Рейтинговые книги
Читем онлайн Крылья империи - Владислав Кузнецов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 30 31 32 33 34 35 36 37 38 ... 100

Про переворот вовремя не услышал. Ходил, раззявя рот, среди обывателей, пока другие хватали фортуну за чуб. А колесо-то возьми и провернись. И вот блистательные гвардейцы на каторге или в рядовых. И Мирович взят под стражу за фамилию. Мол, был мятеж, куда ж без него? И вводят на допрос. А в следователях — не люди.

Он потом уверял, что не испугался даже. Забыл от изумления. Потому и говорил складно. И был оправдан. И был взят в те самые лейб-кирасиры, которые стали самая гвардия и самая опора власти.

И вот теперь Мирович не шел — ехал на службу, пусть и не в карете, а на собственном слоноподобном, мохноногом коне белоснежной кирасирской масти. Замшевый колет, тончайшей кожи перчатки, тяжеленные сапоги с раструбом. Длинные волосы наконец-то не в накрахмаленной косе, а — черным кудрявым хвостом опахивают прогретую милосердным утренним солнцем спину. Особая привилегия аналитического отдела штаба лейб-гвардии кирасирского полка! Вот так всегда и мечтал прокатиться по Невскому, от самого Адмиралтейства и до Дома-на-Фонтанке.

То есть, говоря по старому, до Аничкова дворца. Который, как и сам Мирович, представлял собой образчик разительной перемены, случившейся вдруг с Россией в первых числах июля 1762 года. Казалось, страна застыла в изумлении, как камень, закаченный на вершину горы неугомонным каторжником Сизифом. Застыла, как полуденная тень, растягивая удивительное мгновение выбора: куда катиться-то?

Перемены пронеслись по стране, как верховой пожар, в котором ярко вспыхивали сосновые шапки узаконений, обугливались толстые стволы традиций, задыхались в едком дыму организации. Отовсюду выглядывали осторожные молодые ростки. Многие из них тянулись от живых корней обугленных древ или от древних трухлявых пней. Кое-что занес свежий западный ветер из-за кордонов. Но вверх, к своему кусочку солнца рвались и другие, дивные, невиданные прежде растения-мутанты. Абсолютное новое, которое без такого пожара не имело ни малого шанса пробиться к небу, удушенное может и менее совершенными, но более укорененными соперниками. Химеры ловили свой редкий шанс!

И когда обитавший в Аничковом дворце князь Разумовский исчез, в не успевшее опустеть здание немедленно поселилось одно такое хрупкое чудовище, как рак-отшельник в чужую раковину. За считанные дни его облик разительно изменился. Боковой фасад, что выходит на Невский проспект, украсился вываленными из верхних окон полотнищами флагов: национальным, сине-бело-красным и гербовым, черно-желто-белым. На месте очаровательного сада искорчеванную землю мостили обтесанными булыжниками, превращая в плац.

Под портиком застыли изваяниями милитаризма часовые в ярких кирасах и шлемах с конскими хвостами. Вооружены эти грозные стражи были короткими драгунскими ружьями — но с неположенными драгунам штыками. Сновали туда-сюда кареты без окон. У многих окна некогда были — но стекло оказалось замазано черной краской. А когда останавливались, от косяков врат парадного хода до дверцы кареты возникала стена из панцирных спин.

У главного фасада, что выходит ступенями парадной лестницы к Фонтанке, обосновались, вместо венецианского вида роскошных гондол, несколько шлюпок-шестерок самого обычного вида и два парусных катера. Чуть поодаль пристроился кеч, кораблик хотя не комфортабельный, зато быстрый, и, несмотря на крохотный размер, вполне мореходный.

Называть и впредь это грозное сооружение дворцом горожане уже не могли. Поэтому Аничков дворец в несколько дней сменил имя, превратившись, сперва в речах питерцев, а там и в официальных бумагах в Дом-на-Фонтанке.

Внутри, вместо анфилад смежных покоев появились в меру узкие коридоры и тесные кабинеты-пеналы, причудливо соединенные дверями между собой. И никакой обивки: синяя краска, правда, яркая. Сначала было покрасили свинцовыми белилами, так шеф отдела, князь Тембенчинский, тот самый нечеловек, составивший Мировичу протекцию, велел все смыть. И даже порывался арестовать поставщика краски, обвиняя во вредительстве и покушении на здоровье его кирасир. И уверял всех, что свинец — это вредно.

Пока нашли краситель, не содержащий ни свинца, ни меди, ни мышьяку, неделю работали в самых неэстетических условиях. И ничего. Зато теперь и красиво и здорово. И синий цвет вообще благоприятствует глазу, замечательно смотрясь вместе с золотистым паркетом.

Зато, как только Мирович ступил под своды, под нос ему сунули шапку.

— Тяни.

— Чего тяни? — спросил он, засовывая руку внутрь. Все-таки очень резвый народец собрался в этих свежеокрашенных стенах. Вот и эти: двое офицеров, унтер-канцелярист. Всех нарочно интригуют, и очень этой потехой довольны. Физиономии просто расплываются.

— Судьбу. Кому на войну идти, кому тут оставаться. Приказ самого Михаила Петровича. Извольте, ознакомьтесь.

Ага, при адъютанте, Тембенчинский у нас «сам». А за глаза да при своих?

Судьба выпала в виде картонного квадратика с надписью: «Поход». Писарь немедленно занес в журнал: «подпоручик Мирович убывает в действующую армию». И протянул перышко — руку приложить.

Пока же Мирович водил рукой, ему по свойски сообщили, что «сам» тоже едет. А «хозяйство» — то есть отдел — оставляет на жену. Тем более, что она куда способнее в регулярной работе.

Мирович неопределенно хмыкнул, услышав столь точную цитату из княгини Тембенчинской. На его взгляд, шеф аналитического отдела попросту обладал специфической и типично русской формой лени, когда любое, сколь угодно интересное занятие приедалось на первом же повторе. За этим следовала зевотная скука, рассредоточение внимания — и та самая неспособность. Вот и пришлось ему использовать один из незаполненных, но подписанных офицерских патентов, которыми император Петр снабдил его во время отвоевания столицы у мятежников, произведя собственную невесту в поручики лейб-гвардии. За прошедший месяц она стала из невесты — женой, а из поручика — штаб-ротмистром.

Вообще, Михайло Петрович настолько соответствовал лубочному национальному характеру, что его инородная внешность забывалась на втором часу знакомства. И никто не обращал внимания ни на перья, ни на острые, слегка отогнутые назад зубы, ни на гладкие пальцы без ногтей. Зато с когтями внутри розовых мягких подушечек.

Прочее было скрыто под мундиром, шароварами и сапогами.

Поэтому и воспринимали князя довольно легко. Поахав и поизумлявшись, заносили в ту же категорию, куда у белых людей попадали все прочие. «Туземец. Говорят, из Сибири? Ну и ладно. Завел же себе Петр Первый арапа-крестника. А Третий — тунгуса. А что, тунгусы не в перьях? Разве?»

И если потом и выясняются дополнительные уродства и несоответствия стандарту высшей белой расы, их принимают именно как небольшие отклонения.

А вот Василию Мировичу довелось впервые увидеть князя Тембенчинского совсем другим. Плоским, с грудью, словно вдавленной внутрь. И неловко отставившим вбок выпущенное через прорезь в боку мундира крыло. На крыле красовалась окровавленная повязка. Морда в перьях, словно рисунок углем и охрой на белой рисовой бумаге. Зверь. Зверь произносил слова, но они оставались пустыми звуками. Пока Василий не рассмотрел в пронзительных круглых глазах без белков душу и рассудок.

Но шефу все же пришлось кое-что рассказать.

Итак, Василий Мирович хмыкнул, отдал перо внутренне сияющему корнету — пусть радуется, вершитель судеб. Поднялся по лестнице. Рука в замшевой перчатке элегантно скользила по перилам, ощущая тот вид гладкости, который рождается не из липкого лака, а из дружеских поглаживаний десятков рук. Все равно, что пожать руку всему отделу.

Смирный паркет не посмел скрипеть под сапожищами. Мягкий поворот бронзовой ручки на дубовой двери. Мягкое кресло, девственно пустой стол. И еще дверь — в кабинет начальника. Не ко времени ты отвык от бивачной жизни, Вася… А вот и шеф. Знакомый стол, убранный зеленым сукном. То ли игорным, то ли тем, под которым долгий ящик, в который кладут неприятные дела. На столе — каска, такая же, как у адъютанта под локтем. Только конский хвост белый.

— Доброго утра, эччеленца.

Вот так. Здесь уставное титулование не принято. А уже установилось своеобычное. Фронт фронтом, но мы уже не армейская скотинка.

— Здорово, Василий. Что выпало?

— «Поход».

— Что ж, Виа не повезло. Придется ей без порученца мучиться. Ты ж у нас один на двоих.

Виа Рес Дуэ — это Валентина Ивановна Тембенчинская до крещения и замужества. А шефа, Мирович знал, звали Баглир ап Аменго. Но уверен не был. Так легло на слух. Потому как его прежнее имя в бумагах не встречаются. И если князь всегда называл жену Виа, то она его непременно величала Михелем.

— Эччеленца, а зачем мы вообще нужны в Голштинии? Без нас кавалерии не соберут? Нет, я не трус, и орденок — другой на груди будет очень комильфо. Просто в смысле понимания маневра.

1 ... 30 31 32 33 34 35 36 37 38 ... 100
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Крылья империи - Владислав Кузнецов бесплатно.

Оставить комментарий