— Вот это уже на что-то похоже, — одобрила наконец Марлен.
— На что?
— На живчик.
— Какой еще живчик??
— Ну сперматозоид! „Шестерок ряд уходит в бесконечность…“ Как у тебя там?
— „Вильнув апокалипсиса хвостом…“ А и правда похоже!
— Вот видишь! Можешь же, если хочешь… Иди ко мне!
— Ладно так ладно. Иди ко мне, моя сучка!
— Какие новости от Лили?
— Да не бойся ты так уж… а то я и впрямь ревновать начну! Она ведь тебе рассказала, какая я страшная? Я ей послала еще одно штормовое предупреждение. Не думай, она не скучает…
А вот этого Марлен не стоило говорить! Он оттолкнул ее и метнулся прочь. А куда на таком пятачке друг от друга денешься?
Господи, помилуй!
Мачта привиделась ему единственным уединенным местом.
Уже ловчей и привычней карабкаться было ему. Он взлетал.
Мостик показался ему теперь очень уютным, как бы обжитым: милая провалившаяся досточка! И есть куда оглянуться — во все стороны.
Стоило того! Такого он никогда не видел.
Слева, огромная, бледно-бирюзовая, зависла полная Луна (может, и не полная, может, еще день до полнолуния оставался). Справа, совсем уж огромное, закатывалось в море Солнце. Значит, Луна на востоке, как ей и положено, по-школьному сообразил Урбино.
Ему вспомнилась читанная в детстве мусульманская сказка, как одному юноше приснился сон: одновременно солнце и луна, — и как суфий истолковал ему это: будет у тебя две столь же прекрасных жены… и все так и случилось; когда юноша вырос, то вспомнил этот сон и возрадовался сбывшейся судьбе.
Так он висел на шатком мостике между гаснущим солнцем и торжествующей луной, измеряя расстояние между ними: между Лили и Марлен, между любовью и страстью.
И так, любуясь этим прекрасным равновесием, вспомнил он, что и не только у мусульман… но и в других религиях, кажется у иудеев, была чуть ли не обязанность для вдовца жениться на незамужней сестре. Нет! ничья смерть ему больше не подходила. „А вдруг в раю происходит неосуществленная (желанная) жизнь?.. и она-то и оказывается в воплощении (на практике) адом?? Запад становится Востоком, раб тираном, уродка красавицей, нищий богачом, сладострастник монахом… и наоборот. Равенство как возмездие“.
И так, любуясь то на Восток, то на Запад, он почти упустил тот момент, когда солнце стало стремительно тонуть. Здесь, с высоты, оно не плющилось, а до самого конца оставалось круглым и тонуло буквально, как твердое тело. И — вмиг — его не стало.
Луна продолжала висеть как ни в чем не бывало.
„А вдруг они лесбиянки? — с детским сладким страхом воображал Урбино. — Марлен активная, а Лили пассивная?“
„Тогда мне проще…“ — тут же корыстно сообразил он. Картина, что он — третий, на некоторое время развлекла и отвлекла его: стал представлять себе их вместе, будто увидел их с мачты, со стороны, как из окна… проходят, сцепились пальчиками… два цветочка. Сами собой стали складываться и стихи „Два цветка“…
Две подруги, Ада с Раей,Как блондинка и брюнетка,Юбку к блузке подбирая,Опылялись перекрестно.Перед зеркалом стоятИ себя в упор не видят —Отражает каждый взглядЛишь подружку в лучшем виде.
„Странно, — подумал Урбино, — это именно стихи догадываются, а не я…“
Да, здесь все проще, когда ты на мачте. В буквальном смысле один, как перст.
Но становилось свежо, темнело, и записать стихи нечем…
Уже в сумерках кое-как он спустился. Он заперся у себя в каюте, вспоминал и записывал стихи: „Вот придет Марлен — на ней все и проверю…“ Он ждал свою Луну, как когда-то, казалось уже давно, ждал Солнце. Но и Марлен не постучалась.
Время тянулось невыносимо, он не выдержал и спустился к ней. Луна освещала все очень ярко. Однако ее трюм был заперт. Он стучал, звал — она не откликнулась.
4. ВТРОЕМ
Над вымыслом слезами обольюсь…
Алекс Кэннон
И утром он нигде ее не нашел.
Он вышел на берег встретить восход и обдумать, что же теперь ему делать.
Солнце взошло вместе с приближающейся лодкой.
Он поймал себя на радости, но не от того, что это наконец Лили, а от того, что она хотя бы не застанет его с Марлен.
Он ожидал, что Лили перевезет мичман Хаппенен, и был за него уверен.
Но не за себя. Он собирался проявить всяческую выдержку, не более того.
И был весьма удивлен, когда увидел ее в лодке одну, ловко подгребающую к берегу.
Зато она была в его пиратской повязке.
— Ты жив?
— В каком смысле?
— В таком. Ты меня совсем не любишь. Помоги выгрузиться.
— А мичман?.. — выдохнул он, крякая от тяжести канистры с керосином.
— Какой мичман? Ах, Хаппенен… Он порывался, но я не разрешила.
— Что так? — Урбино был само безразличие.
— Марлен противопоказаны сейчас такие эмоции.
— При чем тут Марлен??
— Если б они возобновили отношения, тут бы началось смертоубийство!..
— Ты что, хочешь сказать, что Хаппенен не твой возлюбленный, а ее?!
— Та-ак!.. — В голосе появились трудно скрываемые грозные нотки. — Это она тебе наговорила? Значит, ты ее выпустил…
— Она сама выбралась.
— Как она сумела??
— Сказала, что перегрызла цепь. Я решил, что это она так шутит… что это ты ее выпустила на случай тайфуна, мало ли что. Она вообще странная девушка…
— Странная?! Девушка? Значит, ты спал с этой шлюхой! Да как ты мог…
— Мне снилась истина нагаяС косой до задницы нагой,И вдруг она уже другая —С оскалом волчьим и косой.И так всю ночь она шагалаКосой диагональю сна,То соблазняя, то пугая,Красавица и смерть сама.
— Про Бёрди было лучше. Ты это про Марлен? Ты ей посвятил?
— Какая же у нее коса? Она же лысая! Это у тебя можно косу заплести.
— Значит, это я смерть!
Сходство интонации сразило его. Мозг пронзила молния. Раздался хлопок одной ладони…
— А ну-ка сними его повязку!
— Это не его, а моя! Я всем троим одинаковые купила.
— Вот как, троим… А где же моя? А ну-ка отдай!
Лили сопротивлялась.
— Ты что, прикидываешься или с дуба рухнул?[38] Ты что, правда не понял, что мы — одно?
— Я никогда не имел дело с настоящими близнецами. Я слышал, что у них кроме внешнего сходства бывает и повышенная близость, связь друг с другом, сродство душ так сказать… но вы настолько непохожи… Слушай, если и ты и Марлеy — одно существо, то мы же только вдвоем!
— А куда ты денешь теперь Марлен?
— Какую Марлен? Ты одна теперь у меня. Ты моя Лили-Марлен!
— Это песенка, а не человек. А я здесь одна, не считая Марлен.
— Какой еще Марлен?! — Урбино терял терпение.
— Собаки, конечно.
— Уф, слава богу! Тогда, наконец, мы только вдвоем. Так мы же счастливы!
Лили молчала.
— Двое в лодке, не считая собаки… — Шутка явно не удалась.
— Как раз нет. Втроем! — сказала Лили голосом Марлен. — Ты предал свою Дику.
— Дика-то тут при чем! Оставь ее, пожалуйста, в покое. Я дождался тебя! Как судьбы.
— Судьбу ты и получил. Я никогда не прощу тебе этой измены.
— Господи! Какой измены??
— С этой шлюхой Марлен.
— Да не изменял я тебе с ней, если это была ты же! Где логика?
— А тут только одна логика и осталась.
— Какая логика! Если ты не ездила к Хаппенену, то откуда керосин?
— Это просто. У меня в той части острова, за леском, склад.
— Ума не приложу, как ты сумела так перевоплотиться?
— Это как раз просто. Когда мы воспитывались в монастыре, то на Рождество разыгрывали прекрасные вертепы. Мне всегда доставалась роль ангела, а Марлен — черта…
— Слушай, уймись. Врешь, как два человека. Это не Голливуд, а два человека. Не три. Ты и я. Я и ты. Всё! Двое.
— Ах, если бы… — вздохнула Марлен голосом Лили, прижимаясь к нему плечиком.
— И ради этого ты обрилась повсюду налысо?
— Я давно собиралась это сделать, до твоего приезда, — сказала Лили голосом Марлен.
— А тату?
— Тату?.. — сказала Лили. — Это все Марлен. Это она в детстве по глупости сделала. Кстати, что у нее там? Я давно не видела.
— Кажется, лилия… Давай посмотрим.
— Ну уж нет! — сопротивлялась Лили, брезгливо отпихивая его готовность.
— Ну уж да! — кричала Марлен, грубо ухватываясь за нее.
Все вдруг сникло и опустилось в Урбино. Он зарыдал.
— А не пошли бы вы обе!! — вскричал он. — Я иду собирать вещи.
— А это я написал именно тебе, Лили. Не Верди, не Марлен.
Он подал ей тщательно заклеенный конверт, на котором размашисто было начертано:
ПОСЛЕДНИЙ СЛУЧАЙ ПИСЕМ
Без адресата и обратного адреса. Хаппенен нетерпеливо плескал веслом, как Марлен хвостом.
