Опять шепот и хохот в углу молодежи. (Останавливается и, строго оглянувшись, продолжает.) Медиумическая энергия известна человечеству давным-давно: предсказания, предчувствия, виденья и многие другие — все это не что иное, как проявление медиумической энергии. Явления, производимые ею, известны давным-давно. Но самая энергия не признавалась таковой до самого последнего времени, до тех пор, пока не было признано той среды, колебания которой и производят медиумические явления. И точно так же, как явления света были необъяснимы до тех пор, пока не было признано существование невесомого вещества, эфира, — точно так же и медиумические явления казались таинственными до тех пор, пока не была признана та несомненная теперь истина, что в промежутках частиц эфира находится другое, еще более тонкое, чем эфир, невесомое вещество, не подлежащее закону трех измерений…
Опять шепот, хохот и повизгивание. (Опять оглядывается строго.) И точно так же, как математические вычисления подтвердили неопровержимо существование невесомого эфира, дающего явления света и электричества, точно так же блестящий ряд самых точных опытов гениального Германа Шмита и Иосифа Шмацофена несомненно подтвердили существование того вещества, которое наполняет вселенную и может быть названо духовным эфиром.
Толстая барыня. Да, теперь я понимаю. Как я благодарна…
Леонид Федорович. Да; но нельзя ли, Алексей Владимирович, несколько… сократить?
Профессор (не отвечая). Итак, ряд строго научных опытов и исследований, как я имел честь сообщить вам, выяснили нам законы медиумических явлений. Опыты эти выяснили нам то, что погружение некоторых личностей в гипнотическое состояние, отличающееся от обыкновенного сна только тем, что при погружении в этот сон деятельность физиологическая не только не понижается, но всегда повышается, как это мы сейчас видели, — оказалось, что погружение в это состояние какого бы то ни было субъекта неизменно влечет за собой некоторые пертурбации в духовном эфире — пертурбации, совершенно подобные тем, которые производит погружение твердого тела в жидкое. Пертурбации же эти и суть то, что мы называем медиумическими явлениями…
Хохот, шепот.
Сахатов. Это совершенно справедливо и понятно; но позвольте спросить: если, как вы изволите говорить, погружение медиума в сон производит пертурбации духовного эфира, то почему же эти пертурбации выражаются всегда, как это подразумевается обыкновенно в спиритических сеансах, проявлением деятельности душ умерших личностей?
Профессор. А потому, что частицы этого духовного эфира суть не что иное, как души живых, умерших и неродившихся, так что всякое сотрясение этого духовного эфира неизбежно вызывает известное движение его частиц. Частицы же эти суть не что иное, как души людей, входящие этим движением в общение между собою.
Толстая барыня (к Сахатову). Что же тут не понимать? Это так просто… Очень, очень благодарю вас!
Леонид Федорович. Мне кажется, что теперь все ясно, и мы можем приступить.
Доктор. Малый в самых нормальных условиях: температура тридцать семь и две десятых, пульс семьдесят, четыре.
Профессор (вынимает книжку и записывает). Подтверждением того, что я имел честь сообщить, может служить то, что погружение медиума в сон неизбежно, как; мы сейчас и увидим, вызовет подъем температуры и пульса, точно так же, как и при гипнозе.
Леонид Федорович. Да, да, виноват, я только хотел сказать Сергею Иванычу на то, что он спрашивал: почему мы узнаем, что с нами общаются души умерших? Мы узнаем это потому, что тот дух, который приходит, прямо нам говорит, — просто, как я говорю, — говорит нам, кто он и зачем пришел, и где он, и хорошо ли ему? Последний сеанс был испанец дон Кастильос, и он все сказал нам. Он сказал нам, кто он, и когда умер, и то, что ему тяжело за то, что он участвовал в инквизиции. Мало того, он сообщил нам то, что с ним случилось в то самое время, как он говорил с нами, а именно то, что в то самое время, как он говорил с нами, он должен был вновь рождаться на землю и потому не мог докончить начатого с нами разговора. Да вот вы сами увидите…
Толстая барыня (перебивая). Ах, как интересно! Может быть, испанец у нас в доме родился и маленький теперь.
Леонид Федорович. Очень может быть.
Профессор. Я думаю, пора бы начинать.
Леонид Федорович. Я только хотел сказать…
Профессор. Поздно уж.
Леонид Федорович. Ну, хорошо. Так можем приступить. Пожалуйста, Антон Борисович, усыпите медиума…
Гросман. Как вы желаете, чтоб я усыпил субъекта? Есть много употребительных приемов. Есть способ Бреда, есть египетский символ, есть способ Шаркò.
Леонид Федорович (к профессору). Это все равно, я думаю.
Профессор. Безразлично.
Гросман. Так я употреблю свой способ, который я демонстрировал в Одессе.
Леонид Федорович. Пожалуйста!
Гросман машет руками над Семеном, Семен закрывает глаза и потягивается.
Гросман (приглядывается). Засыпает, заснул. Замечательно быстрое наступление гипноза. Очевидно, субъект уже вступил в анестетическое состояние. Замечательно, необыкновенно восприимчивый субъект и мог бы быть подвергнут интересным опытам!.. (Садится, встает, опять садится.) Теперь можно бы проколоть ему руки. Если желаете…
Профессор (к Леониду Федоровичу). Замечаете, как сон медиума действует на Гросмана? Он начинает вибрировать.
Леонид Федорович. Да, да… Теперь можно тушить?
Сахатов. Но почему же нужна темнота?
Профессор. Темнота? А потому что темнота есть одно из условий, при которых проявляется медиумическая энергия, так же как известная температура есть условие известных проявлений химической или динамической энергии.
Леонид Федорович. И не всегда. Многим, и мне, являлись и при свечах, и при солнце.
Профессор (перебивая). Можно тушить?
Леонид Федорович. Да, да. (Тушит свечи.) Господа! теперь прошу вниманья.
Таня вылезает из-под дивана и берет в руки нитку, привязанную к бра.
Петрищев. Нет, мне понравился испанец. Как он, в середине разговора, вниз головой… что называется: piquer une tête.[22]
Бетси. Нет, вы подождите, посмотрите, что будет!
Петрищев. Я одного боюсь: как бы Вово не захрюкал поросенком.
Василий Леонидыч. Хотите? Я хвачу…
Леонид Федорович. Господа! прошу не разговаривать, пожалуйста…
Тишина. Семен лижет палец, мажет им косточки на руке и машет ими. Свет! Видите свет?
Сахатов. Свет! Да, да, вижу; но позвольте…
Толстая барыня. Где, где? Ах, не видала! Вот он. Ах!..
Профессор (к Леониду Федоровичу шепотом, указывая на Гросмана, который двигается). Вы заметьте, как он вибрирует. Двойная сила.
Опять показывается свет.
Леонид Федорович (к профессору). А ведь это он.
Сахатов. Кто он?
Леонид Федорович. Грек Николай. Его свет. Не правда ли, Алексей Владимирович?
Сахатов. Что такое грек Николай?
Профессор. Некий грек, монашествовавший при Константине в Царьграде и посещавший нас последнее время.
Толстая барыня. Где же он? Где же он? Я не вижу.
Леонид Федорович. Его нельзя еще видеть. Алексей Владимирович, он всегда особенно благосклонен к вам. Спросите его.
Профессор (особенным голосом). Николай! Ты это?
Таня стучит два раза о стену.
Леонид Федорович (радостно). Он! Он!
Толстая барыня. Ай, ай! Я уйду.
Сахатов. Почему же предполагается, что это он?
Леонид Федорович. А два удара. Утвердительный ответ; иначе было бы молчание…
Молчание. Сдержанный хохот в углу молодежи. Таня бросает на стол колпак с лампы, карандаш, утиралку перьев. (Шепотом.) Замечайте, господа, вот колпак с лампы. Еще что-то. Карандаш! Алексей Владимирович, карандаш.
Профессор. Хорошо, хорошо. Я слежу и за ним и за Гросманом. Вы замечаете?
Гросман встает и оглядывает предметы, упавшие на стол.
Сахатов. Позвольте, позвольте. Я бы желал посмотреть, не производит ли всего этого сам медиум?
Леонид Федорович. Вы думаете? Так сядьте подле, держите его за руки. Но будьте уверены, он спит.
Сахатов (подходит, задевает головой за нитку, которую спускает Таня, и испуганно нагибается). Да… а-а!.. Странно, странно. (Подходит, берет за локоть Семена. Семен рычит.)
