Гордеев подумал, что если, зная такое отношение жены к его помощнице, Реутов никак не реагировал, значит, Воронова в его профессиональной жизни играла значительную роль.
— Ира, а как давно вы были знакомы с Реутовым?
— Сколько себя помню.
— Что это значит? Вы ходили в один детский сад?
— Примерно. Я была пресс-атташе нашей лыжной сборной, когда он выступал. Мне тогда было двадцать с хвостиком, я еще на журфаке училась.
— Ах, вот как! — обрадовался Гордеев. — А я как раз хотел подробней узнать о его спортивном прошлом. Я слышал, что он прекратил выступать в двадцать восемь лет из-за травмы колена. Это так?
— И да и нет.
— Поясните.
— Витя всегда был себе на уме. Он, говорят, подавал некоторые надежды, но суперзвездой никогда не был. И не мог стать. Максимум, чего он достиг, — стал чемпионом мира в эстафете. Он, конечно, все про себя хорошо знал. Травма дала ему легальную возможность завязать с большим спортом и перейти в бизнес.
— Я думал, он работал в Спорткомитете, после того как…
— Так это же бизнес и был! — перебила Воронова. — Тогда спортивный бизнес такие льготы получил — только успевай деньги зарабатывать. Табак, алкоголь…
— И ваш Виктор успел?
— Не особенно. Он, видите ли, надумал политикой заняться. И меня в какой-то момент уговорил… После того как он из биатлона ушел, мы же не общались пару лет, я продолжала работать пресс-секретарем, только это уже совершенный отстой был. В девяносто третьем после октябрьской пальбы мы с ним пересеклись на каком-то отмечалове «победы демократии», и он мне говорит: старуха, бросай свое болото и переходи ко мне, ты же здорово умеешь с людьми работать, ты мне пригодишься! Ну, я и бросила.
— Еще я слышал, — сказал Гордеев, — что вашего шефа приглашали на работу в какое-то министерство, но он отказался.
— Хм, — отозвалась Воронова. — А где вы это слышали?
— Это имеет значение?
Воронова немного подумала, как оказалось, его вопрос она проигнорировала. Сказала:
— Наверно, родственники нажужжали. Жена?
— Его жена утонула, — напомнил Гордеев. — Но вообще-то, близко к тому.
— Ладно, я скажу. Его приглашали в Министерство обороны. В девяносто пятом, кажется. Тогда еще штатские там не работали, и это выглядело экстравагантно. Хотели, чтобы он конверсионный отдел возглавил. У них там не было человека, который умел бы профессионально торговаться. Витя чуть было не согласился.
Тут у Гордеева в голове что-то щелкнуло, и он ляпнул:
— Не генерал Хондяков, случайно, его звал?
— Нет, вы определенно знаете больше, чем говорите, — с беспокойством отметила Воронова.
— Не волнуйтесь, я просто угадал. Давайте заключим джентльменское соглашение?
— Ну, дает! — абстрактно пожаловалась Воронова. — Я ему битый час рассказываю, как учу людей обходить всякие дурацкие джентльменские соглашения, а он… Чего вы еще хотите от бедной женщины?
— Сначала скажите, вы верите, что Реутов погиб случайно?
— Я допускаю, что он мог кому-то здорово мешать. И верю, что он мог погибнуть случайно.
— Что он делал в аэропорту?
— Понятия не имею.
— Это правда, что он без вас никуда не ездил?
— Что касается работы — да.
— Значит, это была не деловая поездка?
— Откуда мне знать? Возможно, сверхделовая, сверхсекретная!
— У вас в последнее время испортились отношения? — наступал Гордеев.
— Ничего подобного… Эй, эй! — опомнилась Воронова. — Подождите с вашими вопросами! В чем соглашение-то джентльменское?
— Ага, — обрадовался Гордеев, — видите, мы тоже не лыком шиты.
Воронова посмотрела на него с интересом.
— Да… Любопытно. Как это вы меня увлекли? Ну и?
— Я готов держать вас в курсе моего частного расследования. Но вы в любой момент- должны быть готовы мне помочь соответствующей справкой. В этом деле может оказаться больше политики, чем я привык переваривать. Без вас мне не справиться.
— Ну что же, — задумалась Воронова. — Кажется, действительно вам моя методика без надобности.
— Какие у него были отношения с Шерстяком?
— Последнее время — сугубо деловые.
— То есть раньше — душевные?
— Я этого не говорила. Просто раньше они много времени вместе проводили. А в последнее время, мне кажется, Виктор Шерстяка просто терпел. Он его воспринимал как трамплин для собственной карьеры.
— А Шерстяк разве этого не понимал?
— О, вы скажете тоже! Это был тот еще жук. Он только с виду производил такое впечатление… советское, знаете ли. Вообще-то он бывший кагэбэшник.
— Как кагэбэшник? А я думал — партийный работник.
— Начинал он в сочинском КГБ. Это потом его в партаппарат засунули.
— Вот тебе на! А его приятель, этот генерал Хондяков?
— Тоже туманная личность. Мне кажется, Виктор про него что-то такое знал, от чего этот Хондяков спал плохо. Но это на уровне ощущений, никаких фактов, понимаете?
— Да. Ирина, а вы общались с Шерстяком после того, как Реутов разбился? Как он отреагировал?
— Не знаю. Я просто послала ему телеграмму, и все. Он мне ответил, что взял билет в Москву — на похороны.
— Куда он, разумеется, так и не попал, — добавил Гордеев. — Последний вопрос. Скажите, вы не собираетесь в депутаты?
— Зачем это? — удивилась Воронова.
— Например, продолжить дело вашего друга, так сказать. И потом — свято место пусто быть не должно, верно?
— Какое дело? — Воронова недоуменно смотрела на Гордеева.
— Откуда я знаю? Вам виднее, чем вы тут занимаетесь.
— Ну, вы даете. Хотите, расскажу самый популярный у нас в Думе анекдот? Сидит ворона на суку, во рту сыр. Внизу лиса бежит: «Ворона, ты на выборы пойдешь?» — «Нет!» Сыр, конечно, выпадает. Ворона сидит и думает: «Если бы я сказала «да», что-нибудь изменилось бы?» Так зачем мне в депутаты?
Часть шестая ЦВЕТОК ПОД ЛОЗАННОЙ
1
Женевское озеро напомнило Римме родные места, где разлив Волги был так же широк и живописен. Противоположного берега почти не было видно, он намечался едва видимой узкой темной полосой. А когда утром наползал туман, зеркальная гладь казалась уходящей в неведомый фантастический мир, в котором не существовало конца и царили вечная тишина и покой, нарушаемые лишь слабым всплеском набегающих на берег волн.
Они с Виктором поселились в небольшом отеле в сотне метров от озера. Скромный, всего в два этажа, он тем не менее соответствовал всем европейским нормам. В конце сентября здесь было не много туристов, что оказалось им только на руку: спокойное место, где можно уединиться и не привлекать к себе лишнего внимания.
Сперва они совершили маленький вояж на арендованном автобусе по Швейцарии, потом поднимались в Альпы и катались на лыжах. Римма кататься не умела, но за три дня инструктор научил ее более-менее управляться с ними, и она даже пробовала одолевать несложные спуски. У нее получалось, а Виктор радовался ее успехам.
— На следующий год и не вспомнишь, что когда-то не умела на лыжах стоять, — говорил он посмеиваясь.
— На следующий год? — переспрашивала она.
— А почему бы и нет! Тебе ведь здесь нравится?
— Очень! — искренне восхищалась Римма.
— Тогда пусть это будет нашей первой традицией — осенняя поездка в Швейцарию.
— Витя, я так тебя люблю! — Она приподнималась на цыпочках и, обхватив его шею, целовала в губы.
— И я тебя, малышка, — отвечал он.
Особенно нравились Римме водные прогулки.
Можно было нестись, ловя лицом ветер и ощущая внутри приятный, щекочущий холодок. А можно было просто заплыть подальше от берега и, выключив мотор, вдыхать полной грудью этот диковинно чистый воздух и слушать тишину. В такие минуты казалось, что вокруг не существует никого, кроме них двоих. И кроме плещущейся о борт воды. Виктор научил ее управлять катером. Римма нашла, что это довольно легко: ни тебе сумасшедшего городского движения, ни светофоров — три кнопки и руль, вот и вся премудрость.
Вечера они проводили в уютном ресторанчике отеля. Танцевали, а потом шли в бар или бильярдную. День неизменно заканчивался на просторной лоджии, с которой открывался сказочный вид на озеро и выраставшие на другом его берегу горы. Их заснеженные вершины, подсвеченные уходящим солнцем, полыхали на фоне густо синеющего неба. Виктор объяснил, что это Западные Альпы и там уже Франция. Римма чувствовала себя наисчастливейшим человеком в мире. Она за границей и в таком красивом месте! Рядом горячо любимый ею человек. И двадцать четыре часа в сутки они вместе.
Иногда, правда, выплывали мысли об Ольге. Виктор так о ней и не рассказал, и у Риммы вскрывалась старая, уже было затянувшаяся боль. Мелочи в их отношениях, в его поступках и словах превращались в очень значимые и важные, за которыми таилось нечто нехорошее, скрытое пока от нее. Да, Виктор, бросив все дела в Москве, повез ее отдыхать. Да, в течение трех последних недель он практически каждую ночь оставался ночевать в ее квартире. Да, он недвусмысленно дал понять, что собирается изменить их отношения, придав им официальную форму. Но! Он не сказал об этом прямо, не сделал предложения, пусть пока еще не выйти за него замуж, а хотя бы жить постоянно вместе, в гражданском браке. Он даже не заикнулся, что женат, не то чтобы сообщить, что решил наконец развестись.
