говорил о смерти, но я и подумать не могла, что его это коснется. Гарри, что мне делать?
Гаррик повернулся и посмотрел на Энн. На Энн, которую он любил, на Энн Шона. Но ведь Шон мертв. Он почувствовал, как эта мысль проникает в сознание, еще не оформившись в словах, но вполне реальная для того, чтобы вызвать приступ раскаяния. И он бежал от этой мысли.
– О Гарри, что мне делать?
Она просила о помощи, в ее голосе звучала мольба. Отец Энн погиб при Исандлване, братья по-прежнему в армии Челмсфорда у Тугелы, а нужно кормить мать и троих младших детей. Как он слеп, что не видел этого!
– Энн, как тебе помочь? Только скажи.
– Нет, Гарри, едва ли кто-нибудь может мне помочь.
– Если дело в деньгах… – Он поколебался. – Теперь я богат. Па оставил весь Тёнис-крааль нам с Шоном, но Шона нет, и я…
Она молча смотрела на него.
– Я могу дать тебе, – покраснел Гаррик, – сколько хочешь.
Энн продолжала смотреть на него, но мозг ее напряженно работал. Гаррик хозяин Тёнис-крааля, он богат, вдвое богаче, чем был бы Шон. А Шон мертв.
– Пожалуйста, Энн, позволь мне помочь тебе. Я очень хочу, правда.
Он ее любит, это совершенно ясно, а Шон мертв.
– Ты позволишь, Энн?
Она подумала о голоде и босых ногах, о платьях, которые застирывают до того, что они просвечивают, о заштопанных нижних юбках. И вечно этот страх, эта неуверенность бедняцкой жизни. Гарри жив и богат, а Шон мертв.
– Пожалуйста, скажи, чего ты хочешь.
Гаррик подался вперед, взял ее за руку и от волнения сильно стиснул ее. Энн посмотрела ему в лицо. «Заметно сходство», подумала она, но в Шоне была сила, а тут мягкость и неуверенность. И цвета другие: светлая рыжина и бледная голубизна вместо жесткой черноты и густой синевы. Как будто художник взял портрет и несколькими мазками совершенно изменил его суть, превратил в другой портрет. На этом она остановилась, не желая думать о его ноге.
– Ты очень любезен, Гарри, – сказала она, – но у нас есть кое-что в банке, а наша ферма свободна от долгов. У нас есть лошади; в крайнем случае мы можем их продать.
– Тогда в чем же дело? Пожалуйста, скажи.
Она знала, что должна сделать. Она не может солгать ему. Придется сказать. Но она также знала, что правда не будет для него важна. Ну, разве что немного, но не настолько, чтобы помешать ей достичь желаемого. Энн хотела стать богатой и чтобы у ребенка, которого она носила в себе, был отец.
– Гарри, у меня будет ребенок.
Подбородок Гаррика взлетел вверх, дыхание прервалось, потом началось снова.
– Ребенок?
– Да, Гарри. Я беременна.
– Чей? Шона?
– Да, Гарри. У меня будет ребенок Шона.
– Откуда ты знаешь? Ты уверена?
– Уверена.
Гаррик с трудом встал с кресла и захромал по веранде. Он остановился у перил и схватился за них здоровой рукой, вторая все еще оставалась на перевязи. Он повернулся к Энн спиной и смотрел за лужайки Тёнис-крааля, на заросший лесом склон.
Ребенок Шона. Эта мысль ошеломила его. Он знал, чем занимались Энн и Шон. Шон сам рассказал, и Гаррик не пришел в негодование. Он ревновал, но лишь немного, ведь Шон поделился с ним, и теперь эта часть его жизни принадлежала и ему. Но ребенок… Ребенок Шона!
Постепенно он начинал понимать все значение этой новости. Ребенок Шона будет живой частицей его брата, частицей, до которой не добрались копья зулусов. Он не полностью потерял Шона. Энн… у ее ребенка должен быть отец. Ей нельзя хотя бы еще месяц проходить в девках. Он может получить ее. Получить все, что любил, сразу. Шона и Энн. Она должна выйти за него, ей некуда деваться. Охваченный торжеством, и он повернулся к ней.
– Что ты будешь делать, Энн? – Теперь он не сомневался – она будет принадлежать ему. Шон мертв. – Что ты будешь делать?
– Не знаю.
– Ты не можешь родить. Ребенок будет незаконнорожденным.
Она вздрогнула, услышав это слово. И почувствовала себя уверенно.
– Мне придется уехать в порт Наталь.
Она говорила без выражения и спокойно смотрела на него, зная, что он ответит.
– Я скоро уеду, – говорила она. – Все будет хорошо. Я найду какой-нибудь выход.
Когда она говорила, Гаррик смотрел на ее лицо. Маленькая голова на слишком широких для девушки плечах, острый подбородок, зубы кривоватые, но белые… она была очень хорошенькая, несмотря на кошачье выражение.
– Я люблю тебя, Энн, – сказал он. – Ты ведь знаешь это?
Легкий кивок. Волосы на ее плечах дрогнули. Кошачьи глаза смягчились от удовольствия.
– Да, знаю, Гарри.
– Ты выйдешь за меня? – задыхаясь, спросил Гаррик.
– А ты не против? Не против ребенка Шона? – спросила она, зная, что он ответит.
– Я люблю тебя, Энн.
Он неловко подошел к ней, и она посмотрела ему в лицо. Думать о его ноге не хотелось.
– Я люблю тебя, и все остальное не имеет значения.
Он потянулся к ней, и она позволила обнять себя.
– Ты выйдешь за меня, Энн?
Он дрожал.
– Да.
Ее руки неподвижно лежали на плечах Гаррика. Он негромко всхлипнул, и на лице Энн появилось отвращение – она начала отталкивать его от себя,
