за сутки? Я точно знаю, что вчера ты ушел без гроша в кармане.
— Дешевле.
На всякий случай не буду говорить, что он мне достался всего за золотой. Могут возникнуть вопросы почему это так дешево.
— Ты на грани, мальчишка, — голос отца становится очень и очень опасным. — Ты знаешь, как я отношусь к вранью. Я задал тебе вопрос. Как ты заработал такие деньги за сутки?
Так. Интересно, а он знает, как я отношусь к тому, что на меня так давят? Поднимаю голову, вонзаюсь взглядом в его тяжелые глаза:
— Нарисовал голых женщин и продал их. Три серебряных за штуку. Если не верите, можете спросить у лавочника. Но я не думаю, что это хорошая идея. Поползут неприятные слухи... отец.
Воу-воу, Ден, а ты рисковый...
А что еще делать? Он четко дал понять, что будет за ложь. Конечно, кроме картинок я напродавал и других ценностей, но, если лавочник разболтается об этом, то я что-нибудь придумаю. Главное, что я ПОЧТИ честно признался за какие деньги приобрел браслет.
— Ж... ж... женщин... голых... — пищит сестра, краснея на глазах.
Отец отпускает мне руку:
— Слухи о тебе меня давно не пугают. Значит, ты хочешь сказать, что рисовал непристойности, чтобы заработать на защитный браслет в деревенской лавке? Я ничего не упустил?
Интонация отца намекает, что он упустил только рассудок своего сына.
— Всё верно.
Эйр переводит взгляд на воинов:
— Выйдите. Торн, пока останься.
Стража слушается, покидает тронный зал, закрывая за собой тяжёлую дверь. Отец спрашивает у меня:
— Почему пропадала связь с твоей печатью?..
Так, а вот тут можно и опустить подробности, а дать ему то, что он хочет услышать... Я и так вышел из образа привычного толстяка. С первого взгляда вижу, что отец слишком умен и в состоянии анализировать «странности».
— Перепил эля и вырубился. Если бы вы действительно хотели узнать, что со мной случилось, отец, то узнали бы. Но, как я понял, всем было не до меня, что, в принципе, неудивительно.
Тишина. Только возмущенное бульканье покрасневшей сестрицы и всепожирающий взгляд отца:
— Я не чувствую от тебя перегара.
Хм. Как я и говорил — он умен. Только пожимаю плечами. Мало ли что он не чувствует. Зубы почистил и петрушки пожевал.
Вот теперь он немного улыбается. Но очень уж угрожающе:
— Не слышал я, что ты умеешь рисовать. Принести пергамент! — неожиданно повышает голос.
П-ф-ф, а я уж напрягся... А тут всего-то... Испугал ежа жопой называется. Стал бы я так брехать, если бы не смог повторить эти дешевые поделки. Кто я, по-вашему, такой? Толстый аристократ? Я один из самых знаменитых коллекционеров современности! И в моей коллекции семнадцать картин, семь из которых, якобы прокляты. Одно из моих любимых занятий — их реставрация. А иногда подделка...
Спустя несколько минут я сижу за большим столом. Передо мной перо, чернила, угольки и восковые карандаши. Или как они там называются. В общем, из воска и каких-то красителей. Не самые привычные инструменты художника, но для такой дешевой работы сойдет. За спиной стоят отец и сестра. Торн — у входа в зал.
— Дочь, выйди, — тихо требует отец.
Сестра возмущённо открывает рот, но не решаясь перечить, закрывает его обратно. Напоследок, с жадностью бросает взгляд на то, что я там черкаю на листе бумаги, выходит, смерив меня ненавидящим, но все же заинтересованным, взглядом.
Итак, приступаем. Штрих тут, там, контуры, тени, геометрия. Сначала узнаются черты лица с заостренными ушками, потом тела, формы груди, аккуратной попки и длинных ног со спущенными по колено трусиками. Внутренне торжествую, понимая, что срисовываю сестренку.
— Достаточно, — выпрямляется отец. — Когда научился?
— Было свободное время.
Недолгая пауза. Но очень томительная... Наконец отец смотрит на Торна, на меня, снова на Торна:
— Вы оба достаточно отняли у меня времени. Я принял решение. Римус, ты снова сбежал из моего дома и опозорился на всю округу, спившись до бессознания. Мало того, занялся непотребством, — кивает на рисунок полуголой сестренки. — Сложно представить более глубокое дно, но ты умудрился его нащупать. Знай, что я велел привести тебя, чтобы сообщить о том, что выписываю твоё имя из родовой книги.
Напряженная пауза.
Выписать из родовой книги? Это что? Отречься от меня? Выбросить на улицу? Отстой, конечно, но не скажу, что очень разочарован. Уже понял, что лучше сдохнуть на улице, чем в этом осином улье. Я десять раз передумал играть роль вельможи. Не моё это. В подпольных делишках нет такого лицемерия. Тут же на всех отвратительно слащавые маски, а внутри... перегнившее месиво.
Суровый голос продолжает:
— Но... ты умудрился попасть в тронный зал, хоть и не так, как я велел. Сам капитан Торн пустил тебя, что удивляет меня больше всего.
Отец переводит взгляд на старого вояку:
— Я давно тебя знаю, Торн. Ты верно служил моему отцу и даже когда-то заменил мне его. Но ты сам научил меня, что следует делать с теми, кто нарушает приказы. Неужели ты настолько устал? Или... есть другие причины?
Я отчетливо слышу многозначительную интонацию в словах «другие причины». И мне очень хочется понять, о чем речь.
Торн отдает честь, отвечает:
— Есть другие причины, эйр Галлен!
— Какие же? Только не говори, что всё это из-за Элли?
— Нет, эйр Галлен! Ваша покойная супруга ни при чем. Дело только в мальчике, — кивает в мою сторону.
Кто-нибудь даст мне переводчик? Какая еще Элли?
— В Римусе? — бровь отца слегка приподнимается. — Я знаю тебя. Хочешь сказать, что он чем-то так тебя впечатлил, что ты ослушался моего приказа?
— Римус обещал мне кое-что, Эйр Галлен.
Недолгая пауза.
— И ты поверил обещаниям Римуса? Не знаю, о чем речь, но ты в своем уме, Торн? Он каждый день что-то кому-то обещает. Половина моих конюхов живёт без жалования, потому что он уже полгода обещает с ними рассчитаться.
Торн не отвечает, а я чувствую исходящее от отца раздражение, хотя по его виду и не скажешь. Он переводит взгляд то на меня, то на Торна:
— Я больше не готов выслушивать эту чепуху. Вы оба достаточно отняли у меня времени. Торн — ты стареешь и теряешь хватку. Ты сам научил меня подмечать такие вещи, поэтому не рассчитывай на снисхождение. Но... раз ты так печешься за Римуса, то я назначаю
