прискорбный момент все, на чем сосредоточились его мысли, – это комок в ботинке, на который было больно наступать. Когда он наконец пришел в свою камеру, и охранник закрыл за ним дверь, Петер снял обувь, чтобы выяснить, какие страницы ему удалось урвать. Расправив листы, он обнаружил, что ему достались первые двенадцать глав Книги Деяний. Уместно, подумал он, ведь именно в этом разделе содержались истории о преследованиях христиан первого века, когда они жили среди людей, презиравших их веру.
Наступила очередь Опы, и охранник отвел его в камеру 401. Как и у Корри, его сокамерники сразу поняли, с каким вдохновленным спокойствием им придется соседствовать. Каспер тен Бум воспринимал тюрьму подобно мосту и говорил о смерти как о «возвращении домой».
Среда, 1 марта, 1944
Магазин Бейе, Харлем
Пойманная в ловушку шестерка дошла до предела человеческих возможностей. Они находились в заточении уже три дня. Они были голодны, обезвожены, недосыпали и мучились клаустрофобией, в их маленькой коробке воняло, как в подземной канализации. Пришло время что-то предпринять. Еще немного в этой адской дыре, и все погибнут.
Евреи хотели попытаться сбежать. Согласно плану, они должны были подняться на крышу и совершить прыжок с Бейе на водосточный желоб соседнего дома, длиной в 2,5 метра. Арнольд усомнился, смогут ли женщины совершить такой прыжок, и предлагал ждать и надеяться на помощь подполья, которая может подоспеть в любой момент.
Несчастные пришли к компромиссу, решив, что, если помощь не прибудет до вечера, они рискнут, когда стемнеет.
В половине пятого того же дня они услышали шаги, поднимающиеся сначала по лестнице, затем в комнату Корри. Все молчали, и вдруг раздался стук, только неясно, где именно – по фальшивой стене или по бельевому шкафу. Затем раздался голос:
«Сьерцема… Сьерцема!»
Глава 15
Тюрьмы
Узники взволнованно перешептывались. Таинственный посетитель назвал настоящую фамилию Арнольда, Сьерцема, не псевдоним, который он использовал для подпольной работы. Но те, кто был сейчас по другую стороне стены, могли быть как их спасителями, так и агентами гестапо, которые подкупили или пытали кого-то, чтобы узнать настоящее имя Арнольда. Если сохранить молчание, все еще можно попробовать выбраться ночью, притом что прыжок на крышу соседнего дома будет, скорее всего, шумным, а некоторые и вовсе могут упасть и разбиться. Что ни выбрать, риск был высок.
«Мне кажется, на этот раз это наши», – прошептал Арнольд. Он нутром чувствовал, что голос исходил от товарища.
Он поднял панельную дверь.
Снаружи стояли двое полицейских.
Офицеры наклонились, чтобы взглянуть в темноту через дверь, но отпрянули от вони. Арнольд узнал в одном из них человека по имени Ян Оверзет[38], антинацистского голландца, и выполз наружу. Один за другим за ними последовали остальные. Полицейские предупредили их, что необходимо молчать, поскольку внизу так и стояли на карауле солдаты гестапо.
Офицеры всех напоили, и Йоси – после первого же жадного глотка – громогласно начал восхвалять Бога.
«Йоси, пожалуйста, – зашикали на него. – Не подставляй нас после всего, что мы пережили».
Полицейские собрали узников поближе и объяснили дальнейший план действий.
Они намеревались вывести Арнольда и Ганса на крышу, чтобы те перепрыгнули на соседний дом и спустились через слуховое окно на чердак. Оказавшись внутри, они должны будут спуститься на первый этаж и выйти на улицу через пустой магазин.
Офицеры предложили остальным дождаться темноты и попытаться всем вместе выскользнуть через боковую дверь, не выдав своего присутствия охране. Как только евреи окажутся снаружи, подпольщик отведет их в новые укрытия. Если охранники услышат и попытаются их остановить, полицейские применят свое оружие.
С этими словами голландцы сопроводили Арнольда и Ханса на крышу, откуда те благополучно спрыгнули и начали эвакуацию. Тем временем евреи сидели в комнате Корри, молясь, чтобы план сработал. Минуты тянулись, как дни, но все молчали и отчаянно надеялись.
Они прождали два часа. Наконец, в семь часов полицейские вернулись и объявили, что пора выдвигаться. Один за другим Йоси, Мэри, Марта и Ронни на цыпочках спустились по лестнице к выходу из переулка. Пока все шло хорошо.
Они медленно открыли дверь и выскользнули к ожидающим их верным подпольщикам.
Наконец, они были свободны.
* * *
На рассвете Корри проснулась оттого, что охранница загремела металлическими тарелками, наполненными какой-то жидкой кашицей. Корри было так нехорошо после болезни, что она отдала свою порцию одной из других женщин.
Где-то в середине утра охранница вернулась, чтобы забрать «санитарное ведро» и налить в таз для умывания чистой воды. Когда та ушла, Корри решила познакомиться с сокамерницами, немного узнать о каждой.
Самая младшая – девушке было всего семнадцать – оказалась баронессой. Чтобы побороть скуку, она часами ходила взад и вперед по тесной камере.
Другая женщина провела в тюрьме Схевенинген целых два года и знала это место во всех подробностях. Она могла определить по шагам, кто шел по коридору, и точно знала, сколько раз соседних заключенных вызывали на допросы.
Корри немало удивилась, обнаружив, что одной из ее новых приятельниц оказалась австрийка, прежде служившая в Вермахте. Однако немецкими тюрьмами и концентрационными лагерями управлял не Вермахт, а нацистская партия Гитлера. Таким образом, все охранники и персонал тюрьмы были членами СС – импровизированной политической полиции, презираемой профессиональными военными.
Этот разговор навел Корри на мысли о своей семье и друзьях. Всю первую неделю в тюрьме она постоянно беспокоилась о своем отце, Бетси, Виллеме и Пиквике, об отце особенно. Сможет ли он вообще есть тюремную пищу? Ее собственное состояние тоже ухудшилось, перенесенный грипп, похоже, дал осложнения: ей было трудно сидеть в течение дня, в голове стучало, болели суставы, она начала кашлять кровью.
Петер, Опа, Бетси, Нолли, Флип и Ганс тем временем томились в своих собственных камерах. Как и остальные, Петер был окружен четырьмя холодными серыми стенами, но зато через окно наверху он мог смотреть на маленький кусочек неба. Некоторое время он тяжело переживал сложившееся положение, пока однажды днем не заметил, что солнце садилось под таким углом, что его лучи падали прямо к нему камеру. Он достал вырванные из Книги Деяний страницы и начал читать при свете.
Он поражался тому, как мужественно первые христиане ожидали знака свыше. Когда сошел Святой Дух, они уверенно провозгласили Евангелие окружающим. Петер понял, что в чередовании между ожиданием и действием и есть вселенский баланс.
«В тишине моей одинокой камеры, – вспоминал он, – я ожидал Господа. Я молился о том, чтобы Он дал знак, как мне поступить».
Из головы не выходили выдержки из Евангелия от Луки 14:33, и Петер днями раздумывал над текстом: «Так и всякий из вас, кто не оставит всего, что имеет, не сможет быть моим учеником».
Всего. Это уже чересчур. Мог ли он оставить свой дом, своих родителей и все, что
