Проснулась от жутких звуков из туалета. Странно, что их издавала не я. Прошагав шатаясь до освещенной уборной, я увидела Колю в позе запятой над унитазом.
Мне было паршиво. Ноги едва держали, но я не могла прекратить ржать, съезжая по кафельной стенке на пол.
— Боже, Скобелев. Какой ты кретин. Я же сказала, что заразишься! Ну разве так можно, Коль? Еще доктор называется.
— Уж если заразился, то еще в самолете. Мы там непрерывный воздушно капельный контакт имели.
— Все равно…
— Вот именно, уже все равно, — прокашляла я смеясь и оторвала кусок туалетной бумаги, которой он вытер рот.
— Не думал, что скажу это, но секса вообще не хочется.
Я смеялась, пока живот снова не свело, и я оттолкнула Скобелева от унитаза. Он уполз в кровать. К утру простыни пропитались не только моим но и его потом. Мне было чуть лучше, но все равно не настолько, чтобы спуститься вниз. Хорошо, что Коля запасся ибупрофеном и водой в бутылках. В блевотно температурной коме мы провели три дня. На четвертый вместе выползли из номера, представляя собой жалкое зрелище. На голодных любовников точно не тянули. Аппетит все еще не вернулся, но поесть было необходимо. Без энтузиазма и алкоголя, разумеется. До пляжа дошли тоже с трудом. Вроде как по обязанности, завалились на шезлонги и цедили воду с лимоном, почти не разговаривали. Слабость просто размазывала.
Пятый день радовал, потому что мы оба почти оклемались. Слабость еще осталась, но все же не такое бессилие и апатия как раньше. Правда, и веселья особенно не было. За эти дни карантина по системе все включено я словно отвыкла от поцелуев. Казалось, что они обязательно будут со вкусом рвоты. Моей или его.
Я окунулась, прежде, чем собирать вещи. Коля не пошел, еще дремал в шезлонге, размазанный и бледноватый. Его накрыло на день позже, отпустит тоже после меня. Я вообще хотела поплавать в бассейне, игнорируя море, но Скобелев сказал, что это верный путь схватить еще какую-нибудь заразу. Разумеется, его угроза больше не казалась мне бессмысленной и перестраховочной.
Вообще, мне показалось, что Коля депрессует. Обычно такой веселый и легкий он теперь сидел букой, почти не говорил со мной, даже руки не распускал. Только во сне обнимал, но не приставал при этом. Я старалась не показывать, что тоскую по его домогательствам и неугомонному члену. Все же болеет человек. Из-за меня. Изгадила весь отпуск, еще и к сексу склонять немощного. Я не настолько стерва. Хотя…
Нет-нет.
В автобусе до аэропорта Коля дремал. В самолете — спал. Мне было обидно и больно. Иррационально, абсолютно нелепо, но я не могла ничего поделать с этим. Расстройство чуть ли не до слез терзало весь полет.
Аэропорт, таможня, багаж, стоянка. Все тот же хмурый Скобелев, но мне как ни странно полегчало. Воздух Питера с дождем и смогом лечил истерзанный болезнью и жарой северный организм. Даже ветер в лицо и мерзкий мелкий дождь я встречала с радостью, не прячась за воротник и шарфик.
Коля вез оба наших чемодана по стоянке к машине, закинул их в багажник, сел за руль.
— Ты как? — спросила я его, чуть осмелев на родной земле.
— Нормально, — пожал он плечами, повернулся ко мне. Морщинка между бровями разгладилась, он больше не хмурился. Неужели тоже дым отчества так сладок? — Домой?
Я кивнула, улыбнувшись. Едва мы въехали в Питер, его ладонь оказалась на моем колене. Я затрепетала, как школьница-девственница. В голове тут же родился коварный план.
Я чувствовала, что Скобелев высадит меня у дома и свалит в закат, но совсем не была к этому готова. Две недели без секса и родная земля побуждали действовать.
— Чемодан поможешь занести, Коль? — спросила я, когда он остановил машину у дома. — Или плохо себя чувствуешь?
Я видела, что с ним все нормально, просто подавлен. Нужно было давить на собственную девочковость. Удалось.
— Да все хорошо, Ань. Конечно, подниму твои вещи. Не совсем я никчемный.
— Не совсем? Ну-ну, — хихикнула я и вышла из машины, не дожидаясь его ответа.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Скобелев поплелся за мной, снова волоча чемодан. Он легко поднял его по ступеням, занес в лифт, потом в квартиру и уже собирался уходить.
Что за мужчина? Куда делся мой озабоченный гинеколог? Где поцелуи? Где страсть и неистовство? Где горячий секс у двери с продолжением в душе?
Нет, я так не играю.
— Ань, слушай… — обернулся Коля, отпуская ручку двери. Я воспряла духом. — Ты прости меня за это дерьмо.
Рано воспряла.
— Знаю, ты так редко отдыхаешь, столько работы, а я изгадил эти пять дней на двести процентов. Мне так жаль, милая, — продолжил самобичевание Коля. — Очень жаль, Ань. если бы знал, то исправил бы, но…
— Тихо!
Я приложила ладонь к его рту, и Коля расцеловал мои пальчики один за другим. Простонав, я погладила его по щеке, обняла за шею и заставила наклониться, чтобы поцеловать. Его ответный стон был таким сладким. Я пробовала его на вкус, смакуя вместе с нежными движениями губ и с удовольствием ощущая горячие ладони на талии.
— Мне нет прощения, знаю, но прости, — бормотал он, не прекращая меня целовать.
— Если сейчас удерешь, я точно тебе не прощу каникулы для секса без секса. Где это видано?
— Аня…
Не знаю, что он хотел сказать, но я не позволила больше болтать, продолжая целовать его, утягивая в комнату.
— Аня… Моя Аня, — повторял Коля снова и снова, но прекратил извиняться. Слава богу.
Мы разувались, отдавливая друг другу ноги, смеясь, как дурачки, шли в спальню, натыкаясь на каждый предмет мебели, срывали друг с друга одежду и целовались, целовались, целовались.
— Прости, пожалуйста, — очнулся Коля уже у кровати. — Ты, правда, не против? Так хочу тебя.
— Прекрати извиняться! — вспылила я, кусая его за шею больно, заставляя ойкнуть. — Или это тонкий ход, чтобы уклониться от интимных обязанностей? Не сработало.
— Нет, я действительно…
Вот неугомонный.
— Скобелев, давай лучше про твои извращенские мечты о сексе при осмотре поговорим, если тебе так приспичило поболтать. Эта тема меня хотя бы заводит.
Коля рассмеялся, укладывая меня на кровать.
— Моя девочка… Когда это ты стала такой же извращенкой?
— Возможно, с того самого дня, как захотела своего хирурга.
— Похоже, мы обречены обмениваться всякими недугами.
— Мне нравятся все, кроме последнего.
— Прости…
— Еще раз извинишься, я тебя побью.
— Блин, это соблазнительно. Отшлепаешь? Уверен, ты умеешь доминировать.
— Не сегодня.
— Договорились. Сегодня — я. — Он взял мои руки и завел за голову. — Спасибо, что не дала уйти.
Поцелуи обжигали кожу, и я извивалась, обездвиженная и измотанная вынужденным воздержание.
— Еще чего, — удалось проскулить совсем не так ядовито, как хотелось. — Коль, пожалуйста, не издевайся.
— Ох, я даже не начал. Соскучился по тебе.
Я захныкала, надеясь, что он шутит. Нет, не шутил. Коля продолжал удерживать мои руки, пока сам гладил и целовал, облизывал и посасывал, прикусывал и пощипывал. Мне казалось, я сойду с ума от его ласк и предвкушения, которое зашкаливало.
Когда он опустил руку и стал ласкать меня между ног, я почти не помнила себя от желания. Казалось, пара касаний, и меня разорвёт на части невероятным оргазмом, но Коля не спешил удовлетворить дикий голод. Он гладил мои бедра с внутренней стороны, погружал внутрь палец, медленно отступал и легонько постукивал по клитору, заставляя меня выть в потолок, проклинать и благословлять его золотые руки.
— Ты меня убиваешь, — рыдала я, подбрасывая бедра вверх, чтобы потереться о его ладонь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Я сам уже едва живой, — признался Скобелев.
— Чего же тогда?
— Хочу… Чтобы сильно… Одновременно.
Я абсолютно не понимала, что он говорит, что имеет в виду, о чем предупреждает так оригинально. Мое тело было натянутой струной. Разум размяк, и все мысли были только о скорейшем освобождении.
Когда терпеть уже не было сил, я почувствовала, как Коля медленно меня заполняет. Он все также одной рукой держал мои запястья, а второй гладил влажный пульсирующий бугорок.
