капали, как после этого нормально спать, скажи мне, дорогой Пал Евсеич. Французский революционер Огюст Бланк, он что говорил — у революционера настоящего должны быть горячая голова и холодное сердце. А как вот мне сердце холодным оставить, если голодные детские глаза видишь?
— Если там и вправду краденые вещи, то да, конфискуют все, — подтвердил Мальцев. — Только доказать надо, что он этим занимался постоянно, хотя что там, если вещей много…
Он махнул рукой.
— То-то и оно, — Карецкий вздохнул, снова закашлялся. — Жену на погост, детишек — в детский дом. Разве для этого мы революцию делали, чтобы нэпманы жировали, пока простой народ вот так бедствует? Ладно, хорошо, хоть со складом этим разобрались. Теперь бы с банком что-то порешать, Гирин сегодня жаловался, что имеют его и в хвост, и в гриву начальники столичные, а с той стороны, что еще не тронута, партактив подбирается с исключением. Ориентировку мы по этому Бондарю разослали телеграфом, только вот помяни мое слово, сидит он сейчас на малине какой воровской, кошек блатных щупает да спирт попивает с шоколадом. Ниточки все за собой пообрезал, пойди — сыщи его.
Огромный бородатый мужик, лежащий на кровати, закашлялся, открыл глаза.
— Пить, — прошептал он.
— Никиша, — кинулась к нему женщина, — очнулся, родимый. Вот, держи.
Никифор обхватил кувшин ручищами и не отпускал, пока не выпил все до последней капли.
— Давно я лежу?
— Давно, — женщина вытерла слезу, — три седьмицы почти бездыха лежишь.
— А барин заходил?
— Как не заходил, почитай, раз в несколько дней о твоем здравии справлялся.
— В город мне надо, — Никифор попытался сесть на кровати, голова закружилась, и он упал обратно, цепляясь руками за рогожу, висящую на стене. — Мать, помоги.
— Лежи, Никиша, барин наказывал, как ты очнешься, мальчонку к нему послать с запиской, так он сам сюда приедет.
— Так посылай.
— Иду, иду. Отца позову, он у нас грамотный, писульку нашкрябает, и лесникова пацана отошлет. А я тебе супчик пока налью, поправляться тебе надо. Смотри, исхудал-то как, болезный.
Никифор кивнул, прикрыл глаза. Казалось, он снова потерял сознание, но нет, просто лежал, ждал. Раз барин сказал, что приедет, значит, приедет. А пока можно и супа поесть, и вообще хорошо бы чего жирного с мясным навернуть, а то чувствовал он, что ослаб за эти дни. Крепко его городской приложил, ничего не скажешь, а не отползи он тогда в сторону, едва этих аспидов из милиции услышал, так бы и загребли в каталажку. А в тюрьму ему нельзя, есть еще дела на свободе, вот хотя бы с городским этим посчитаться. Чтобы по справедливости.
Глава 10
Утром субботы Мальцев хотел было отправить бумаги обратно, но потом решил подержать их у себя хотя бы недельку — пусть крысы канцелярские поволнуются, а то их ухмылки ему до сих пор покоя не давали. Так и хотелось пристрелить из личного партийного нагана, расставить этих вот ни в чем не повинных граждан республики вдоль стенки и шмалять, пока патроны не кончатся, прямо в их рожи противные. Но истинную причину хранения бумаг в суде никому бы говорить не стал — члена партии такие мысли не красили. Составил докладную записку прокурору о том, что неплохо бы для расследования дополнительные сведения получить.
Без данных покупателей товара, с которыми их можно было бы сличить, привезенные кипы бумаги никакой важности не имели, но прокурор в ответ на запрос ответил, мол, оснований изымать документы еще и у кооперативов с артелями в рамках этого дела нет. Ну а если есть какие новые факты, ты, мил человек, сначала дело новое открой. Спорить Мальцеву с ним не хотелось, хотя, по-хорошему, надо было бы.
К Карецкому на поклон тоже идти не хотелось. Сан Саныч был личностью компанейской, доброжелательной и отзывчивой, но только когда дело не касалось службы, там все эти разговоры про несчастных детишек и жалости только разговорами и оставались, чуть поскоблишь субинспектора — кремень, а не человек.
— Тому, кто эту бухгалтерию придумал, надо причинные места отстрелить, — пожаловался он Дарье Павловне, провожая домой после воскресной прогулки. — Это ж надо так научить людей запутывать.
— Лука Пачоли умер пятьсот лет назад, — фельдшерица была чем-то озабочена и заметно нервничала, хоть и старалась это скрыть, — при всем желании, Павел Евсеевич, вы бы его не наказали.
— Откуда вы столько знаете, Дарья Павловна? — деланно восхитился следователь, но фельдшерица на неуклюжую лесть не повелась.
Мальцев довел предмет воздыханий до крыльца, она поднялась на ступеньку, потянулась к ручке двери и внезапно остановилась.
— Помните, Павел Евсеевич, вы меня аккурат неделю назад насчет управдома нашего, Сергея Олеговича, спрашивали. Не видела ли я, выходил он куда вечером среды.
— Да, — напрягся Мальцев.
— Так я не видела ничего, — фыркнула фельдшерица и скрылась за дверью.
Мальцев дождался, пока дверь закроется, сплюнул.
— Не пойму, выгораживает она его или нет? Разберусь. Другое плохо, я, взрослый человек, веду себя как прыщавый пацан. Надо выпить водки.
Со стороны соседнего дома слышался скрежет железа. Мальцев прошелся по дорожке, соединяющей обе постройки, пригляделся. Травин возле крыльца копался в своем мотоцикле. С новым управдомом следователь пить не собирался, но решил поздороваться. Ненавистный управдом-инспектор был занят тем, что пытался вставить стержень с квадратным сечением в круглое отверстие, и, судя по напрягшимся мышцам и скрежету, у него были все шансы это сделать. Как к нему подошел следователь, он услышать не должен был, тем не менее сразу повернулся.
— Привет, товарищ Мальцев. К искусству приобщались?
— Здравствуйте, Сергей Олегович, не возражаете?
Мальцев присел на ступеньку рядом с Травиным, который напильником начал стержень обтачивать.
— Милости просим. Как расследование идет? Узнали, чего это эти бандиты на меня накинулись?
Следователь помолчал немного, обдумывая, стоит ли вообще этому выпендрежнику что-то говорить, но потом решился:
— Вы, товарищ, вроде в милиции работали раньше?
— Поскольку мы тут жопами на одной деревяшке сидим в наше нерабочее время, вы, товарищ следователь, можете меня называть по имени и на «ты», — изобразил улыбку на чумазом лице Травин.
— Ну тогда и я для тебя неофициально Паша, — Мальцев примирительно поднял ладони. — Вот скажи, как думаешь, зачем эти грабители вообще залезли на склад?
Неожиданно Травин нахмурился. Он тоже раздумывал, стоит ли откровенничать со следователем, который может его, Травина, закрыть надолго в комнате с решетками на окнах. И что ему сказать, чтобы с показаниями сделанными не разнилось.
— Знаешь, я тоже об этом думал, не сходится там что-то. Смотри, трое бандитов залезли на склад, связали
