— Замечательно! — всплеснула Лили, сжав его руку. — Это что же, вы тоже сейчас??
— Не буду врать, — потупился Урбино. — Просто оно мне больше других нравится.
Смущенный и польщенный, он уже не отпускал ее руки.
Легко, как дети, как на качелях или гигантских шагах, ссыпались они с дюны к морю.
— Давайте купаться! — предложил Урбино не без умысла.
— На закате нельзя, — заявила Лили.
— С чего бы это??
— Грозит лихорадкой.
— Вы как хотите. А я империалист воды! Я должен сразу искупаться, где я впервые.
И он уже стаскивал с себя все, чтобы, поводя широкими плечами и блеснув маленькими незагорелыми ягодицами (прекрасно осознавая свою проекцию сзади), торпедой войти в воду и бурным кролем устремиться к горизонту. Выдохшись, он услышал нежный плеск за собою: Лили плыла за ним бесшумно, как рыбка, ни в чем ему не уступая.
— Что же вы так воды боитесь? — усмехнулась Лили.
— Я! Боюсь?
— Ну да, будто боитесь захлебнуться. Урбино был посрамлен в своем мальчишестве.
Но, так же бесшумно, уступила она ему в полосе прибоя.
Ее безответность смутила и возбудила его.
— Рыбка ты моя, рыбка… — лепетал он, слизывая с ее плечиков и сосков соленые капли.
Но дальше он не решался на более смелые ласки, не рисковал (слишком уж покорна и безответна она была), что-то его останавливало… на уровне поглаживания шелковистого (тьфу! — пер.) лобка.
О эта несмелость, это смущение, эта застенчивость, эта как бы недоступность, как в первый раз… и именно тебе одному, единственному… эта пауза… „Это именно пауза — то, что люди потом называют любовью в поисках утраты“ — так думал теперь Урбино, расслабленно отлеживаясь в паузах и покуривая то в небо… то в потолок той чердачной каюты, что была определена ему для его творческого уединения.
— Вот ты утверждаешь, что я боюсь воды… Я, может, ее и боюсь, но не так, как ты думаешь. Да я ее даже пить боюсь: она — живая! Она может не проглотиться вдруг… Моря я даже меньше боюсь, мне просто не везло с кораблями. Ну заставил я себя пересечь экватор, ну и что? Условность, но не цель.
И он крепче обнимал Лили, чтобы доказать ей, что она не экватор — цель, а не условность. Лили отзывалась по-своему:
— А ты вообще задумывался, почему одним одно, а другим другое? что разным разное и достается? Ну, скажем, богатые и бедные, красивые и некрасивые — это как бы понятно. Талантливые и бездарные — уже сложнее… умные или неумные — совсем не разберешь. А вот, скажем, мужчина и женщина — почему? Почему ты мужчина, а я женщина, а не наоборот?
— Ну что ж, давай махнемся!
— Разве я спросила, кто из нас кто?..
— А как насчет кошки и собаки…
Задумываясь об этой постепенности все следующих и следующих действий, перетряхивая свой прежний опыт и обнаруживая в нем некое единство начала, Урбино снова возбуждался от того лишь, что чудо лежало рядом, так же бесчувственно и неподвижно, но уже тепло… Чудо другого человека!
„Как ребенок, честное слово…“ — удивлялся он самому себе, будто впервые открывая, что у другого человека может быть и другое тело: другие груди, другой живот и бедра, другое… вот-вот! а не этот нелепый хвостик, как у него, самодовольно размышлял Урбино. „Хвостик“ его тут же обижался и раздувался, изображая старинную пушку на колесах. И Урбино овладевал покорной Лили снова и снова, ему даже уже захотелось, чтобы она зачала (понесла?)… В этот миг и она пискнула слабенько, как мышь.
— Что, и ты кончила наконец?
— Как ты можешь?! ты же поэт… Никогда не говори при мне этого ужасного слова!
И она отвернулась к стенке и завсхлипывала.
— Слово противное, прости. Ну прости же! Больше не повторится!
И это было ему приятно. И он воспользовался этим: слизывание слез с ее щечек растрогало его, и он повторился (кажется, и она тоже).
Так что под утро, уже на другом берегу, он встретил и редкий для себя рассвет. Солнце как раз и выглянуло, но уже не пунцовым, а золотым краем выкатываясь из-за горизонта, почему-то гораздо медленнее, чем садилось. Чувства переполнили Урбино…
Солнышко, голубушко моЁ,Вот зачем нужна мне буква Ё!Ты впервые мне сказала тЫ,Вот зачем нужна мне буква Ы.Вот зачем нужна мне буква Ю —Чтоб сказать, что Я тебЯ лЮблЮ.Вот зачем нужна мне буква Я —ДлЯ непостиженьЯ бЫтиЯ![33]
— А это ты когда написал?
— Никогда.
— А кому оно посвящено?
— Тебе.
— Когда же ты успел??
— Сейчас.
— Тогда скорей купаться! — воскликнула Лили.
— Значит, на рассвете уже можно?
— На рассвете все можно! — И она повисла у него на шее.
И были они нагие, как в раю.
Потом они решали кроссворды. Лили оказалась большая их любительница. Она притащила их целый ворох, в большинстве решенных.
— Чаще всего тупые, но бывают презанятные формулировки! Смотри… что такое карты в переплете из пяти букв?
Урбино всерьез задумался.
— Атлас![34] — радостно не вытерпела Лили.
— Как я сразу не догадался!
— А это? Откуда на Землю сваливаются чудаки? Ну же! Четыре буквы…
С Луны, что ли?
— Молодец! Луна. Вот откуда ты на меня свалился? — Лили обняла его. — Ты не представляешь, как здесь скучно без тебя… Вот что меня достало, так это психический ток!
— От меня, что ли?
— Да нет же! Из пяти букв. Возгордившийся было Урбино придал лицу огорченный вид.
— Ну и что же тогда это?
— Флюид. Пришлось повозиться. Вот еще, помоги! Газ, окончательно выведенный из себя. Даже есть одна буква, причем редкая — 3!
— Взрыв?! — взревел Урбино.
— Да нет же, надо шесть букв.
Урбино навсегда задумался. Не было такого газа…
— Ты что же, помнишь каждый кроссворд??
— Не каждый. А тот, где я спорю или соглашаюсь с составителем. Бывают очень прикольные.[35]
— Как ты сказала, прокольные?..
Лили рассмеялась.
— Прокольные тоже бывают, сам видишь. Прикольные — это словечко Марлен.
— Вы что, их тоже вместе решаете?
— Иногда. Вот, например, что самое забойное в гвозде? И не пытайся, никогда не догадаешься — шляпка!
— Это верно, — усмехнулся, потупившись на своего труженика, Урбино. — Это для женщин. А для мужчин — головка.
Лили порозовела.
— Или вот замечательная загадка, никогда ее раньше не слышала: всем, кто придет и кто уйдет, она ручку подает…
— Не знаю, что за барышня. Хозяйка салона? Невеста на смотринах?
— Ну ты и бабник! Дверь, конечно!
Наконец она нашла и совсем не заполненный кроссворд, и они начали работать вместе.
Явление, достойное удивления, — подошел феномен (это отгадала Лили, а Урбино всячески оспаривал качество формулировки, пустившись в рассуждения о природе Ф. и договорившись до того, что в наше безумное время как раз норма и есть феномен).
Зато он тут же разгадал продолжение политики кровавыми методами — террор. Лили это не было интересно.
Кроссворд оказался из „прикольных“. Особенно гордился Урбино тем, что определил подъем в Древней Греции как спуск. Поэтому легко простил себе древнегреческую богиню судьбы. (Кто ее теперь… знает!) Порассуждали о разнице менталитетов, передохнули. Еще раз порадовались спуску: П было необходимо для слова следующего… Пресс, толкающий время… Перебрали все известные им способы его измерения: никакие календари, часы, хронометры… все это пусть и измеряло, но никак не толкало. Но и история не подошла, и возраст не подошел. Что было уже досадно: буквы были не те. Хотя последовательно вышли почти все: и О, и П, и Р, и даже редкое Ш.
Что за порошок? Наконец они достигли вершины в слове поршень. И по числу букв подходило, но что это за поршень, толкающий время? Абсурд. Можно было отгадать еще одну букву, но и с ней заело.
Планета Солнечной системы… Если спутник Урана Урбино и мог себе простить (оставили неразгаданным), то уж планету своей системы — извините! Он перетряхивал в голове всю свою среднюю школу, но никакие Ураны, Сатурны или Плутоны никуда не годились.
— Может, недавно открыли еще одну? — предположила Лили.
— Может, — мрачно согласился Урбино. — Ладно. Два мы себе простили, два не отгадали… Осталось последнее. Что там?
— Слезный скулеж… Пять букв.
— Тьфу, пропасть! Скулеж не от слова скула? Не подходит?
