Потом они поехали возвращать пуховый платок бабе Нюсе. Застали ее моющей лестницу в подъезде. Платок вернули. Мария принялась уговаривать бабу Нюсю взять в подарок "немножко денежек". Старуха отказывалась наотрез. И тогда вступила Ульяна:
- Баба Нюся, возьми от моей сестры Марии и от меня. Хотя Мария и сестра, но я обещаю, что отработаю и отдам ей эти деньги. Так ты согласна?
- Ой, дивоньки, шо ж вы со мною робите! Сроду в жизни не знала я копейки дармовой! - В глазах бабы Нюси под соболиными бровями вразлет заблестели слезы, лицо ее разгладилось, пошло румянцем, и вдруг проступило, как на проявляющейся фотографии, ее прежнее, молодое лицо и стало ясно видно, какая она была красавица. - Ой, стыдоба! Заругае мени дид Леха, - сдаваясь, пробормотала баба Нюся.
- Баба Нюся, бери, я за тебя отдам. Клянусь! - Ульяна широко перекрестилась.
Мария сунула в мокрые руки бабы Нюси пачку денег. Сестры расцеловали старуху, бросились к машине и были таковы.
Баба Нюся, не считая, сунула деньги в карман передника, подождала, пока машина названных сестричек скрылась из виду, и пошла домывать лестницу в подъезде. Ей даже и в голову не пришло, что денег дала ей Мария столько, что их хватило бы даже на покупку собственного домика.
Вечером этого же дня Николь, Мария и Ульяна выехали первым классом скорого поезда "Париж - Марсель". Николь расположилась в одноместном купе, а Мария и Ульяна в двухместном. Оба купе соединялись раздвижной дверью, которую можно было открывать или закрывать по желанию.
- Хорошая женщина Николь - наша! - под стук колес сказала Ульяна, когда они легли спать и погасили свет. - А я везучая - не дали вы мне пропасть, а то бы уже окочурилась!
- Ну и слава Богу! Теперь приедем в Тунизию, будешь со мной работать и еще протянешь сто лет! - сладко, заразительно зевнув, проговорила Мария.
- Поживем - увидим! - откликнулась в темноте Ульяна.
- А мне твоя баба Нюся понравилась.
- Еще бы! Баба Нюся святая. У нее муж - дед Леха, пьяница, моему был пара, и оба сыночка без царя в голове, да еще попивают, так что она одна среди трех трутней-мужиков крутится. Ты сколько дала ей денег?
Мария назвала сумму в десять раз меньше той, подлинной, что сунула в мокрые руки бабы Нюси.
- Пропьют, - вздохнула Уля, - черти полосатые!
- А тебе, Улька, хочется в Африку?
- Честно?
- Ну а как еще?
- Если честно, мне всегда туда хотелось, еще как ты уехала. А ты на конях скачешь?
- Скачу.
- Меня научишь?
- В два счета.
- Тогда спокойной ночи.
Ульяна пока еще утомлялась довольно быстро и поэтому уснула очень скоро. А к Марии сон не шел. Грохотали на стыках рельсов литые колеса, в наполовину зашторенное окно летела тьма поздней осени, время от времени проносились в окне полосы света от освещенных станций или полустанков. Мария думала о том, как удачно продала она корабельные орудия с "Генерала Алексеева", вспоминала суровые и мудрые глаза маршала Петена и весь его внушительный, благообразный облик; думала о дорогах Тунизии, которые еще предстояло ей построить, о том, что хорошо бы приспособить к этому делу туарегского царька Ису; об отце Михаила, инженере-механике, и, конечно же, о самом Михаиле… Она заставляла себя не думать о нем, но он мерещился ей всюду… Николь обещала, что попросит начальника училища отпустить его под тем предлогом, что только он один понимает в капризных моторах ее яхты. "Николь отпросит, она такая…"
… Не отпросила.
Когда они приехали в Марсель, а потом на яхту, их встретил сияющий Иван Павлович.
- А сынок-то мой убыл в первый учебный поход! - радостно сообщил он Марии. - В первое в своей жизни подводное плавание. А то он тут на яхте три дня болтался - отпуск ему дали за отличную учебу. Про вас спрашивал. Ох, я по себе знаю, какое это дело - первое плавание под водой: из головы и из сердца все вылетает, напрочь! Ни мамы не помнишь, ни папы, ни земли, ни неба! Как я рад за своего Миху, и передать вам не могу!
Мария согласно кивала, дескать, и я рада, а на душе у нее заскребли такие кошки, что хоть вой, хоть криком кричи! Как пьяная, спустилась она в каюту Николь. Ульяна тем временем осматривала яхту в сопровождении инженера-механика.
- Слушай, - Мария взяла Николь за плечо, - слушай! - Ее светло-карие дымчатые глаза потемнели и косили. - Слушай, а его нельзя достать оттуда?
- Ну ты сумасшедшая еще больше, чем я! - в восторге вскричала Николь. - Я тебя обожаю! Сейчас же поеду к начальнику училища - чем черт не шутит, когда Бог спит!
Николь стремглав выскочила из каюты, сбежала по трапу на пирс. Встречавший их на вокзале водитель дремал в авто в ожидании новых распоряжений. Она скомандовала коротко и четко: "В училище!"
Однако Николь вернулась ни с чем. Бог, видимо, не спал.
- Они ушли к берегам Марокко, это надолго. Ничего сделать нельзя. Если, конечно, ты не хочешь испортить ему жизнь.
- Прости меня, дуру, - чуть слышно сказала Мария. - Ладно, поплыли в Бизерту.
Через час яхта вышла в открытое море. По этому времени года день выдался удивительно тихим. На море стоял полный штиль. Шли на дизельных моторах. Недалеко от яхты проплыл к марсельской гавани огромный румынский сухогруз "Адреал"*.
- Адреал, какое странное имя, - сказала Мария, - захочешь, не забудешь.
Сухогруз прошел совсем близко, так, что волна от него достала до яхты "Николь" и резко ударила в борт.
- О-ля-ля! - вскрикнула Николь и ухватилась за Марию и за Улю, которые стояли рядом с нею на палубе, наслаждаясь морем, свежим воздухом, неярким осенним солнцем. Николь покрепче обняла своих спутниц за талии и вдруг сказала: - А мы, как три сестры. Если я сестра Мари, а Мари - сестра Ули, то, значит, и Уля - моя сестра, правильно?!
- Логично! - засмеялась Мария, уже отошедшая от своего полуобморочного состояния, взявшая себя в руки. - Да, три сестры! Теперь мы сила!
- Да! - подхватила Николь. - Мы - сила! - Глаза ее загорелись, ей очень нравилось быть старшей среди трех сестер. - Да-да-да, - продолжала Николь. - Помнишь, Мари, как ты играла в пьесе про трех сестер и про русских военных? Одна сестра была в синем платье, вторая в черном, а ты в белом.
- "Три сестры" - это пьеса Чехова, - сказала Мария.
- Может быть, - отвечала Николь, - я не запоминаю ваши русские фамилии, по-моему, они все у вас одинаковые.
- Еще чего! - вдруг вступила в разговор Уля, до этого стеснявшаяся Николь. - Это так кажется. Например, нам ведь кажется, что все китайцы на одно лицо, а китайцам - что все европейцы.
- Как ты была прекрасна в белом! - поворачиваясь к Марии, восторженно произнесла Николь. - О, как ты была свежа и прекрасна! И он, русский адмирал, был прекрасен, - вспомнила Николь адмирала дядю Пашу, распятого на сцене между чеховскими сестрами Машей и Ириной - между его женой Дарьей в черном платье и Марией - в белом.
Мария тоже вспомнила дядю Пашу, но не остро, а как-то так, фоном, хотя и подумала: "Наверное, я люблю его до сих пор. Наверное. Несмотря ни на что…" Она имела в виду, конечно же, юного Михаила, который стал для нее наваждением…
Море расстилалось спокойное, ровное на многие километры вокруг, и было видно далеко в глубину… А может быть, так лишь казалось Марии от того, что она всматривалась в толщу вод не одними только глазами, а и всей душой. Где-то там плавает ее Михаил… и ее ли? А море какое большое, а какая толща воды, а сколько там живет рыб, моллюсков и всякого прочего водяного народа, сколько подводных скал, рифов, впадин, и среди всего этого подводного царства плавает в железном ящике ее царевич… Господи, помоги ему!
