Но, приземляясь, я запутываюсь левой ногой в одеяле. Сила инерции несет меня вперед, и прежде, чем успеваю что-то сообразить, оказываюсь на полу.
Рядом пульт телевизора.
Черт!
Дринь-дринь-дринь…
53
Когда я наконец беру трубку, след от медово-сладкого ощущения, оставленного мне милым-дорогим Эдамом, уже совершенно испаряется.
— Алле, мам, — говорю, потому что уверена, что это она.
— Ты уже встала? — спрашивает она вместо «алле», и тоска неизбежности снова овладевает мной.
— Да, — зеваю я, и чтобы встать, подтягиваюсь вверх, держась за полку над газовым камином. — Я уже целую вечность как встала. — Ну, вот и она — первая ложь сегодняшнего дня.
— Ты завтракаешь?
— Нет, уже позавтракала, — ложь номер два. Господи, что со мной такое? Почему я вру матери? Ведь это же не уголовное преступление, в конце концов.
— А как сегодня Эдам?
Тут я вспоминаю. Эдам сказал, что встретится с ней, что будет вести себя в соответствии со всем моим враньем.
— Просто замечательно, — говорю я ей. — Он сказал, что с нетерпением ждет встречи с тобой.
Я чувствую, что мать потрясена, что она буквально потеряла дар речи.
Я наслаждаюсь моментом. Теперь-то она поверит, что Эдам на сто процентов человек из плоти и крови, а не плод моего богатого воображения. За последние Бог знает сколько лет она думала, что либо я не интересуюсь мужчинами, либо они не интересуются мной. Что я или лесбиянка, или никому не нужна. (Я не хочу сказать, что плохо быть лесбиянкой или даже никому не нужной. Просто я знаю, что я не первое, и, надеюсь, не второе, и мне не хочется, чтобы мама думала, что я или то, или другое.)
Я жду от матери ликования. Жду, что она попросит прощения за то, что сомневалась в существовании Эдама. Что она задохнется от восторга.
Но ничего подобного не происходит.
Вместо этого она…
— Мам, ты что… ты плачешь?
— Прости меня, — всхлипывает она, — прости… я такая глупая… просто… это так… я рада за тебя… так рада… за вас обоих…
— Мам, мы с ним еще не женимся, ничего такого.
— О, я знаю, Фейти, я знаю. Понятно, что не женитесь. Я просто очень рада, что ты нашла прекрасного человека.
Я вздыхаю. Ни с того ни с сего момент, которым я собиралась насладиться, растаял как дым, рассеявшись в прозрачном воздухе. Особенно это «понятно, что не женитесь». Господи, это же безжалостно с ее стороны.
— Мам, ты же его еще не видела…
— Я знаю.
— …и мы вместе больше трех месяцев, я его не вчера нашла.
— Конечно, — говорит она робко, видимо вдруг осознав, что до этого момента не верила мне. — Я знаю. Но я же увижу его в пятницу. Увижу Эдама. Это становится таким… реальным!
Я не в силах сдержать улыбки.
Я сделала маму счастливой.
Речь всего-то об ее встрече с Эдамом, но как много это для нее значит. Все, что она хочет для меня, это чтобы я устроила свою жизнь с хорошим человеком. И хотя я еще не решила, является ли Эдам таковым, это уже роли не играет.
Он ведь сможет стать таким.
Раз моя мама хочет этого, он таким будет. Насколько он хорош? Ну, что же, он хорошо выглядит, это вне всякого сомнения. У него красивые светлые волосы. Хорошая фигура. Красивые глаза. А то, что он согласился встретиться с мамой и поддержать мою ложь, разве это не хорошо с его стороны?
Конечно хорошо.
Конечно хорошо.
Нельзя давать ход этим изводящим меня сомнениям. В кои веки все начинает выстраиваться как надо. Мама права, все становится реальным. Мне нравится это чувствовать. Очень нравится.
Надеюсь только, что так будет продолжаться и дальше.
54
Через шесть часов, когда я на работе радуюсь тому, что день выдался спокойным, ко мне заезжает Эдам. Это время его обеденного перерыва. Лорейн поблизости нет, и мы с ним разговариваем. Но, как всегда, у Эдама только одна тема для разговора. И тема эта приводит меня прямо на склад, куда я отправляюсь, чтобы принести еще несколько коробок ночного крема.
Он целует меня в затылок.
— Эдам! Что ты делаешь?
— Ты прекрасно знаешь что.
— Я не могу делать это здесь!
— Почему? — спрашивает Эдам, искренне удивляясь.
— Потому что меня уволят, вот почему.
Он смотрит по сторонам и видит горы косметических коробок высотой в человеческий рост.
— Кто нас здесь увидит?
— Тут установлены камеры, — вздыхаю я, — телевизионного наблюдения.
Эдам оглядывает потолок, на котором нет ни единой камеры.
— Где?
— Мне надо назад за прилавок.
— Тебе же полагается десятиминутный перерыв, — в его глазах вспыхивает проказливый огонек. — Перерыв на трах.
— А ты? Тебе разве не нужно быть на месте вовремя? Уже почти три часа.
— Скажу, что ушел позднее. У меня все будет в порядке. А я всегда считал, что девчонки, которые весь день стоят за прилавком в косметических отделах, обычно не прочь поразвлечься. — Он улыбается своей дьявольской улыбкой и ослабляет узел галстука.
— Эдам, прошу тебя! Тебе нельзя здесь находиться. Уйди, пожалуйста.
— Хорошо, малыш, — говорит он, не сдвинувшись ни на сантиметр. — Все, как ты скажешь.
У меня нет времени на эти глупости, поэтому я отворачиваюсь и начинаю подбирать партию ночных кремов.
— Нет, серьезно, — говорю я ему, меня уволят.
— Да, да.
Я оборачиваюсь и вижу кипу одежды на полу, а над ней Эдама, стоящего совершенно голым, опершись локтем на одну из полок.
— Я твой, — говорит он.
— Эдам! Что ты делаешь?
— Ты же знаешь, что хочешь меня.
— Эд…
Я останавливаюсь на полуслове. Слышу звук.
Меньше всего на свете мне хочется услышать этот звук. Звук поворачивающейся дверной ручки.
— Прячься! Оденься! Исчезни! Но уже слишком поздно.
Дверь открывается, чтобы впустить Лорейн. Она неотрывно смотрит прямо на Эдама. Вид его мускулистого тела — это такое потрясение для нее, что первые несколько секунд она не в состоянии произнести ни слова. К ее парализованному пластической хирургией лицу присоединилось и ее тело.
— Лорейн, — говорю я. — Я сейчас объясню. Я ни в чем не виновата, мы ничего не делали. Я не звала его сюда.
Эдам садится на корточки и хватает свои боксерские трусы.
— Да, — подтверждает он. — Мы ничего не делали.
— Фейт, — наконец произносит Лорейн, у которой перехватило дыхание. — Немедленно в офис.
И пока я, в ожидании решения свой судьбы, следую за Лорейн через весь торговый зал и еду вверх на эскалаторе, Эдам одевается и испаряется.
55
