– Ты помнишь Ингу? – матушка обнимает меня за талию, что я ненавижу.
Улыбаюсь. Киваю головой.
Я не помню эту девушку, я ее никогда не видел! Худенькая, примерно моего роста, зубы заграничные, белые как снег.
– Да ты не можешь ее помнить, ты же был… погоди-ка, погоди-ка… ты старше Инги на полтора года, значит…
– Инге было шесть месяцев, когда мы уехали, – подхватывает разговор мать девушки и сияет улыбкой.
Ну конечно, я должен был ее запомнить! Мне же было уже два года. Это возраст, когда любой шестимесячный младенец каких-то посторонних людей просто обязан врезаться тебе в память!
– Смешно, – говорит этот забытый мною бывший младенец. – Я не помню.
– Садись, Иеремушка, рядом с Ингой, мы только тебя ждали, – мать начинает суетиться и подавать на стол всякие вкусности. Пирог с грибами, свинина, запеченная с черносливом и изюмом, картофельное пюре, два вида салатов…
А вот предупредить меня – это нельзя было. Я выгляжу среди них как солдат, сбежавший в самоволку.
Неудачник.
Я прекрасно понимаю, к чему все это. И не дам собой манипулировать.
– Инга окончила факультет социологии и управления. И представь себе, она пробудет здесь целый год! – матушка улыбается как-то слишком широко.
Это, видимо, новость, которая должна меня осчастливить! Год, Инга, социология! Да это просто изумительно!
– И понимаешь, она ведь тут никого не знает, вот я и подумала, что ты с радостью поводишь ее по Варшаве, покажешь ей разные интересные места, Старувку…
Понятно. Мне больше нечем заняться, как показывать какой-то незнакомой канадке красоты Варшавы. Музей Восстания обязательно должен ее заинтересовать и Старувка. Лазенки. Маршалковская. Потому что у них в Канаде ведь ничего подобного-то нет. Их города по сравнению с нами – это так, курятники, тьфу.
Да наши скверики по сравнению с их национальными заповедниками просто огороды…
Да нет, разумеется, Инга просто мечтала всю жизнь о самом прекрасном городе на земле – о нашей кошмарной Варшаве. Я ее на Волю свожу, чтобы она обязательно собственными глазами увидела помойки и загаженные газоны. И отсутствие мест для парковки.
Я люблю Варшаву, правда. Это настоящая такая любовь, потому что у меня нет для нее никаких причин, если честно. В Варшаве тоже есть красивые места и уголки, если знаешь, где искать. Но Старувка?! Искусственная от начала и до конца? Заново отстроенный Королевский замок? Можно ее взять на Прагу, там атмосферно. Можно еще поехать на Жолибож, он красивый. Но прошу прощения, чем ее изумлять – ТЦ Blue City, каких в Канаде хоть половником черпай? Или, может, лестницей на Центральном, которую я, к тому же, могу и не одолеть?
Мартирология отпадает – тут я пас. А музеи? Вот приехала бы она пару лет назад – у нас выставка импрессионистов проходила.
– С удовольствием воспользуюсь, – говорит Инга, и ее совершенно не смущает неоднозначность этой кошмарной ситуации.
– Мы сняли Инге квартиру, твоя мама нам очень помогла, спасибо тебе, Юся, огромное. Инга два года жила в Лондоне, так что уж в Варшаве сможет о себе позаботиться, правда ведь?
Ой, неправда, дорогие мои.
– Разумеется, а я помогу чем смогу.
– Я тут не знаю каждого, – говорит Инга. – Но скоро узнаю.
– Не знаю тут никого, – поправляет ее ласково мать.
Инга в отличие от меня выглядит просто шикарно.
И по-польски она говорит вполне хорошо, а ведь это польский – я впечатлен.
В конце концов, можно ее отвести в Национальный. Правда, после Британского музея она, конечно, вряд ли будет поражена и ошеломлена масштабом.
– А ты чем занимаешься?
Прежде чем я успеваю ответить, за меня отвечает матушка:
– Он оператор. Кинооператор.
Инга смотрит на меня, но это известие не производит на нее ровно никакого эффекта. И мне это нравится.
– Я сейчас настраиваю антенны и телевизоры, езжу по вызовам, чиню разрывы проводов, пульты, программы настраиваю тем, кто путает жизнь с телевидением, – не выдерживаю я.
– Это он так шутит, – говорит матушка. – Крыся, еще свинины, ну хотя бы кусочек?
– Мясо просто фантастическое! – восхищается Инга, а я притворяюсь, что не вижу выражения лица своей матери. – Ты, наверно, каждый день можешь встречать новых, интересных людей.
Я никогда не смотрел на это с такой точки зрения.
– В Канаде люди тоже смотрят телевизор, все время. И верят в то, что им показывают, – говорит мать Инги. – Так уж устроен мир.
И она улыбается.
– Иеремиаш получил награду за лучший фильм два года назад, он исключительно талантливый. – Меня прямо трогает то, как моя мама не сдается и продолжает борьбу за право быть матерью гениального оператора, а не какого-то там ремонтника. – Но тут талантливым приходится тяжело, не всегда есть работа по специальности… Вот он и подрабатывает… Крыся, ну ты что, без соуса же совсем не тот вкус!
– Очень хорошее мясо, – хвалит отец бывшего младенца.
– Да, да, чудесное, – кивает его жена. – Как ты его готовишь? У меня всегда сухое получается.
– Пеку в рукаве и никогда не шпигую. Тогда весь сок остается внутри. И потом уже только приправы добавляю чуть-чуть. Иеремиаш, ты мне не поможешь на кухне?
Понятно.
Сейчас будет разговор, поучение, выбивание дури из головы, уведомление, просьба, упреки.
– Конечно, мама, – неохотно улыбаюсь я.
Мы входим в кухню, мама понижает голос – я хорошо знаю этот ее прием, люди добрые, Господи, дай мне сил пережить этот день.
– Ты знаешь, что я никогда… – начинает матушка, – никогда ни о чем не прошу. И сегодня, когда я один раз, один-единственный раз! попросила тебя позаботиться о дочери моих друзей, которых я так долго не видела, – ты устраиваешь этот цирк! Я от тебя такого не ожидала! Неужели это так трудно? Ты уж скажи, будь добр, если это так трудно, что ты не можешь этого сделать ради своей матери, – голос у нее прерывается, а я чувствую, как меня накрывает с головой жуткое чувство вины – причем ведь без всякого повода! – Что ж, давай, давай вернемся сейчас в гостиную и сообщим этим милым людям, что ты, как обычно, не считаешь нужным ни с кем считаться, что ты ничего не можешь сделать для меня… о, у меня больше просто нет сил…
А дела-то плохи – в глазах у матери уже слезы плещутся.
Причем ведь если бы она мне нормально сказала, чтобы я пришел, как человек, чтобы имел возможность одеться нормально, душ, не знаю, принять, что ли! А на нападение я реагирую всегда вот так – нападаю в ответ.
К тому же мать меня держит за идиота.
Можно подумать, я не понимаю, что вся эта сегодняшняя встреча имеет единственную цель: мать рассчитывает на то, что я влюблюсь в Ингу, нарожаю с ней детей и уговорю ее вернуться на родину. Это же все видно невооруженным глазом!
– А ты предупредить меня не могла?
– Если бы я тебя предупредила – ты бы точно не пришел! – ворчит она. – А теперь возвращайся за стол и веди себя как человек! Подожди, вот налистники, неси, чтобы они там не подумали чего.
– А вот и десерт – налистники из ржаной муки и ваш кленовый сироп. Надо же, ты всегда помнила, что я его люблю… – Моя мать, пройдя два метра, разделяющие кухню и гостиную, вдруг превратилась в совершенно другого человека: она стала радостной, милой, теплой… оживленной… улыбающейся.
Я пережил второе и налистники. Если говорить честно – обожаю кленовый сироп, помню его вкус с детства, но никогда не догадывался, что матери его присылали пачками эти ее друзья.
Геракл во время десерта начинает пищать.
– С ним нужно выйти, – матушка смотрит на меня, а ведь она знает прекрасно, что этот гад со мной не пойдет, даже если я привяжу его проводом под напряжением.
– А можно я с ним выйду? – спрашивает Инга и наклоняется к собаке раньше, чем я успеваю ее предупредить, что это грозит немедленной смертью или в крайнем случае инвалидностью. Я вскрикиваю.
Но эта облезлая мышь-переросток лезет ей в руку и начинает радостно лизать ее! Первый раз в жизни видит человека – и ведет себя таким образом!
Я неудачник.
– Ты пойдешь? – Инга касается моего плеча.
Я не могу не заметить триумфального блеска в глазах обеих матерей.
– Идите, а я тем временем приготовлю кофе и порежу торт. Если ты, конечно, хочешь, – быстро спохватывается матушка.
– Конечно, очень хочу, – отвечаю я.
Геракл послушно позволяет надеть на себя шлейку, Инга берет его на руки. И тут я понимаю, что она без лифчика! О черт, вот это сиськи! Геракл прижимается к ней – да я бы и сам не прочь прижаться к такому-то богатству…
Мы выходим.
Супердевушка
На свежем воздухе было очень даже славно, а я за целый день этого не заметил. Я люблю раннюю весну, все в человеке пробуждается, он как будто подключается к тому, что происходит в природе.
