- Доктор Франсуа, поднимайте больного! - Мария сняла белый халат и вручила его доктору. - Я за дверью!
Когда туарег появился на пороге библиотеки, лицо его было белее одежд, глаза обалдело смотрели в разные стороны. Он сделал несколько неуверенных шагов, как бы прислушиваясь к своему организму, и лицо его расплылось в глупой, счастливой улыбке.
- Смелее, господин Иса, смелее! - подбодрила его Мария. - Кстати, у вас хороший парижский выговор, вы где учились?
- Я окончил в Париже Эколь-Пон-э-Шоссе (Институт путей сообщения).
- Давно?
- В этом году.
- Будете строить дороги?
- Хочу.
"Отличная идея - дороги! - подумала Мария. - Дороги, дороги… Вот оно, золотое дно!"
Когда они подошли к бальному залу, играли быстрый фокстрот (лисий шаг).
- Мы подождем танго, - сказала Мария.
- Как скажете, - робко согласился туарег. - А вы, значит, врач?
- Нет, я колдунья. Но добрая, вы меня не бойтесь.
Заиграли танго. Огромный туарег танцевал легко и умело.
- Вы не колдунья, вы волшебница! - склонившись со своего высока к Марии, шептал туарег и говорил что-то еще, но она его не слушала. Она думала о дорогах. "Дороги, дороги, дороги! Хаджибек пригласил меня помочь реконструировать порты, построить новые пристани, а дороги мы упустили из виду - какая глупость! Хороший парнишка туарег - вовремя подал идею!"
Глядя на танцующего туарега, гости, которые совсем недавно видели его с костылями, недоумевали.
- А гарем у вас есть? - невинным тоном спросила Мари.
- Как вам сказать… - Туарег замялся.
- А никак - ясно, что есть.
- Но не обязательно быть наложницей, можно женой, - невнятно пробормотал Иса.
- Вы мне предлагаете? - живо спросила Мария, и глаза ее блеснули сумрачно, чуть-чуть насмешливо.
- Ну, если… если бы это было возможно. - Иса покраснел, и на его низком лбу выступила испарина.
Они отошли от дверей бального зала и сели на диван.
- Мой друг Иса, - томно начала Мария, - я благодарна вам за столь лестное предложение… Но, понимаете, есть непреодолимые препятствия… есть условия…
- Я готов на любые ваши условия!
- Условия не мои, их диктуют народные обычаи, жизнь. Вы хотите жить в Тунизии?
- Да, конечно.
- Значит, все должно совершаться по мусульманским понятиям? - вкрадчиво, почти нежно забавлялась Мари.
- Да, конечно, я не переменю веры.
- И я не переменю, но это вопрос второстепенный… Есть мусульманские понятия о приличиях. Или вы готовы пренебречь ими?
- Конечно, есть. Почему пренебречь? Я уважаю кодекс мусульманских приличий.
- Ну, а что касается брака, вы кодекс знаете?
- Наверное…
- Ответ неуверенный. А я знаю. Согласно мусульманскому кодексу о приличиях установлено: "Жену следует выбирать такую, которая бы превосходила мужа четырьмя качествами, а четырьмя уступала ему: возраст невесты, ее рост, богатство и происхождение должны быть ниже, чем те же качества у жениха, а красота, характер, приличие и нежность должны быть выше, чем у жениха". А что получается у нас? Возраст у меня выше - первый минус, красотой, пожалуй, мы равны (туарег горделиво улыбнулся), характер у меня несносный - еще один минус, я более высокого происхождения, чем вы - еще минус. Я богаче вас - еще минус. Вы выше меня ростом - вот единственный плюс. В вас метра два?
- Точно.
- Два метра - хороший рост, но одного роста мало. Очень приятно было познакомиться с вами! ("Шикарная идея насчет дорог!") - Мария положила руку на плечо Исы. - Вы прекрасно танцуете! Всего хорошего! - С этими словами она легко поднялась с дивана и, не оглядываясь на оставленного ею туарега, пошла навстречу Николь, которая выходила из бального зала. В танцах был объявлен перерыв, оркестранты взяли полчаса на отдых.
Туарег Иса стоял возле дивана. Выходя из зала, каждый считал своим долгом подойти к нему и расспросить про костыли. Куда они делись? Что за чудо! И туарегский царек Иса был вынужден покорно излагать историю своего исцеления. А если учесть, что все знали о недавней попытке его слуг похитить Марию, то положение у царька Исы было самое незавидное. Отвечая на расспросы, он даже вспотел от смешанных чувств, среди которых чувство унижения было не из последних.
LX
- Принимают на работу дураков, а спрашивают, как с умных! - довольно громко ворчал в машинном отделении (при заглушенном моторе и открытом люке) русский механик, вызванный на "Николь", чтобы разобраться с явными неполадками двигателя. Уверенный в том, что здесь, на губернаторской яхте, никто не понимает по-русски, далее он загнул такую трехэтажную руладу, что всходившая в этот момент по трапу Мария закашлялась, чтобы не рассмеяться.
- Ау! Есть кто-нибудь? - громко спросила Мария по-русски, словно и не слышала ничего.
В машинном отделении что-то упало с громким звяканьем, наверное, механик выронил ключ.
- Ау! Есть кто-нибудь? - давясь от смеха, повторила Мария.
- Инженер-механик Груненков Иван Павлович! - поднявшись из машинного отделения, отрекомендовался багровый от смущения, светловолосый, голубоглазый мужчина лет сорока пяти, в руках у него действительно был разводной ключ.
- Ну что, скоро пойдем в море? - как ни в чем не бывало спросила Мария.
- Думаю, денька через два управлюсь, - потупившись, отвечал механик.
- Простите, что не представилась. Мерзловская Мария Александровна!
- О, так это вы?! Я помню вас еще по Джебель-Кебиру! - просиял Иван Павлович, и, куда девался его хмурый, убитый вид, лицо разгладилось, помолодело, багровость сошла сама собой, глаза стали веселые, с огоньком и почти синего цвета. - Вы крестная дочь адмирала Герасимова. Выходит, свои, морские…
- Точно! - в тон ему радостно отвечала Мария. - И я вас помню. Вы прибыли в Бизерту на "Кронштадте", с женой и малышом лет трех. Потом он еще к нам в форт ходил на занятия по рукопашному бою - голова большая, а сам маленький, такой смешной! У меня фотография наших занятий сохранилась - кто-то снял и мне подарил, не помню кто. А маленького вашего мы почему-то звали Цуцик, и он отзывался, такой живчик был - прелесть!
- А вон идет ваш Цуцик! Девятнадцатый годок мальчугану. А тогда ему было не три, а четыре года. Просто он у нас не рос, не рос, а потом лет с пятнадцати как начал и сейчас повыше меня будет.
- Где Вы его видите? - спросила Мария.
- А во-он в самом начале пирса точка приближается, вглядитесь. Это и есть мой Миша.
- Вижу. Но откуда вы знаете, что он, - ведь точка…
- Точка-то точка, но своя, родная. А уже и не точка - гляньте! Уже столбик… сынуля. Я его за три версты учую, и рубашка на нем голубенькая.
- Да, что-то вроде… Так у нас серьезная поломка? - сменила тему Мария.
- Средняя. Мотор надо перебирать. Этот француз, который за ним присматривал, не сильно понимает в нашем деле, скажем так, мягко. А до Марселя не ближний путь, и с морем шутки плохи.
- Послушайте, Иван Павлович, а может, вы с сыном и пойдете с нами в Марсель, а? - неожиданно для самой себя предложила Мария. Уж больно ей приглянулся инженер-механик, да и, действительно, свой, морской, настоящий. - И сыну будет в радость такая прогулка, а?!
- Сыну-то, конечно, его только помани в море! Мечтает, как и я когда-то, служить на подводной лодке. А меня кто ж отпустит со службы?
- Моя забота, - сказала Мария спокойно, - это мы решим. А вон и на самом деле ваш сынуля, теперь я вижу!
По пирсу быстро приближался юноша в голубой рубашке, парусиновых флотских штанах, в сандалиях на босу ногу. Стройный, крепкий, светловолосый, как и отец. Увидев, что на него смотрят с яхты, юноша сбился с шага и переложил белый узелок из левой руки в правую.
- Обед несет, мать наготовила, - горделиво заметил инженер.
- Здравствуйте, - с хрипотцой в голосе сказал юноша, поднимаясь на палубу белоснежной красавицы-яхты. - Па, тут горячее, мама сказала…
- Здравствуйте, Михаил, - прервала его Мария и протянула руку.
Михаил пожал руку Марии и смутился: не слишком ли крепко?
- Ничего! - Она улыбнулась ему приветливо. - Нормальное рукопожатие!
Синеглазый, в чистенькой, истончившейся от многих стирок голубой рубашке, худенький и при этом широкоплечий и очень стройный, он был так свеж лицом, с темными, не по годам густыми усиками, и так прекрасен в каждом своем движении, обаятельно, белозубо улыбался, что у Марии гулко заколотилось сердце - она поняла, что явился кто-то необыкновенный, чистый, добрый, отважный. И в каждом его жесте, в каждом повороте головы сквозило такое природное чувство собственного достоинства, что сразу было понятно: этот молодой человек ни перед кем не может заискивать, никому не может завидовать, ничего не боится и ждет от каждого встречного только хорошее.
