— Он не верит во все это, Фло, а когда человек не верит, лучше ничего ему не говорить. Если ты ему предскажешь что-то хорошее, он об этом забудет. А плохое запомнит, и это будет его беспокоить. Ты же прекрасно сама все понимаешь.
— Ты прав, Эм. Мне очень жаль. Я только хотела тебя подразнить, Эд.
Она отстранилась от меня и взяла со стола стакан. Ее рука слегка дрожала, и она пролила немного на ковер.
Дядя Эм бросил на меня острый взгляд, взял свой стакан и уселся на диван. Мало-помалу его лицо опять приняло умиротворенное выражение, и он улыбнулся.
— Время было к тебе милосердно, Фло. Ты все так же хороша, черт возьми!
— Я была бы еще лучше, если бы осталась с тобой. Ты тоже прекрасно выглядишь. Но давай лучше выпьем, чем петь друг другу дифирамбы.
Она подняла свой стакан. Ее рука перестала дрожать.
— За кого?
— За Лона, — сказал дядя Эм. — Я его не знал, но мы выпьем за его память. И поговорим о нем.
— Хорошо, Эм, за Лона, — сказала миссис Червински. — Это был большой поганец, несмотря на маленький рост. Но мне он нравился.
Они выпили. Я тоже отхлебнул глоток из своего стакана. Напиток был крепким.
Глава 13
Начав разговор, дядя Эм и миссис Червински сразу же ударились в воспоминания, и я перестал их слушать. Они снова наполнили свои стаканы, но я не любил джин и не торопился их догонять. Я думал о Рите. Имя Лона Стаффолда, произнесенное дядей Эмом, вырвало меня из приятного оцепенения.
— Да, — говорила Фло. — С ним было трудно ладить, впрочем, как и с большинством карликов, которых я знала. Он был страшно недоверчив, но если кому-то удавалось добиться его расположения, он проявлял себя с хорошей стороны. Он никогда не говорил о себе. Я прекрасно знаю, что он из себя представлял, но эти сведения я собирала по крохам.
— Сколько времени он здесь жил? — спросил дядя Эм.
— Четыре, нет, в ноябре будет пять лет. Ему было около тридцати, когда он сюда приехал. В цирке он не прижился. Он ненавидел цирк всей душой и поклялся никогда там больше не работать. Ему не хотелось выставлять свое уродство напоказ: это его страшно раздражало. Если кто-то хотел с ним поладить, он не должен был подавать вида, что имеет дело с карликом. И никогда не упоминать о его росте.
— А что он делал до того, как приехал сюда? Вейс сказал, что он бросил работу на ярмарке шесть-семь лет назад. По твоим словам, он прожил здесь около пяти лет. Чем он занимался раньше?
— Он жал в Толедо. Думаю, у него был газетный киоск или что-то в этом роде. Он знал это дело. Когда он открыл здесь киоск, чувствовалось, что он не новичок.
— Он преуспевал? У него водились деньги?
— Не всегда. Он едва зарабатывал на жизнь и часто жаловался на стесненные обстоятельства. Большей частью он жил в кредит одну-две недели, а потом расплачивался. Я сама пару раз одалживала ему деньги — но не больше пяти долларов.
— Однако, когда он уезжал отсюда, он был при деньгах. Вейс сказал, что он заплатил тебе за две недели вперед, чтобы ты оставила за ним комнату.
— Это правда, — подтвердила миссис Червински. — Он продал свой киоск за двести долларов.
— Да, Вейс говорил. Я совершенно забыл. Это означает, что он собирался вернуться в Цинциннати, но не хотел больше продавать газеты. А ты имеешь хоть малейшее представление о том, что он намеревался делать дальше?
— Нет, Эм. Он был страшно скрытным. Но однажды он вскользь дал понять, что вернется обратно с деньгами. Он говорил, что собирается отдохнуть от работы.
— Это было около трех недель назад, Фло. Этой ночью исполняется ровно две недели, как он был убит. Когда он уезжал отсюда, ярмарка Хобарта как раз отправлялась в Эвансвилль. Как ты думаешь, он поехал именно туда?
— Не знаю, Эм. Думаю, полиция прочесала все вокзалы и автобусные станции, чтобы узнать, куда он брал билет. Карлик — запоминающаяся фигура, его должны были заметить. И тем не менее никто не вспомнил, куда он направлялся. Ты полагаешь, что он поехал в Эвансвилль к Хобарту?
Дядя Эм пожал плечами.
— Трудно себе представить, каким образом он оказался в Эвансвилле. Карлик не может спрятаться: он для этого слишком приметен. Я уверен, что до приезда на ярмарку он болтался где-то в другом месте. Послушай, Фло, у него было много костюмов?
— Три. Вейс сказал, что его нашли совершенно голым. Это правда?
— Да.
— Он уехал отсюда в своем лучшем костюме. Остальные два лежат здесь. Он отправился налегке, прихватил с собой только маленький чемоданчик. Туалетные принадлежности, пара рубашек на смену, носки — вот и все. Основная часть его белья осталась в его комнате.
— Если он намеревался находиться в отъезде полмесяца, то должен был взять гораздо больше вещей, — заметил я. — А он уехал только с маленьким чемоданчиком.
Миссис Червински посмотрела на меня, а потом обратилась опять к дяде Эму:
— Смотри-ка, Эм, он умеет разговаривать!
— Не только разговаривать, но и говорить умные вещи. Эд прав. Когда человек отправляется в двухнедельное путешествие с одним чемоданчиком, это выглядит несколько легкомысленно.
— Но ведь у карлика очень маленькие вещи! Даже в небольшом чемодане их поместится достаточно. Он рассчитывал, что обойдется костюмом и туфлями, которые взял с собой. Возможно, он и не собирался быть в отъезде так долго. Он мне сказал, что сам не знает, надолго ли он уезжает. Однако попросил оставить за ним комнату и заплатил за две недели вперед.
— Он когда-нибудь упоминал о «Хобарт-шоу»?
— Насколько я помню, ни разу.
— А кого-нибудь, кто работает у Хобарта? После убийства Вейс опросил всю ярмарку, но никто его не опознал. Он показывал всем его фотографию. А тебе он ее показывал?
— Конечно, вне всякого сомнения, это был Лон.
— Значит, когда Вейс приехал сюда, он довольно быстро выяснил его имя. Ему помогли полицейские из Саут-Бенда.
— Налей-ка мне еще стаканчик, Эм, и послушай, что я тебе скажу. У вас на ярмарке работает несколько сотен человек. Десяток из них когда-то обязательно встречались с Лоном. Эти люди просто не хотели идти на риск. Зачем рассказывать полиции, что кто-то из них знал убитого или даже работал вместе с ним.
— Конечно, я об этом подумал тоже. Вот почему я и спрашиваю тебя, не упоминал ли Лон в разговоре кого-нибудь из «Хобарт-Шоу»?
— Нет, Эм. Он никогда не говорил о своем прошлом. Никто ему не писал — мне это прекрасно известно. Он давно порвал все цирковые контакты. У него действительно не было друзей.
— Послушай, человек не может заниматься только продажей газет. Как он проводил свое свободное время?
— Он много читал. Очень любил кино: почти каждый вечер ходил в кинотеатр. Каждую неделю приносил из библиотеки кучу книг. В свободное время он либо сидел в кино, либо писал стихи в своей комнате.
— Стихи? — воскликнул дядя Эм.
— Именно стихи. Он был гораздо умнее, чем большинство карликов. Я понятия не имею, где ему удалось получить образование, но он много знал. Лон был по-настоящему умен. Если бы он не был уродом, он бы далеко пошел. Но кто возьмет на работу карлика? Только цирк.
— А он читал тебе свои произведения? Это были хорошие стихи?
— Он никому ничего не показывал, но однажды мне удалось случайно прочитать несколько стихотворении. Он забыл листки на столе, и я прочла их, когда делала уборку в его комнате.
— Это было интересно?
— Я в этом ни черта не понимаю, Эм. Как я могу судить о поэзии? Но это было забавно. Не смешно, а именно забавно. Некоторые из них были очень грустными, а некоторые…
— Горькими, — подсказал я.
— Это именно то слово, которое я искала. Спасибо, Эд. Стихи о смерти. Правда, это не совсем стихи — в них нет рифмы. Ты хочешь их прочесть, Эм?
— Они все еще здесь? Разве полиция не забрала его вещи?
— Нет, все лежит в большом чемодане на чердаке. Когда приехал тот полицейский из Индианы, он пересмотрел все его вещи, но сказал, что не нашел ничего, что смогло бы помочь следствию. Он велел мне сложить все вещи и хранить на тот случай, если полиции они опять понадобятся. Но никто больше не пришел.
— Фло, ты разрешишь мне порыться в его чемодане?
— Конечно, Эм, пожалуйста. На чердаке есть свет. Сама я не собираюсь лезть туда с вами, но дам вам ключи. Ты не ошибешься: дверь на чердак находится на третьем этаже как раз напротив лестницы. У чемодана с вещами Лона сломан замок. Он стоит у входа.
— Это просто замечательно, Фло! Может быть, мы будем рыться в этом чемодане довольно долго. Иди спать! Когда мы закончим, я просуну тебе ключ под дверь.
— Значит, я не увижу тебя, Эм?
— Я зайду завтра. Я пробуду в городе до полудня. Еще одна просьба: у тебя есть старые номера «Билборда»?
— Да, некоторые сохранились. Я еще не успела выбросить номера за последние два-три месяца. А зачем они тебе понадобились?
