– Что Яков, будем умирать? – С северным акцентом произнес свей.
– Ты присмотри за Андрюшкой, если я …, того. Обещаешь?
– Обещаю. Больно-то как. – Кнехт метнул в Снорьку нож и попал в неприкрытую щитом ногу.
Строй из шести тяжеловооружённых орденцев надвигался на сани. Шли осторожно, те, кто потерял бдительность лежали вокруг. Одеты как рыцари, даже ноги прикрыты кольчужными чулками, но что-то в них было не то, стержня не хватало.
– Какие-то половинчатые. – Подумал Яков, глядя на врага, и выстрелил прямо в закрытый шлем, похожий на бочонок. С двадцати шагов болт пробьёт и броню в два слоя.
– Поберегись! – Раздался голос за спиной. – Аааа юроды! Прими-ка православное причащение, нерусь поганая!
Пузан вскочил на санки и приподнял красную от крови оглоблю над головой. Полубратья-рыцари бросились вперёд. В этот момент выстрелил Андрейка, так как отец уже схватил топор, и не промазал. С треском разорвали воздух один за другим два удара.
– Бахх! – Оглобля опустилась на шлем. – Бахх!
Пузан молотил деревяшкой как молотобоец по крице. Развернулась бесшабашная славянская удаль. Оставшиеся в живых орденцы одновременно рубанули по Снорри мечами. Один удар пришёлся в щит, а второй в открытый правый бок. Свей со стоном свалился на санки, а вместе с ним рухнул и его обидчик с застрявшим в разрубленной ключице топором.
– Снорька!
– Жив. Панцирь на мне … под …. – Стурлуссон потерял сознание.
К санкам больше никто не приближался. Немцы побежали. Бренко рычал медведем, Пятуня и суздальцы не поспевали за ним. Щит Людвиг где-то потерял, перехватив меч двумя руками, комендант очищал свою крепость от завоевателей. И тут у тевтонцев возникли сложности с отступлением. Если войти в узкую брешь под постоянным огнём 'горыныча' и арбалетными залпами сложно, то убегать через неё практически невозможно. Проход завален телами с горкой. Кое-кто ещё дымится, кто-то пытается отползти. Река отступающих орденцев хлынула из крепости, спотыкаясь, бросая бесполезное оружие, давя раненых и калеча упавших. То, что не смогло до конца сделать требуше – сделали люди. Два бревна, державшиеся на честном слове, не выдержали натиска толпы и завалились, давя почти вырвывшихся из кровавой мясорубки кнехтов.
Людвиг остановился перед проломом. По льду реки, в сторону леса драпали недавние победители, так и не сумевшие сломить дух русского оружия. Сил преследовать не было, даже сдавшихся в плен не вязали.
Из избы высунул нос Палкан. Важно обойдя дом, наткнулся на Ганса, лизнул его в щёку и присел возле него. Спустя минутку появился и Фёдор. Немцы два раза пытались залезть через окно, и дважды новгородец затыкал его тулупом.
– Полкан! Ты где?
– Гав! Гав!
Фёдор подошёл к псу, почесал за ухом любимца и присмотрелся к лежащему раненому немцу, опознав в нём своего оппонента по частушкам.
– Вот оно как бывает, шёл за шерстью, да сам стриженным оказался. Потерпи, сейчас помогу. – Новгородец взвалил немца на себя и понёс в избу.
Ночью ломбардцы попытались уволочь требуше поближе к лесу, чтобы разобрать на части и умотать подальше из негостеприимных мест. Шесть запряжённых лошадок готовы были уже начать движение, как лёд ожил. Около десятка 'снеговиков' при свете луны приподнялись во весь рост и дали залп из арбалетов.
– Снежные дьяволы! – Заорал Паолло.
Ратники в белых маскировочных халатах, молча, перезарядили оружие и выстрелили ещё раз. Требушетники бросились бежать в разные стороны, вспоминая святых и чёрта, главное, чтобы помогли. Но это был не последний бой за крепость Орешек. Утром, раненный в плечо шальной пулей фон Виде, лёжа на санках, приказал уводить остатки своей армии в Копорье, даже не похоронив павших тевтонцев. Чиполло попытался выпросить помощь с транспортировкой своего детища у Ульриха, на что получил предложение оставаться и договариваться с руссами. Сумма выкупа, назначенная Яковом, превышала стоимость требуше в два раза, а попытка поджечь конструкцию завершилась смертью ещё девяти ломбардцев. После этого, даже самые смелые сникли. Двести пятьдесят кнехтов бредущих по заснеженной дороге представляли собой жалкое зрелище. Впереди полторы сотни вёрст через земли Ижорцев и Водь, где о помощи местного населения можно было и не мечтать. Ночью на спящий у реки лагерь напали корелы, перебили с два десятка кнехтов и, захватив почти половину всех лошадей, исчезли, а через сутки колонну обстреляли ижорцы. До Копорья доползло сто семьдесят человек, включая ломбардцев. Спустя три недели, князь Александр выбьет их оттуда, тем самым дав почувствовать Ордену, что на Востоке немцам делать нечего.
Глава 6.
Гюнтер и Нюра
Пахом Ильич плакал в своём кабинете. Только что он разговаривал с дочерью и чуть не прибил её. Хорошо, что Марфуша забежала и заслонила Нюрку собой, держа в руках годовалого сынишку. Прогулки под луной и сидения в крытом возке до добра не довели.
– Стыд-то, какой. – Бормотал Ильич. – Что ж делать? Надо к свадьбе готовиться, не в монастырь же любимую дочку отправлять.
За дверью стояли Гюнтер и ревущая в два ручья Нюра, утешаемая матерью. Во дворе, на лавке сидел Илья, крутя в руках кнут, размышляя, каким образом облегчить инструмент порки. То, что сестру будут лупешать[42], мальчик не сомневался, посему и старался свести к минимуму боль от наказания.
– Не хнычь! – Марфа обняла дочь. – Батька сейчас остынет и всё будет хорошо. Он всегда такой, сколько его помню вот тебе крест.
– Да я то что? Ыыы …, папка Гюнтика убьёт. – На секунду прервавшийся плач начался с новой силой. Дверь в кабинет распахнулась. В проёме стоял Пахом с красными глазами.
– Зайдите …, все! Думать будем. – Ильич развернулся и зашагал к креслу. На столе стояла бутыль с вином и три бокала. Начался семейный совет.
– Дочка! Ты знаешь кто такой Гюнтер Штауфен?
– Да, Гюнтик твой гость полоненный. – Ответила Нюра, утирая нос платком.
– Многого ты не знаешь …, этот Гюнти…, Гюнтер – сын императора всех немцев. Вы хоть представляете, в какой церкви вас венчать? – После слов Пахома Ильича воцарилось молчание.
Штауфен не хвастался перед возлюбленной своим отцом, да и вообще старался не рассказывать об этом. У влюблённых есть более интересные темы для разговора, да и союз с дочерью новгородца он не считал маргинальным.
– Кто я? – Размышлял Гюнтер. – Бастард, хоть отец и признал его сыном, однако о каком-либо наследовании короны речи и не велось. В немецких землях точно ничего не светило, особенно после того, как четыре года назад, Фридрих послал своего побочного сына с вооруженными галерами в Пизу и предложил пизанцам присоединить к нему свои суда, чтобы совместно захватить прелатов, но командовать поставил брата-бастарда Энцо[43]. Серебра, земель, подкреплённого титула, даже свободы – нет. Значит – он пустое место, простой рыцарь, коих пруд пруди. Но здесь, в Новгороде, появилась Она. Все заботы и невзгоды отошли на второй план, и теперь, после слов отца Нюры вновь обрисовались чётко и ясно.
– Гюнтик, так ты княжич? – Удивлённо спросила девушка.
– Не просто княжич, он может стать королём, как это собираются сделать его братья Манфред и Энцо[44]. И если Гюнтер примет нашу веру, то королевства Сицилии и Апулии ему не видать как собственных ушей. – Ильич крутил в руках листочек из блокнота. Читать и писать, как это делает Лексей, он уже выучился.
– Бух! – Марфа свалилась на пол.
– Нюрка, воды мамке! – Пахом бросился к жене.
Девушка, недолго думая схватила бокал с вином и выплеснула матери на лицо. От подобного действия Марфа пришла в себя. Вскоре совет продолжился. Ильич выпил сам, подлил в хрустальные кубки Гюнтеру и жене, подошёл к стене, палкой отгорнул занавеску и продолжил речь, указывая на карту.
– В случае венчания в православном храме я смогу выкупить вот эти земли для вас. – Указка уткнулась в область современного Петербурга. – Если нет, то живите здесь. Дом новый построим, всё как у людей будет, даже лучше.
И тут Штауфен призадумался. Отец всю жизнь противился Риму, ставя под сомнения институт наместника Бога на земле. Одно только отпущение всех грехов Папой, для преступников всех мастей за участие в противостоянии Фридриху, поколебало католическую веру Гюнтера до основания. Ну а после обмана с крестовым походом в Ижору, доверия папистам не осталось и вовсе. Положа руку на сердце, он и молился-то не более раза в неделю, не понимая, отчего руссы разговаривают с Богом на своём языке, а он вынужден вспоминать фразы на латыни. Штауфен был уверен, что раскол в церкви произошёл из-за нежелания делить власть над паствой.
– Какие гарантии будут даны? – Немец привстал с кресла.
– Пока …, никаких. Но замок можно начинать строить уже этой весной. Хочешь собрать урожай – сначала посади в землю зерно. – Ильич улыбнулся. Самый сложный этап, по его мнению, был позади.
