Его вежливо выпроводили из редакции, наказав охране не пускать его больше ни под каким видом. И этого душевного расстройства не мог не заметить г. Руденко, коли он встречался с ним, как сообщается в его насквозь лживом опусе.
Использовать больного человека для своих целей, г. Руденко, не только глупо, но и совершенно безнравственно…
Автор никоим образом не считает, что «человек с улицы», непрофессионал не может внести огромный вклад или решающую идею в общенародную проблему. Нет, такие люди есть и важно найти и поддержать именно их, а не психически больных «изобретателей». Об одном из потерянных для проекта людей — Олег Лаврентьеве уже говорилось. Продолжение о его судьбе — чуть позже.
Город, стертый с лица Земли
Чуть ли не единственным правдивым фактом в сочинении г-на Руденко было утверждение, что 12 августа 1953 года на казахстанском полигоне состоялось испытание «слойки». Энерговыделение ее составило 450 ктн, что отклонилось от среднего вычисленного значения более чем на 30 % (расчет давал 300–100 ктн).
В секретнейшем отчете об испытании говорилось:
«Разрушающее и поражающее действие «изделия 6с» далеко превышало по своим масштабам действие изделий, испытанных в 1949 и 1951 годах. Огненный шар больших размеров с продолжительным свечением наблюдался в жилом поселке полигона 60 км и в г. Семипалатинске, т. е. за 170 км от места взрыва. От 30-ти метровой стальной башни, на которой устанавливалось изделие и от здания с прочным железобетонным корпусом, стоявшем в 50 км, не осталось и следов. Общая картина опытного поля после взрыва уже позволяла судить о том, что произведенный взрыв приблизительно на порядок превосходил по мощности взрывы «тройки» и «татьянки».
Оказалось полностью разрушенными каменные промышленные и жилые сооружения на расстоянии до 3000 м. Деревянные дома, расположенные на дистанции до 6000 м, были все уничтожены. Подземное приборное сооружение, расположенное на глубине 8 м в 150 м от места взрыва было разрушено. Также тоннель метро на глубине 15 метров на дистанции 230 м. Железнодорожный 2-х пролетный мост, расположенный на расстоянии 1000 м, полностью разрушен. Его пролетные строения весом 97 тонн каждое отброшены на 150–200 м.
В целом следует считать, что с учетом эффекта частичной экранировки действия ударной волны и теплового излучения при взрыве водородной бомбы, который был произведен 12.08.53 г., город с поперечником 8,3 км и площадью 60 км был полностью разрушен. Кроме того, имело бы место смертельное поражение населения и животных на расстоянии до 125 км от места взрыва в районах, по которым прошел след радиоактивного облака».
Эйфория тогда была всеобщей — «слойка» стерла с лица Земли целый город! И животные за 100 км от эпицентра, которых не вывезли, были смертельно ранены…
Тогда казалось, что американцам утерли нос, поскольку разведка еще не доложила, что энерговыделение «Майка» в 25 раз больше «слойки». Значительно позже академик Харитон скажет: «Испытанная 12 августа 1953 года… бомба была далеко не лучшей конструкции. В какой-то мере термоядерные реакции там уже протекали, но можно было сделать в тех же габаритах более мощную бомбу, это требовала, правда, громадных и сложных расчетов.
И я бы назвал первым настоящим водородным взрывом 1955 год».
Тем не менее, за успешные испытания получили звание Героя Социалистического Труда и огромные премии: Зельдович, Сахаров, Тамм, Тихонов, Харитон. А Сахаров, Тамм Харитон стали внезапно академиками. Андрей Дмитриевич получил большую квартиру и меблированную дачу в Жуковке. Только «инородец» Зельдович, который разрабатывал еще в годы войны (и до нее) теорию «катюша», к тому же и в создании первых атомных бомб участвовал, а в «слойке» его вклад не меньше, чем у других новоиспеченных членов АН СССР, он академиком почему-то не стал…
Ловушка
Испытания слойки прошло, конечно, без участия Лаврентьева, он полностью был поглощен учебой, чтобы поскорее влиться в ряды исследователей «термояда».
А дела в МГУ у Олега обстояли неважно, его грозили исключить за то, что не вносил плату за обучение. Поскольку стипендии не было, жить приходилось впроголодь — на остатки от солдатских сбережений и небольшую помощь матери.
Однажды Махнев поинтересовался — почему Олег так любит солдатскую одежду, на что Лаврентьев ему ответил просто — другой нет. Василий Алексеевич расстроился и стал прелагать деньги взаймы. А Олег стеснялся брать у генерала, пока тот не пообещал, что скоро жизнь Лаврентьева изменится к лучшему. Махнев оказался не только добрым, но и обязательным человеком.
Вскоре специальным постановлением правительства Олегу назначили сталинскую повышенную стипендию и освободили от платы за обучение. Стараниям Махнева его вселили в трехкомнатную квартиру на набережной Максима Горького, комнату обставили мебелью, снабдили посудой, а по списку Лаврентьева ему приобрели нужные и редкие книги для научных разработок. В его квартире появился человек с ведомостью, предложил ему расписаться и получить огромную сумму — три тысячи рублей.
С разрешения Министра просвещения ему дали свободное расписание, и Олег «перепрыгнул» с первого курса на третий. Организовать учебу помог проректор Вовченко, который на своих лекциях по химии так объяснял студентам действие водородной бомбы: землю заливают жидким водородом и все живое замерзает.
К Олегу прикрепили трех преподавателей — физика, «англичанку» и математика. От первых двух пришлось отказаться, а вот с математиком — будущим академиком Александром Самарским — сложились хорошие, творческие отношения. Они вместе составили и решили дифференциальные уравнения для защитных магнитных полей.
Эта работа дала начало идее так называемых «магнитных ловушек», — нового варианта реактора, который он разработает и доведет до логического конца…
Казалось бы, жизнь поворачивается к нему своей лучшей стороной, но так только показалось. Курчатов, похоже, разобрался в странном поведении Олега во время первой встречи и назначил ему вторую — в Кремле. А Лаврентьев заболел, температура поднялась до 40 градусов, за ним прислали машину и увезли в кремлевскую больницу, где он провалялся две недели. Курчатов же уехал и больше они так и не встретились…
Правда, главный атомщик страны его не забыл и посоветовал своему сотруднику Игорю Головину привлечь студента к экспериментам по плазме в Институте атомной энергии. Теперь его день уплотнился до предела. Он вставал на рассвете, работал над своей ловушкой, потом занятия в университете, эксперименты у Головина.
Экспериментаторы занимались в основном «пинчами» — самосжимающимися разрядами в газах, которые Олегу показались бесперспективными, что и подтвердилось в дальнейшем.
Была там и установка, предложенная Сахаровым и Таммом, основанная на термоизоляции плазмы полем.
«Для меня это было большой неожиданностью, — рассказывал Олег Александрович, — при встречах со мной Сахаров ни словом не обмолвился о своих работах по термоизоляции плазмы… Я думал, что к той идее мы пришли с Сахаровым независимо друг от друга, оказалось же, что моя сахалинская работа навела его на мысль о термоизоляции полем… Удивительно, что поняв мою идею и реально использовав ее в совместных с Сахаровым разработках, Тамм не смог разобраться в предложенном способе ее реализации».
Действительно удивляет, что многие «киты» науки «не врубились» в его идею и отвергали предложения Лаврентьева с порога. Но были и счастливые исключения. У Головина Олег встретил академика Льва Арцимовича, главного экспериментатора по «термояду». Арцимович читал сахалинскую работу Олега и удостоил ее самых высших похвал. Он даже настоял, чтобы об Олеге и его идеях рассказали в научно-популярном фильме. Вскоре такой фильм вышел на экраны.
А у Лаврентьева уже были готовы расчеты по ловушкам, все было доведено до «железок» и составлена экспериментальная программа. Министерство одобрительно отнеслось к этому, и стали звонить Курчатову, но на этот раз заболел Игорь Васильевич и заболел надолго. Работа попала на обсуждение к Головину, и завязался бурный спор, во время которого Олег доказывал и доказал-таки свою правоту. В результате родилась странная справка, в которой Головин признает, что «сахалинское письмо Лаврентьева инициировало рождение советской программы исследований по управляемому термоядерному синтезу…», а по поводу ловушки было небрежно сказано, что «дефектов в модели Лаврентьева не обнаружено».
Сказалась, по-видимому, ревность Головина к более перспективным, чем «пинчи», ловушкам настойчивого студента.
Еще более печальная история произошла с теорией ловушек, которая попала на отзыв к главному теоретику по «термояду» академику Михаилу Леонтовичу, признанному авторитету.
