В глазах Бет стояли слезы умиления, и, заметив это, Майлз подошел и по-медвежьи обнял ее своими лапищами.
— Боже мой, — проговорил он. — Если бы я раньше знал, что ты так любишь пудинги с ветчиной и почками, я бы покупал их каждый день. — И поцеловал ее в макушку. — Вижу, ты здорово соскучилась.
— Очень, — ответила она. — Страшно.
— Я тоже. Ну и как поживает наш «старый дымокур» [38]?
Бет не знала точно, что он имеет в виду, и потому ответила неопределенно:
— Хм… неплохие магазины.
— И ты, конечно же, увидела в витрине какое-нибудь страшно дорогое платьице, тут же влюбилась в него и решила, что без него не уйдешь…
— Нет. Я купила только этот шарф.
Он внимательно посмотрел на шарф на ее шее и сказал:
— Очень сдержанно. Даже, я бы сказал, аристократично. И все?
— Все.
— Чем же ты тогда занималась все это время?
— Работала. И сидела за кулисами. Ты же знаешь, какая у меня увлекательная работа.
— Может, тебе вязанием заняться — чтобы не скучать в одиночестве.
Бет улыбнулась:
— Ага, я уже и сама подумываю, — и снова уткнулась, ему в плечо. — Может, когда-нибудь научусь.
После обеда Майлз отнес Бет в постель и заботливо подоткнул ей одеяло. Бедняжка так устала. Сделал ей легкий массаж спины и шеи, поцеловал и шепнул на ухо:
— Почему не позвонила?
— И что ты ответила? — спрашиваю я.
— Сказала, «прости, некогда было». — И отводит взгляд.
Я тушу сигарету, смотрю в окно, за которым течет холодная синяя река, и снова перевожу взгляд на Бет.
— Зачем ты вообще мне все это рассказываешь? Что, если я не хочу ничего знать о том, как моя любимая девушка счастлива с моим лучшим другом?
С виноватым, но решительным видом она накручивает на вилку спагетти и отводит взгляд.
Ленч закончился, так и не начавшись: макароны на тарелке сложены в ровные кучки и не тронуты.
Я склоняюсь к Бет, чтобы чмокнуть на прощание в щечку, как вдруг она поворачивается навстречу и крепко, от души целует меня в губы.
— Спасибо за угощение, — говорит она. — Еще увидимся, цыпуля. — И плавно, точно танцуя, с поддельной самоуверенностью удаляется в направлении Лесбо-Ливви и ее ювелирной лавки. Легкий бриз играет ее волосами, а платье беззаботно колышется на бедрах.
Глава 21
А меж тем у нашей милой одинокой Кэт дела обстоят не лучшим образом.
Она все еще грустит по Тому. Представьте, каков наглец! Сладкоречивый, двуликий, упрямый наглец! И при том — он высок, удачлив, очарователен, начитан и подтянут. Кэт видит причину его душевной ущербности в том, что Тому никогда в жизни никто не делал больно — что было бы совсем нелишним, дабы придать мерзавцу хоть какое-то сходство с человеком. Она все больше склоняется к мнению — душевные недоросли среди мужчин вовсе не редкость. Поэтому, благополучно вымахав до своих шести футов трех дюймов и удачно вписавшись в безупречные контуры своих деловых костюмов, в глубине души они остаются истинными младенцами, которые не замечают ничего, кроме собственных физиологических потребностей.
Человеческая душа куется молотом судьбы. Вынеся страдания и лишившись чего-то дорогого, человек становится добрым, чутким, понимающим и по-настоящему взрослым. Душа по большому счету соткана из рубцовой ткани на сердце. А вот наш Том всю жизнь счастливо избегал душевных мук. (Он сам похвастался, будто всегда бросает девушек первым.) А значит, и сердце его сохранило изначально младенческие, зародышевые размеры, оставаясь функционально зрелым, но эмоционально — вроде ноля без палочки.
Но больше всего Кэт причиняет страданий то, что, хотя она и видит этого окончательно и бесповоротно испорченного мужчину насквозь, какая-то маленькая частица ее души по-прежнему безумно любит Тома. Кэт злится, не понимая, что с ней происходит, и впадает в затяжное уныние. С одной стороны, ее мучит та предательски жалостливая частица души, что все еще страдает по любовнику, а с другой — некая разумная половина рассудка пытается ее уверить, что мучения бессмысленны, поскольку, во-первых, объект страсти того не стоит, а во-вторых, его все равно не вернуть. Ну как, как может эта сентиментальная и такая зависимая кроха (являющаяся воображению Кэт в виде писклявого девчачьего голоса, который с мазохистским упорством шепелявит: «Ну позялуста, Том, позялуста, забери меня обьятно. Я буду все для тебя делать, буду все тебе прощать, волочись за кем хочешь, — мне все равно. Только, позялуста, мозно я снова буду с тобой?» ФУ-У!), как она может до сих пор по нему страдать? Вспоминать об этой гадине? Неужели у нее такой дурной вкус?
Кэт тридцать четыре года: одинокая белая женщина, привлекательна и остроумна. Занимает неплохую должность, стройна, курит, одинока. Третий размер лифчика. Одинока, одинока, одинока…
— Да забудь ты о нем, — говорю я. — Просто возьми и выброси из головы. Кошку заведи. Или собачку.
Кэт угрюмо смотрит на меня.
— Да, я смотрю, ныне общественное мнение склоняется к тому, что у одиноких владелиц котов вопрос о муже отпадает сам собой.
Недавно, когда я вечером ушел «по делам», Кэт поставила на видео кассету и открыла бутылку шоколадно-кремового ликера. Тягучий сладкий ликер распространял по телу приятное тепло и негу, в то время как градусный компонент подарил хоть временное, но столь желанное забытье. Впрочем, когда бедолага разделалась с большей частью содержимого бутылки, в голову ударила невыносимая грусть, совпав по прихоти судьбы с печальной кульминацией фильма. Поэтому в скором времени моя незадачливая домовладелица, лепеча что-то безнадежно заплетающимся языком, уже пробиралась к буфету за бутылочкой чего-нибудь покрепче.
Проснувшись, она обнаруживает, что уже светло. Фильм давным-давно закончился, кассета перемоталась, а с экрана льются приукрашенные банальности утреннего телевидения. Блондинка-ведущая сообщает точное время: 8.45, и Кэт усаживается на кровати.
Ай как неосмотрительно! Во рту гадко и пахнет забродившим виски, в голове гремит барабан, и тело разбито, будто она всю ночь проспала под огромной свиньей-рекордсменкой темворской беконной породы. К щеке прилип сигаретный бычок; да еще и слюна текла на подушку во сне…
Кэт тупо глядит в телевизор — не может быть. Переводит тяжелый взгляд на бутылку бренди, содержимое которой убавилось больше чем на половину.
Черт, проспала!
Сломя голову мчится на работу, то и дело закидывая в рот продирающие насквозь мятные пастилки — только все впустую: едва оказавшись в дамской уборной, расстается с живительным лакомством. Наконец бедолага добирается до своего стола, падает в кресло и понимает, что опоздала почти на полтора часа и от нее нестерпимо разит алкогольным перегаром. Сьюзи, проходя мимо, похлопывает по плечу и сочувственно изрекает: «Тяжелая ночка выдалась?»
В одиннадцать с небольшим ее вызывает Хилари: на строгом лице читается озабоченность — зловещее предзнаменование. В пустом желудке волнами вздымается тошнота, на лбу и над верхней губой ледяными капельками выступает испарина, а общее состояние близко к обмороку.
— Кофе? — любезно осведомляется леди-босс.
— Да, спасибо, — глухо отвечает Кэт.
Хилари — собственноручно! — готовит кофе на двоих и предлагает подчиненной присесть. Затем приступает к разбору: в последнее время нередки были опоздания, хромает производительность, прослеживается явная неспособность сконцентрироваться на работе, а недавний эмоциональный срыв после обеда с клиентами вообще выходит за рамки приличия.
Кэт сидит и слушает начальницу, глядя на нее остекленевшими глазами и с трудом улавливая, что ей говорят. Не может она понять, зачем ей все это высказывают. Ведь она сама явилась непосредственной участницей всех этих бесчинств и ничего отрицать не собирается. Так бросьте же промывать мозги! Если хотите уволить меня, так сразу и скажите. Будем с Дэном вместе околачивать пороги в поисках работы.
А Хилари все говорит и говорит. Кэт всегда была прекрасной сотрудницей, с которой приятно работать. Она на хорошем счету в компании и так органично вписалась в коллектив. Но — ох уж эти зловещие «но» — в последние несколько недель стала заметно сдавать. На Кэт по-прежнему можно рассчитывать, она прекрасно справляется с заданиями и укладывается по времени, однако Хилари мучают подозрения, что очередной срыв — лишь вопрос времени. Уже сейчас у подчиненной возникают проблемы с опозданиями, и она все чаще отпрашивается по болезни — пять раз за прошлый месяц.
— К тому же, — Хилари прочищает горло, — нам кажется, что вы немного перебираете с алкоголем.
Кэт не отвечает.
Начальница спешит добавить, что она, конечно, не пуританка в подобных вопросах и сама любит пропустить бокальчик-другой.
