Никто не пытался оказать сопротивление, да такая мысль даже в голову никому не пришла. В галереях и коридорах Лувра полы скрипели под ногами солдат, которых внутри здания и во дворе собралось около двух тысяч. Генрих Наваррский, простившись с друзьями, которых ему не суждено было увидеть вновь, пошел за Таванном — тот проводил его до маленькой галереи, прилегающей к королевским покоям, и оставил его одного, безоружного, с тяжелым сердцем, изнемогавшим от страха.
Король Наваррский провел так, минута за минутой, два страшных часа, со все возрастающим ужасом прислушиваясь к звукам набата и грохоту выстрелов, видя в застекленное решетчатое оконце, как в зареве пожара или при свете факелов мелькали убийцы и беглецы, но не понимая, что значат и эти вопли отчаяния, и эти крики ярости: несмотря на то, что он хорошо знал Карла IX, королеву-мать и герцога де Гиза, он все же и представить себе не мог, какая страшная драма разыгрывается в эти часы.
Генрих не отличался храбростью, но у него было другое, более ценное качество — сила духа: он боялся опасности, но с улыбкой шел ей навстречу в сражении — в открытом поле, при свете дня, на глазах у всех, под резкую гармонию труб и вибрирующую, глухую барабанную Дробь… А здесь он был безоружен, одинок, взаперти, в полутьме, где еле-еле можно было разглядеть врага, подкравшегося незаметно, и сталь, готовую разить. Эти два часа остались, пожалуй, самыми жестокими часами в его жизни.
Когда Генрих уже начал понимать, что, по всей вероятности, происходит заранее обдуманное избиение, вдруг, к великому его смятению, за ним пришел какой-то капитан и повел его по коридору в покои короля. Едва они подошли к двери, как она отворилась, пропустила их и тотчас, как по волшебству, затворилась за ними; капитан ввел Генриха в Оружейную палату к Карлу IX.
Король сидел в высоком кресле, положив руки на подлокотники и опустив голову на грудь. При звуке шагов вновь прибывших Карл IX поднял голову, и Генрих заметил крупные капли пота, выступившие у него на лбу.
— Добрый вечер, Анрио! — резко произнес молодой король. — Ла Шатр, оставьте нас!
Капитан вышел.
С минуту продолжалось мрачное молчание.
Генрих тревожно оглядел комнату и убедился, что он остался наедине с королем.
Вдруг Карл IX поднялся с кресла.
— Черт подери, Анрио! Вы рады, что вы сейчас со мной? — резким движением головы откидывая белокурые волосы и вытирая лоб, спросил он.
— Конечно, государь, — отвечал король Наваррский, — я всегда счастлив быть с вашим величеством.
— Лучше быть здесь, чем там, а? — заметил Карл IX, не столько отвечая на любезность зятя, сколько следуя течению своей мысли.
— Государь, я не понимаю… — начал король Наваррский.
— Взгляните — и поймете!
Король подбежал, вернее — подскочил к окну. Подтащив к себе своего перепуганного зятя, он указал ему на жуткие силуэты палачей на палубе какой-то барки, где они резали или топили свои жертвы, которых к ним приводили ежеминутно.
— Скажите же, ради Бога, что происходит? — спросил мертвенно-бледный Генрих.
— Меня избавляют от гугенотов, — ответил Карл IX. — Видите вон там, над Бурбонским дворцом, дым и пламя? Это дым и пламя пожара в доме адмирала. Видите труп, который добрые католики волокут на разодранном матраце? Это труп зятя адмирала, труп вашего друга Телиньи.
— Что это значит?! — воскликнул король Наваррский, тщетно ища у себя на боку рукоятку кинжала и содрогаясь от стыда и гнева, ибо он чувствовал в словах Карла издевательство и угрозу одновременно.
— Это значит, что я не желаю, чтобы меня окружали гугеноты! — закричал Карл IX, внезапно придя в ярость и страшно побледнев. — Теперь вам понятно, Генрих? Разве я не король? Не властелин?
— Но, ваше величество…
— Мое величество избивает и уничтожает сейчас всех некатоликов! Такова моя воля! Вы не католик? — крикнул Карл IX, в котором гнев все время нарастал, как некий чудовищный морской прилив.
— Государь! Вспомните ваши слова: «Мне нет дела до вероисповедания тех, кто верно мне служит!» — сказал Генрих.
— Ха-ха-ха! — залился зловещим смехом Карл. — Ты, Анрио, просишь меня вспомнить мои слова! Verba volant[9], как говорит моя сестричка Марго. Посмотри на тех, — продолжал он, показывая пальцем на город, — разве они плохо служили мне? Разве не были храбры в бою, мудры в совете, неизменно преданы? Все они были хорошими подданными! Но они — гугеноты! А мне нужны только католики.
Генрих молчал.
— Пойми же меня, Анрио! — воскликнул Карл IX.
— Я понял, государь…
— И что же?
— Государь, я не понимаю, почему король Наваррский должен поступить не так, как поступили столько дворян и столько простых людей. Ведь в конце концов все эти несчастные гибнут потому, что им предложили то самое, что вы, ваше величество, предлагаете мне, а они это отвергли так же, как отвергаю я.
Карл схватил молодого короля за руку и остановил на нем свой, обычно тусклый, взгляд, начинавший теперь светиться зверским огнем.
— Ах, так ты воображаешь, что я брал на себя труд предлагать перейти в католичество тем, кого сейчас режут? — спросил Карл.
— Государь, — сказал Генрих, высвобождая руку, — ведь вы умрете в вере своих отцов?
— Да, черт подери! А ты?
— Я тоже, государь, — ответил Генрих.
Карл зарычал от бешенства и дрожащей рукой схватил лежавшую на столе аркебузу. Генрих прижался к стене, пот выступил у него на лбу, как в смертной истоме, но, благодаря своему огромному самообладанию, внешне он был спокоен и следил за всеми движениями страшного монарха, застыв на месте, как птица, завороженная змеей.
Карл IX взвел курок аркебузы и в слепой ярости топнул ногой.
— Принимаешь мессу? — крикнул он, ослепляя Генриха сверканием рокового оружия.
Генрих молчал.
Карл потряс своды Лувра самым ужасным ругательством, какое когда-либо произносилось человеком, и лицо его из бледного сделалось зеленоватым.
— Смерть, месса или Бастилия! — прицеливаясь в короля Наваррского, крикнул он.
— Государь! Неужели вы убьете меня, своего брата? Генрих Наваррский, с его несравненной силой духа, являвшейся одним из его самых лучших душевных качеств, воздержался от прямого ответа на вопрос Карла IX: отрицательный ответ, вне всякого сомнения, повлек бы за собой гибель.
Как это бывает, тотчас же вслед за пароксизмом ярости началась реакция: Карл IX не повторил вопроса, который он только что задал королю Наваррскому; после минутного колебания, когда он только глухо хрипел, он повернулся к открытому окну и прицелился в человека, бежавшего по набережной на противоположном берегу реки.
