– Может ли Сталин, при определенных условиях, изъявить готовность к взаимопониманию с Германией?
В своей книге, опубликованной после войны, Хильгер не приводит своего ответа, отметив лишь, что он изложил официальную позицию Советского Союза по международным вопросам, содержавшуюся в докладе И.В. Сталина на XVIII съезде ВКП(б) в марте 1939 г.
Затем «фюрер» попросил рассказать, «как обстоят дела в России».
Хильгер, зная реальные успехи Советской страны в развитии экономики и укреплении обороны, достаточно трезво оценивал, какую опасность для Германии представлял бы вооруженный конфликт с СССР. Как можно судить по его мемуарам, в таком духе он и построил свой рассказ. «Фюрер», наклонившись вперед, слушал с напряженным вниманием и затем отпустил Хильгера.
Гитлер потом выразил Риббентропу свое недовольство рассказом Хильгера об успехах советской индустриализации и об усилении национального самосознания народа. «Возможно, сказал он Риббентропу, – что Хильгер стал жертвой советской пропаганды. В этом случае его описание внутреннего положения Советского Союза не представляет никакой ценности. Но если он прав, то нам нельзя терять времени и надо принимать меры, чтобы помешать дальнейшему укреплению Советской власти».
20 мая 1939 г. около четырех часов пополудни машина германского посла подкатила к зданию Народного комиссариата иностранных дел на Кузнецком мосту. Она остановилась у подъезда, выходившего на площадь, ближе к улице Дзержинского, – этим подъездом обычно пользовался только народный комиссар. Посол поднялся на лифте на пятый этаж и был проведен в угловой кабинет наркома, просторный и светлый – обе наружные стены его были застеклены, а угол представлял собой полукруглый эркер.
Граф Фридрих Вернер фон дер Шулленбург был опытным профессиональным дипломатом и славился своим неизменным спокойствием и изысканной любезностью. Буржуазная пресса, комментируя назначение его в Москву, отмечала: в отличие от Брокдорф-Ранцау (одного из его предшественников, представлявшего Веймарскую республику), он не имел сформировавшихся взглядов в том, что касается политики в отношении Советского Союза, и поэтому станет лишь послушным гонцом «фюрера», не больше. Однако, будучи трезвым реалистом в политике и руководствуясь интересами германского империализма, он, подобно Хильгеру, считал весьма опасным осуществление авантюристических планов Гитлера завоевания «жизненного пространства» за счет просторов России и в рассматриваемый период был сторонником нормализации отношений между двумя странами.
Судьба Шулленбурга сложилась трагически. Примкнув к верхушечной «оппозиции», он дал согласие занять пост министра иностранных дел в кабинете, который предполагалось создать после переворота. В результате неудачного покушения на Гитлера в июле 1944 г. его участие в заговоре было раскрыто. В ноябре того же года он был казнен.
…На беседу в НКИД Шулленбург явился, имея точные инструкции, составленные собственноручно Риббентропом. Он должен был передать предложение германского правительства возобновить торговые переговоры, прерванные в январе (по вине рейха), не затрагивая никаких политических вопросов. Формально ограниченный экономическими рамками демарш гитлеровской дипломатии имел далеко идущие цели. Об этом свидетельствует, в частности, меморандум ответственного чиновника германского МИД Шнурре, которому поручили вести экономические переговоры с компетентными советскими органами. «На сегодняшней стадии англо-советских переговоров мы особенно стремимся использовать шанс вмешательства в Москве. Самый факт прямых германо-советских переговоров будет способствовать дальнейшему вбиванию клина в англо-советские переговоры».
Советская дипломатия, настойчиво добивавшаяся заключения договора с Англией и Францией, немедленно и решительно парировала маневр германской дипломатии. Вместе с тем, поскольку для нас не было секретом, что реакционные круги Запада всячески препятствуют заключению договора с Советским Союзом, а высшую «мудрость» видят в том, чтобы столкнуть СССР с фашистским рейхом, ответ Советского правительства был сформулирован таким образом, чтобы не обострять отношений с рейхом и тем самым не играть на руку провокаторам войны.
На предложение, высказанное Шулленбургом, как сообщал посол в германский МИД, В.М. Молотов ответил: «Ход последних экономических переговоров создал у Советского правительства впечатление, что мы не относились к этому вопросу серьезно и лишь играли в переговоры по причинам политического характера». Из-за напряженности двусторонних отношений Советское правительство не считало возможным начинать переговоры о расширении торгово-экономических связей. В своем донесении в Берлин Шулленбург жаловался на «несколько упрямый характер» советского наркома, отказавшегося, несмотря на настойчивые вопросы посла, высказать какие-либо соображения относительно возможных шагов для улучшения политического климата в отношениях между СССР и Германией.
Аналогичной была реакция советских представителей и в ходе других попыток зондажа, предпринятых германской дипломатией.
Принципиальная позиция Советского правительства была с исчерпывающей ясностью изложена в выступлении Председателя Совета Народных Комиссаров СССР и народного комиссара иностранных дел на сессии Верховного Совета СССР 31 мая 1939 г.
Подвергнув анализу причины серьезного ухудшения международной обстановки и подчеркнув необходимость создания надежного и эффективного оборонительного фронта неагрессивных держав, он сказал: «Нечего доказывать, что внешняя политика Советского Союза в корне миролюбива и направлена против агрессии. Лучше всего это известно самим агрессивным странам. С большим запозданием и с колебаниями приходят к сознанию этой простой истины некоторые демократические державы. Между тем в едином фронте миролюбивых государств, действительно противостоящих агрессии, Советскому Союзу не может не принадлежать место в передовых рядах».
«Упрямый характер» советского наркома отражал, таким образом, последовательную и настойчивую деятельность Коммунистической партии и правительства СССР по созданию прочного барьера против дальнейшего расширения агрессии, для предотвращения новой мировой войны.
Вынужденный шаг правительства СССР
Около полудня 23 августа два тяжелых самолета «Фокке-Вульф-200» приземлились на московском аэродроме. Прибывшего из Берлина Риббентропа встречали заместитель наркома иностранных дел В.П. Потемкин, заведующий протокольным отделом НКИД, другие официальные лица. Обращало внимание отсутствие народного комиссара иностранных дел.
Мировая пресса подала визит Риббентропа в Москву как крупную сенсацию. Неожиданной явилась новость и для советских людей. Это было вполне естественным, ведь на протяжении длительного времени Советское правительство ориентировалось на совершенно иную перспективу. Характерна такая деталь. Официальные визиты имеют свои установленные каноны. Протокол их проведения предусматривает, в частности, обязательное вывешивание на аэродроме государственных флагов обеих сторон. Члены делегации рейха, спустившись по трапу, были удивлены видом германского флага: лапы у свастики завернуты в обратную сторону. Дело в том, что в протокольном отделе НКИД не оказалось государственного флага Германии и его пришлось мастерить наспех в последнюю минуту, используя нашивки. Согласие на прибытие Риббентропа в Москву было дано Советским правительством в критических обстоятельствах, уже не оставлявших иного выбора.
Ломая голову над тем, как завязать политические переговоры, Шулленбург предложил дипломатический ход: «оживить» договор о нейтралитете, подписанный СССР и Германией в 1926 г. Договор, получивший наименование Берлинского, исходил из того, что основой взаимоотношений двух стран остается Рапалльский договор (1922 г.), под которым стояла подпись еще Чичерина. К рассматриваемому времени Берлинский договор, заключенный на пять лет, фактически был предан забвению германо-фашистской дипломатией.
Изучая текст документа, посол обратил внимание на статью, предусматривавшую обязательство сторон не вступать в группировки, направленные против другой стороны. Нельзя ли, подумал Шулленбург, использовать ее, чтобы помешать заключению Советским Союзом пакта с западными державами? Получив санкцию Гитлера, он осуществил зондаж в беседе с Молотовым 28 июня.
– В Берлине приветствовали бы нормализацию отношений с Советским Союзом, – заявил он. – Корректный тон германской печати в отношении СССР, заключение Германией пакта о не нападении со странами Прибалтики и, наконец, готовность к возобновлению германо-советских экономических переговоров – все это говорит об отсутствии каких-либо враждебных СССР намерений.
