При оценке сложившейся ситуации необходимо было также иметь в виду серьезную опасность, которую представляли для нашей страны агрессивные замыслы японских милитаристов. В мае 1939 г. они развязали военные действия на монгольской границе в районе Халхин-Гола. В соответствии с договором советские войска пришли на помощь братской МНР. Рассчитывая на сложность стратегического положения СССР в связи с угрозой со стороны фашистской Германии, Япония использовала против МНР крупные силы. И здесь западные державы, прежде всего США и Англия, проводя политику «дальневосточного Мюнхена», поощряли агрессора и толкали его против СССР. Характерным в этом отношении было заключение Англией соглашения с Японией (так называемого соглашения Арита-Крейги от 24 июля 1939 г.), которое обеспечивало японским милитаристам тылы в их антисоветской авантюре.
Таким образом, международное положение Советской страны было до крайности тяжелым: у западных рубежей СССР война грозила вспыхнуть с минуты на минуту, у дальневосточных его рубежей она фактически велась.
В создавшихся условиях правительство СССР приняло единственно правильное решение – дало согласие на прибытие в Москву германского министра иностранных дел. 23 августа был подписан советско-германский договор о ненападении. Это вынужденное решение Советского правительства явилось дальновидным и полностью оправдавшим себя шагом. Даже временное продление мира было для СССР чрезвычайно необходимо, ведь война могла начаться в самых невыгодных для нашей страны условиях: в состоянии полной изоляции и сразу на двух фронтах – против Германии и против Японии. Устраняя опасность вовлечения СССР в войну в столь тя желых условиях, правительство выполняло свой долг перед советским народом. Вместе с тем оно выполняло и свой интернациональный долг перед трудящимися всех стран, использовав единствен ное оставшееся в его распоряжении средство для упрочения и сохранения Советского Союза как главного оплота социализма и демократии во всем мире. «ЦК ВКП(б) и Советское правительство, – справедливо отмечал маршал Г.К. Жуков в своих мемуарах, – исходили из того, что пакт не избавлял СССР от угрозы фашистской агрессии, но давал возможность выиграть время в интересах укрепления нашей обороны, препятствовал созданию единого антисоветского фронта».
Лошади жуют овес, дипломаты тихо беседуют
Что может быть чудесней прогулки верхом в погожий летний день? Да еще в приятном обществе. Поэтому не было ничего удивительного в том, что первый секретарь посольства США в Москве Ч. Болен летом 1939 г. регулярно совершал такие прогулки вместе с молодым германским дипломатом Г. Биттенфельдом. Все происходило вполне естественно: американское посольство арендовало дачу для своих сотрудников в живописных местах в 17 км от Москвы по Минскому шоссе, приобрело и пару лошадей. Упомянутый сотрудник германского посольства был обычным участником собиравшихся там на уик-энд компаний, и по привычке его называли просто Джонни.
Как стало известно из опубликованных спустя 30 лет мемуаров Болена, маршруты совершавшихся прогулок были самым тесным образом связаны с маршрутами мировой истории.
«Хотя Джонни всегда, казалось, был откровенен со мной при обсуждении международных вопросов, я был несколько удивлен, когда 16 мая 1939 г., вернувшись из поездки в Иран, он сообщил мне некоторые секретные сведения». Так начинает автор мемуаров свой рассказ об упомянутых прогулках.
Что сообщил ему Джонни? Пока это был только сигнал: германского посла в Москве Шулленбурга, выезжавшего в Иран в качестве официального представителя рейха на церемонии бракосочетания дочери шаха, неожиданно вызвали для консультаций к Гитлеру. Еще не зная ничего конкретно, необычайно разговорчивый сотрудник германского посольства дал понять Болену: в Берлине «что-то замышляется». Болен, разумеется, немедленно направил шифротелеграмму в госдепартамент, предупредив о необходимости держать полученные сведения в строжайшем секрете, дабы не поставить под угрозу источник информации.
Следующая прогулка состоялась уже через несколько дней. На этот раз Джонни подробно изложил Болену поручение, полученное Шулленбургом в Берлине: дать понять наркому иностранных дел, что в позиции политического руководства рейха в отношении Советского Союза произошли изменения, и осторожно намекнуть, что Германия не питает к СССР враждебных чувств. Интересна и такая деталь. В беседе с Шулленбургом Риббентроп отметил для ориентации посла, что германское правительство не испытывает тревоги в связи с перспективой заключения соглашения между Великобританией и Советским Союзом, «поскольку оно не убеждено в намерении Англии и Франции предоставить существенную и искреннюю военную помощь кому-либо из стран Восточной Европы». Подобное мнение гитлеровцев, совершенно очевидно, в немалой степени было связано с поступавшей в Берлин информацией от германского агента в Форин оффисе, сообщавшего не только о содержании переговоров в Москве, но и о доверительной переписке по данному вопросу между Лондоном и Парижем, а также о подлинных настроениях английского правительства. Мемуары Болена позволяют сделать вывод, что американская разведка, в свою очередь, имела в лице Биттенфельда информатора в германском посольстве в Москве. Он регулярно сообщал не только о содержании бесед Шулленбурга с Молотовым, но и о дополнительных указаниях, направлявшихся послу для руководства, которые оставались неизвестными советской стороне.
«Инструкции Риббентропа делали очевидным, – пишет Болен в своих мемуарах, – что немцы осуществляли зондаж в поисках достижения договоренности с Советским Союзом с тем, чтобы избежать обычного кошмара войны на два фронта, как это имело место в первую мировую войну».
Болен прекрасно сознавал исключительную ценность получаемой информации и тщательно избегал какой-либо оплошности, которая могла бы привести к разоблачению его особых отношений с Джонни. Во время бесед он никогда не делал записей и лишь по возвращении на дачу на первом попавшемся клочке бумаги делал несколько пометок, чтобы не забыть основные факты. Затем спешил в посольство, где собственноручно составлял подробную телеграмму. Она передавалась шифром самого высокого класса и направлялась лично государственному секретарю К. Хэллу. От последнего зависело, кто из сотрудников госдепартамента получит доступ к ней. В посольстве США в Москве источник информации, в каждой телеграмме обозначавшийся как «строго секретный», был известен только послу Штейигардту, сотруднику шифровального отдела и жене Болена.
Не являлась ли «откровенность» Джонни тонким ходом германской дипломатии – подбросить американцам вымышленные данные о характере германо-советских отношений в надежде, что их передадут англичанам и французам, и таким образом «вбить клин» между западными державами и СССР? Подобное предположение существовало. Но однажды Джонни рассказал, что после сдержанного приема, который Молотов оказал Шулленбургу, посольство получило указание прекратить дальнейшие попытки завязать политические переговоры с СССР. Это сообщение Джонни убедило Болена, что он не является объектом дипломатической интриги рейха.
Ряд фактов, о которых говорилось выше, в изложении Болена приобретают интересные нюансы. Например, он более подробно, чем в опубликованной на Западе официальной немецкой записи, излагает ответ Молотова на заявление Шулленбурга, сделанное во время беседы 3 августа. Болен пишет: «Шулленбург сказал, что Германия заинтересована в развитии хороших отношений с Москвой, но если Советский Союз объединится с Англией и Францией, то будет естественным ожидать, что он навлечет на себя долю германской враждебности в отношении этих стран. Молотов ответил, что Советское правительство заинтересовано в нормализации и улучшении отношений с Германией. В то же время Москва будет продолжать свою политику, направленную на обеспечение «подлинной безопасности против агрессии» (курсив мой. – Авт.). Политическое значение этого заявления вполне очевидно.
Обсуждая указанную беседу с Боленом, Биттенфельд расценил позицию наркома как свидетельство того, что Советский Союз серьезно рассматривал перспективу заключения договора с западными державами. Таково было мнение и Шулленбурга. В его донесении в Берлин, однако, отмеченная фраза отсутствует. Будучи сторонником нормализации отношений между Германией и СССР, не опустил ли он ее намеренно?
Интересна ремарка Болена относительно заявления Шулленбурга во время той же беседы, что антикоминтерновский пакт якобы не направлен против Советского Союза. «Объяснение не обмануло русских, но они были готовы сделать вид, что приняли его для того, чтобы добиться своей главной цели – отвести войну от советских границ».
