Лиза Хохлакова на пороге преодоления своей истерии. Чувства ее становятся все глубже, умнее. Недаром Гессе обозначил ее заболевание как неврастению. По И. П. Павлову, этот невроз занимает промежуточное место у тех людей, у которых первая и вторая сигнальные системы становятся уравновешенными. Ей еще не хватает силы, не хватает соприкосновения с живой, полнокровной жизнью. Но она уже на ее пороге. Однако не всем женщинам – героиням – Достоевского удается дать счастье другим даже тогда, когда они этого очень хотят.
5. Не приносящие счастья
Аполлинария Суслова была предметом самой сильной страсти Достоевского. Женщина крайностей, вечно склонная к предельным ощущениям, ко всем психологическим и жизненным полярностям, она проявляла к жизни ту требовательность, которая свидетельствует о страстной, увлекающейся, жадной к эмоциям натуре. Ее склонность делить людей лишь на святых и подлецов так же характерна, как и ее постоянные чувственные увлечения, прямолинейность, властность, решительность и полная «инфернальность».
Л. Гроссман
Неоднозначна функциональная роль мужчин и женщин в художественных произведениях Достоевского. Мужчина – идеолог, осмысливающий ход жизни, развивающий новые идеи. Над «идейными» же женщинами Достоевский смеется, касается ли это жен Виргинского и Шатова или госпожи Хохлаковой. Женщины – героини Достоевского – нравственно поддерживают мужчин, самоотверженны в любви, способности дарить радость, в умении оказать помощь. Та к ведут себя Сонечка Мармеладова, раскаявшаяся Грушенька, идущая за Митей на каторгу, мать и сестра Аркадия Долгорукого, Даша Шатова, берущие на себя нелегкий труд поддерживать мужчин в кризисных для них ситуациях. Достоевский высоко ценил эти достоинства в женщинах. Именно за эти качества он выделял Татьяну Ларину и Лизу Калитину. Такой же самоотверженностью отличалась его жена и друг – Анна Григорьевна Достоевская. Но не все женщины в романах Достоевского таковы – мешает характер. Так, наедине со Ставрогиным в момент его жизненного краха оказывается внутренне и внешне прекрасная девушка Лиза Тушина, которую влечет его загадочность; судьба ее таинственно связана со Ставрогиным. Однако в его роковой миг Лиза обращается к Ставрогину с жестокими словами: «...не хочу я быть вашею сердобольною сестрой. Пусть я, может быть, и в самом деле в сиделки пойду... да не к вам, хотя и вы, конечно, всякого безногого и безрукого стоите...» (10; 402).
Дальше еще безнадежнее: «...Куда нам ехать вместе?.. опять „воскресать“? Нет, уж довольно проб... да и не способна я; слишком для меня высоко...» И, наконец, на упрек в жестокости отвечает: «Так что же, что жестоко, и снесете, коли жестоко» (10; 399).
В диалоге без взаимопонимания они оба произносят слова «столько счастья», которые сам Достоевский ставит в кавычки. «Счастье» в кавычках – это призрак счастья или даже что-то ему противоположное – ужас, бездна, отчаяние. Недаром Ставрогин говорит Лизе: «Твои слова, этот смех вот уже час насылают на меня холод ужаса...» (10; 399).
«Уже не плачете ли вы? Будьте приличнее... бесчувственнее», – поучает она, когда при ее появлении даже для него забрезжил свет, и он вдруг поверил, выйдя на миг из холода своей опустошенности, в возможную любовь. Интуитивно ощущая у него «в душе ужасное, грязное и кровавое» злодеяние, Лиза все же не приходит на помощь. Вместо этого она по-»бесовски» наносит смертельный удар в самое уязвимое место («ахиллесову пяту»), которое угадал у него Тихон («Берегитесь мне открывать, если правда: я вас засмею. Я буду хохотать над вами всю вашу жизнь...» – 10; 401). Ведь именно смеха над бездной его мрачной души Ставрогину не выдержать.
Барышня, «сердце которой в опере воспитывалось», безрассудная, капризная, ужасно любящая плакать, «себя жалеючи», которая не может переносить «ужасного великодушия» Ставрогина, – такова ее самооценка. «Сон и бред» – так обозначается Ставрогиным невозможность понимания между ними, а Лиза подводит итог их «законченного романа» так: «Я ни на что не способна, и вы ни на что не способны: два щелчка с обеих сторон, тем и утешимся» (10; 401).
Неспособная противопоставить что-нибудь доброе злу его души и разжечь там теплящийся огонек добра, любви и человечности, отнимая надежду (за «которую он жизнью заплатил»), Лиза оказывается вместе с ним ответственной за все несчастья. Ведь именно «бесовская» идея Верховенского – связать Лизу со Ставрогиным – послужила причиной злодейского убийства ее соперницы Лебядкиной. Невольная виновница зародившегося преступного намерения, Лиза могла бы перефразировать признание Ставрогина: «Я не убивала, и была против, но я знала (может быть, предчувствовала, догадывалась), а не остановила убийц». Красота Лизы, как и Настасьи Филипповны из романа «Идиот», никого не спасла, никого не вывела из кризиса. В женской красоте не оказалось действенного добра.
Попробуем определить, чего недостает Лизе и что делает ее такой бессердечной. Припомнив всех женщин – героинь Достоевского, о которых здесь уже говорилось, мы увидим, что Лиза ни на одну из них не похожа. Она не самоотверженна, как Сонечка Мармеладова, Даша Шатова, мать Аркадия и т. д., но у нее нет и привычных уже для нас проявлений истерии. Она не легковесна и не демонстративна, как мать Хохлаковой, но и не эмоциональна, не отзывчива. Из-за отсутствия этих качеств Лиза Тушина уступает даже своей несчастной сопернице – тайной жене Ставрогина полоумной Лебядкиной.
А все-таки, может быть, это особая разновидность истерии? Ведь эта болезнь многогранна. Крупнейший знаток пограничной психиатрии В. Н. Мясищев различает в истерическом характере первичные, вторичные и третичные образования. К первичным относятся эгоцентризм и аффективность. Ко вторичным – результат переживаний и неудач, связанных с эгоцентризмом и измененной аффективностью (претенциозность и неуверенность в себе). И, наконец, к третичным – склонность к ухищрениям и уловкам для достижения цели, лживость, симуляция, демонстративность, обман, которые возникают на основе предшествующих образований. Разная степень выраженности этих черт наблюдается при неврозах и истероидной психопатии.
Учитывая это, попробуем проанализировать характер Лизы Тушиной. Эгоцентризм ее своеобразен. Она, конечно, не альтруистка, но для себя ни безопасности, ни каких-либо привилегий не получала. Эмоциональность ее неопределенна по знаку и холодна. Ее план издания литературы по типу «дневника писателя» скорее говорит об ее умственных, а не эмоциональных увлечениях. Те м более, что исполнение этого своего замысла она собирается поручить Шатову. Если обратиться к ее жизненным неудачам, то мы прежде всего убеждаемся, что у нее нет каких-либо твердых и четких целей, а потому нет и конкретных неудач. Есть общее, абстрактное чувство неудовлетворенности. Ухищрения, уловки, ложь, симуляция, поза и обман для нее нетипичны.
Попробуем проследить хотя бы одну из ее «истерик». Впервые вместе собрались Лиза, ее поклонник, почти жених, Маврикий Николаевич, Ставрогин, хромоногая сумасшедшая Лебядкина, ее брат, матери Ставрогина и Лизы и другие участники надвигающейся трагедии. Тогда же она приблизилась к тайне фантастических, почти абсурдных отношений, объединяющих и разъединяющих ее со Ставрогиным и безумной хромоножкой. И вдруг случайная реплика: «...вагоны соскочили ночью с рельсов, чуть ноги не поломали». И сразу неожиданный парадоксальный поток ассоциаций: «...мама, а мы с вами хотели ехать на прошлой неделе... вот бы тоже ноги сломали... не пугайтесь, если я в самом деле обе ноги сломаю; со мной это так может случиться... я каждый день скачу верхом сломя голову. Маврикий Николаевич, будете меня водить хромую? – захохотала она... – вы будете меня уверять, что я стала без ноги интереснее! Одно непоправимо – вы безмерно высоки ростом, а без ноги я стану премаленькой... мы будем не пара!» (10; 157). И далее перепады эмоций, где она болезненно смеется, потом обнимает, целует мать, плачет на ее плече и тут же опять хохочет. И, наконец, после того, как Ставрогин никак не отреагировал на пощечину Шатова, – «страшный крик», рывок и обморок. Причем этой «истерике уже предшествовал приступ неудержимого смеха», раздавшийся сначала тихо, порывисто, потом громче и «явственнее». И опять поводом к этому смеху, от которого она тщетно пыталась избавиться, прикладывая «платок к губам», послужило нелепое обстоятельство: «...как вы непозволительно высоки ростом, Маврикий Николаевич!» (10; 156).
Психологическая непонятность, эмоциональная неадекватность, непредсказуемость поведения, неожиданность, парадоксальность ассоциативных, эмоциональных, волевых реакций на, казалось бы, случайные, незначащие обстоятельства в ситуации эмоционального напряжения, а не демонстративность и умысел руководят ее поступками.
Нелепое желание поставить Маврикия Николаевича на колени при посещении юродивого вновь связано как с эмоционально напряженной раздвоенностью (одновременное присутствие Ставрогина и жениха), так и со случайно прозвучавшей репликой-характеристикой в адрес последнего – «длинный». Ставший на колени, он немедленно вызывает у нее «истерический» протест: «Вставайте, вставайте! – вскрикивала она как бы без памяти... Как вы смели встать... Страх был в ее взгляде...» (10; 260). Ее таинственный обмен взглядами со Ставрогиным и то, как она быстро подняла руку «вровень с его лицом, и наверно ударила, если бы тот не успел отстраниться», завершает этот странный инцидент.
