами. Ни один доспех не налез на раздобревшего ладожанина.
– А ну пшли вон! Неча вама тута делать! – Оглобля совершила полукруг и сшибла на красный от крови снег вылезшего вперёд тевтонца, пытавшегося копьём проткнуть Пузана. – Тише девки, не дам в обиду.
И вдруг, среди немцев началось замешательство. Кто-то за стеной крикнул, что Хайнрик сбежал, что у руссов колдун и дело совсем плохо. А как не поверить? Вон, огнём жгут, что водой льют.
– Бренко! Бренко вернулся! – Закричали с Воротной башни.
Санки влетели через распахнутые ворота и помчались по направлению к замку. Защитники воодушевились. Уж если с Яковом держимся, то с настоящим воеводой – одолеть сможем.
Людвиг облачился в бронь за пять минут. Оценив обстановку, повёл последний резерв из суздальцев и остатка отряда Пятуни в атаку. И всё у него получалось. Не успел приблизиться к первому противнику на расстояние удара, как тевтонец упал, словно меч у русского воеводы не простой, а кладенец, как минимум. Копейщики, бросившиеся на Бренко, тоже свалились. А ведь были в пяти шагах от него. Чудеса, да и только. В пылу сражения, Людвиг и сам не понимал, как это выходит, но уверовавши в свою непобедимость – показал пример остальным. Вылетело из памяти, как Лексей дал испить из своей фляги горьковатого настоя. И взметнулись мечи с секирами, зажужжали стрелы. Пошла Русь вперёд.
Снорька дрался возле санок с огнемётом. Смрад от обгоревших тел стоял жуткий. Дышать было нечем. Сынишку Якова вытошнило уже не один раз, но отдышавшись через шапку, вновь снаряжал самострелы и отдавал отцу, разившему врага без промаха. Ждан и Сеня лежали рядом, за санями. Наспех перевязанные и стонущие. После того, как орденцы поняли, что огня больше не будет, попытались захватить страшное оружие. Тут и нашёл свою смерть Гельмут, в попытке перескочить на лошади через новгородцев. Видя, что рыцарь попал в беду, оруженосцы побежали на выручку. Теперь санки обороняли всего трое. Снорька сменил очередной посечённый щит на новый, подняв его из под ног. Пусть немецкий, главное целый.
