Не знаю, как отреагировал бы на эту въедливую рецензию Набоков, но, думаю, его порадовало бы следующее заключение, сделанное Ричардом Левиным: «В конце книги "истинная жизнь" Владимира Набокова остается для нас такой же загадочной, как и "истинная жизнь" другого художника-фокусника, Себастьяна Найта» (Ibid. P. 26).
АДА, ИЛИ ЭРОТИАДА. Семейная хроника
ADA, OR ARDOR: A Family Chronicle N.Y., McGraw-Hill, 1969В творчестве Владимира Набокова «Ада» занимает особое место: в идейно-художественной концепции этого произведения нашли наиболее полное и законченное выражение главные эстетические принципы «позднего» Набокова (во многом повлиявшего на становление «постмодернистской» литературы 1970-1990-х годов). Работа над этим произведением продолжалась (со значительными временными перерывами) около десяти лет.
В феврале 1959 г. Набоков взялся за написание философского трактата "Ткань времени" (впоследствии он был отдан в авторство Вану Вину и вошел в четвертую часть "Ады"). В ноябре того же года писатель загорелся идеей создать научно-фантастический роман (он получил рабочее название "Письма на Терру", а затем трансформировался в "Письма с Терры" — очередную книгу набоковского протагониста). Увлеченный другими проектами (среди них — создание сценария по роману «Лолита», переводы собственных произведений. «Лолиты» — на русский, «Дара», "Соглядатая", "Защиты Лужина" — на английский), Набоков оставил и этот замысел. В последующее пятилетие писатель лишь спорадически возвращался к "Ткани времени". Всерьез за новый роман Набоков взялся в феврале 1966 г., решив связать воедино "Письма на Терру" и "Ткань времени" с историей о «страстной, безнадежной, преступной, закатной любви» между братом и сестрой — отпрысками одного из наиболее знатных и богатых семейств вымышленной страны Эстотии, возникшей по его воле на мифической планете Антитерра.
В октябре 1968 г. был закончен последний фрагмент «Ады» — рекламная аннотация (blurb), против всех правил помещенная ироничным автором непосредственно в самом тексте «семейной хроники».
Роман появился на свет в мае 1969 г. Предваряя выход книги, фрагменты «семейной хроники» (ч. I. гл. 5, 6, 9, 15, 16, 18, 19, 20) были напечатаны в апрельском номере журнала «Плейбой». В мае роман был издан нью-йоркским издательством «Макгроу-Хилл», с которым начиная с декабря 1967 г. (когда Набоков порвал с издательством «Патнэмз») у писателя завязались тесные деловые контакты (продолжившиеся до самой его смерти).
Хотя выход книги не сопровождался той истеричной атмосферой сенсационности, которая возникла после публикации «Лолиты», интерес к ней был огромен: ведь ее автором был всеми признанный мэтр, завоевавший себе громкое литературное имя и почетное звание прижизненного классика, капризный законодатель литературной моды, осаждаемый в своей швейцарской резиденции тучей любопытных журналистов и кинопродюсеров, алчущих заполучить права на экранизацию свежеиспеченного шедевра. (Информация к размышлению: еще до публикации романа права на его экранизацию были приобретены компанией "Columbia Pictures" за 500 тыс. долларов.)
Интерес к «Аде» был подогрет мощной рекламной кампанией, умело организованной главой издательства «Макгроу-Хилл» Фрэнком Тейлором. Живое участие в ней принял и сам Набоков. Об этом свидетельствуют некоторые опубликованные письма, относящиеся к интересующему нас периоду зимы-весны 1969 г. Обратимся к одному из писем, адресованных Франку Тейлору: «Дорогой Фрэнк, мне не хотелось бы каким-либо образом мешать твоим планам по рекламе. "Эротический шедевр" звучит неплохо <…> Подстегнутый твоим вопросом, я быстро выбросил из статьи такие эпитеты, как «фантастический», "радужный", «демонический», "таинственный", «волшебный», "восхитительный" и т. п.; но позволь мне повторить: я полностью полагаюсь на твой вкус и опыт» (14 января 1969).[120]
Отдадим должное «дорогому Фрэнку»: в отличие от руководителей «Патнэмз», недостаточно активно, по мнению Набокова, пропагандировавших его творчество, Тейлор и впрямь обладал немалым опытом в области книжного маркетинга. «Ада» еще не успела выйти из печати, а уже в марте расторопный издатель прислал писателю экземпляры двух журналов[121] с превосходной «Адорекламой», как выразился в благодарственном письме Фрэнку Тейлору польщенный автор.[122] Кампания по раскрутке набоковского романа на этом не закончилась «Ада» еще не успела дойти до прилавков книжных магазинов, а уже крупнейшая американская газета "Нью-Йорк таймс" салютовала Набокову хвалебной рецензией влиятельного критика Джона Леонарда: «Набоков — единственный еще здравствующий литературный гений. Никто, кроме него, не мог написать этот антидетерминистский шедевр, исполненный презрения к Фрейду <…> и Марксу (в нем нет ни политики, ни экономики, ни даже какой-либо истории); вместе с тем это сексуальный и философский роман, великолепная научная фантастика и внушающая благоговейный страх пародия. Если он [Набоков] и не получит Нобелевскую премию, то единственно потому, что она недостойна его» (Leonard J. The Nobel-est Writer of Them All // New York Times. 1969. May 1. P. 49). Спустя три дня на страницах литературного приложения к "Нью-Йорк таймс" появилась дифирамбическая рецензия Альфреда Аппеля, бывшего набоковского ученика по Корнеллскому университету, ставшего одним из самых рьяных исследователей и истых пропагандистов творчества писателя: «"Ада" — это великая сказка, в высшей степени оригинальное создание творческого воображения <…> — любовная история, эротический шедевр, райская фантазия, философское исследование времени» (NYTBR. 1969. 4 May. P. 1).
День в день с выходом книги из печати (5 мая) в популярном еженедельнике «Ньюсуик» американский критик с не очень-то американской фамилией Соколов благоговейно сравнивает «Аду» с "Поминками по Финнегану", честно предупреждая, что по достоинству оценить набоковский роман смогут далеко не все читатели (Sokolov R. A. The Nabokovian Universe // Newsweek. 1969. Vol. 73. № 18. (5 May). P. 57–58). Спустя пять дней «Ада» удостоилась похвал наиболее авторитетного американского критика того времени Альфреда Кейзина <см.>.
К концу мая кампания по раскрутке «эротического шедевра» достигла своего апогея. 23 мая выходит очередной номер многотиражного, глянцевитых кровей журнала «Тайм». Его обложка украшена портретом Набокова и броским рекламным слоганом: «Роман жив, и обитает он на Антитерре». Далее следовало интервью с писателем, в котором тот знакомил читателей с историей создания своего «эротического шедевра».
Фейерверк радужных славословий, озаривший выход «Ады» — «великого произведения искусства, необходимой, лучезарной, восхитительной книги, утверждающей власть любви и творческого воображения» (А. Аппель) — возымел свое действие: одно из самых «непрозрачных» творений Владимира Набокова попало в список бестселлеров за 1969 г. и заняло там почетное четвертое место, немного отстав от таких «хитов» книжного сезона, как "Крестный отец", "Любовная машина" и "Болезнь портного". (Во Франции, где несколько лет спустя вышел отредактированный самим Набоковым перевод романа, «Ада» добилась еще больших успехов и стала бестселлером № 2 в книжном хит-параде за 1975 г.)
Тем не менее я погрешил бы против истины, если бы стал настаивать на том, что «Ада» получила единодушное одобрение критиков. Наоборот, ни одно набоковское произведение (за исключением разве что "Бледного огня") не вызвало таких противоречивых, взаимоисключающих критических отзывов.
Бурная рекламная кампания, вознесшая «Аду» на вершину коммерческого успеха, очень скоро вызвала активное противодействие. «Гениальная книга — перл американской словесности» (так, с присущей ему скромностью, оценил «Аду» сам Владимир Владимирович, сделав соответствующую надпись на форзаце авторского экземпляра) была воспринята многими американскими, а тем более консервативными английскими критиками как непонятный, амбициозный, чрезмерно растянутый опус, написанный Набоковым исключительно для себя (в последнем утверждении они были близки к истине), как бесцельное «упражнение в лингвистической пиротехнике» (Brendon P. Nabokov’s Shake // Books and bookmen. 1969. Vol. 15. № 3. P. 35), лишенное значительного содержания.
Первые тревожные сигналы появились уже в мае: в ряде откликов наряду с похвалами, явственно звучали разочарованно-недоуменные нотки, вызванные чрезмерной формальной усложненностью набоковской «семейной хроники». «"Ада" — не что иное, как необъявленная война против ожиданий читательской аудитории», — предостерегал обозреватель журнала «Лайф» Мелвин Мэддокс, чья статья своим озабоченным тоном чем-то напоминала инструкцию по передвижению на минном поле (Maddocks M. Саn the Love Story Survive «Ada»? // Life. 1969. Vol. 66. № 18. (May 9). P. 12). Ему вторил Питер С. Прескотт: «С первого раза никто не в состоянии понять того, что предлагается в «Аде»: едва ли найдется читатель, который сможет полностью дешифровать ее. <…> Конечно же, «Ада» рассчитана не на всех» (Prescott P. S.. "О, my Lolita, I Have Only Words to Play With" // Look. 1969. Vol. 33. № 11 (May 27). P. 6). Но если Прескотт хоть и сетовал на «скучные и по сути неприступные эпизоды» «Ады» (так же как и на «онанистический характер набоковского письма, автор уж слишком собой восхищается, пряча свой ум в таких темных углах, куда за ним никто не может следовать»), но все же признавал, что при внимательном чтении «Ада» «больше доставляет наслаждения, чем раздражает», то критик Родерик Нордел уже без обиняков указывал на то, что набоковский роман «самым вопиющим образом опошлен авторской вседозволенностью (обесценивающей виртуозную словесную игру) и декадентской готовностью использовать чувство боли, счастья или извращения ради бездушного литературного эффекта» (Nordel R. Limits of cleverness // Christian Science Monitor. 1969. May 8. P. 13).
