И первые диверсии не заставили себя долго ждать. Подразделения чурбанов то и дело оставались без продовольственных обозов. Начался планомерный отстрел мелких командиров. Какими бы разумными ни были гомункулусы следующего поколения, без десятников и сотников они превращались в сборище бестолочей.
Кто-то из мошенников выдумал наглую аферу. Умыкнув десятника, он переоделся в черную офицерскую форму и спровоцировал бой чурбанов друг с другом. Рецепт диверсии мгновенно разлетелся по «сарафанному радио», стычки гомункулуcов участились.
Доцландские маги, командиры и немногочисленные отряды, составленные из людей, сбились с ног, налаживая защиту тылов. Тем не менее армия Черного королевства захватила Пикельбург.
Рамштайнт, как и обещал, ушел с соратниками в подземелья. Вот почему Четыре всадника, прибывшие в столицу Дриттенкенихрайха за три дня до захвата, так и не отыскали главу преступного мира. Несмотря на предостережение хранительницы, маги не отступились от решения выполнить заказ Дункельонкеля.
Остановившись на постоялом дворе, Мор, Брань, Глад и Смерть принялись «закидывать удочки». Подлинных жуликов не попадалось. Прочий народ предпочитал вообще не говорить о Рамштайнте.
Король преступности поддерживал связь с поверхностью через нескольких доверенных связных. И хотя они собирали информацию для Рамштайнта, до них пока не донеслись слухи о разыскивающих его людях.
Тилль Всезнайгель, оставшийся с главным бандитом Дриттенкенихрайха, тяготился бездействием. От брата и барона Николаса не было весточки… Это означало, что события развиваются по плану, составленному вместе с Иоганном. Если же перевести на человеческий язык, то старший Всезнайгель уже попал в плен. Тиллю было трудно смириться с необходимостью ждать. Он рвался в бой.
Иоганн, над которым трудился Адольф, сравнительно легко сопротивлялся его заклятьям. С самого начала Всезнайгель занялся составлением плотного кокона защитных заклинаний. Он «заморозил» тело, ведь оно недолго бы выдержало напряжения при распятии на цепях. Мышцы и кожа колдуна окаменели, кровь замерзла, сердце остановилось. Физическая оболочка впала в состояние бесконечного летаргического сна. Будь Адольф талантливым магом, он поразился бы умению Иоганна. Но шкафообразный подручный Дункельонкеля оказался слабаком по части волшебства и вообще невнимательным типом. Он несколько дней продолжал обвешивать пленника пыточными кулонами, пока не понял: Всезнайгелю плевать на адские побрякушки.
Дух Иоганна оставался бодрым. Колдун словно видел себя и Адольфа со стороны. Он развлекался разрушением талисманов, питался магией и готовился к настоящим испытаниям.
Дункельонкель зашел в камеру через пять дней после первой встречи. Он сразу оценил состояние пленного.
– Адольф, ты дурак, – заявил глава Доцланда, хохоча. – Люблю старину Всезнайгеля. Сукин ты сын, Иоганн!
После визита Дункельонкеля Адольфу составили компанию два более способных мага, приступивших к реальной борьбе. Они занялись снятием защитных заклинаний и атаками на дух Иоганна.
Марлен ни разу не появилась.
Она восстановила силы, живя возле Разлома, хотя ей понадобилось девять дней вместо трех.
На десятый бывшая Белоснежка переступила порог своего убежища. Там она застала Шванценмайстера. Парень сидел за столом и читал один из магических трактатов. К тому же он вернулся в прежний, «дособачий» облик. Девушка растерялась.
– Что ты тут делаешь? – сверхоригинально спросила она.
Юноша оторвался от чтения, радостно улыбнулся:
– Привет, Марлен. Вот, живу…
Шлюпфриг не торопился покидать теплую обустроенную пещеру. Снаружи лютовали морозы. Здесь были еда, питье, книги и целый парад застывших фигур. Сначала Шванценмайстер робел, но затем пообвык, стал развлекаться сочинением историй о заколдованных людях и чтением древних толстых томиков.
Ведьма расстегнула шубу, прошла к столу, оперлась на него руками, склоняясь к Шлюпфригу:
– Как ты посмел здесь поселиться?
– Ну, ты же сама меня сюда приволокла. – Парень развел руками. – И хотелось тебя увидеть, честно говоря.
Шванценмайстер наблюдал за качающимся талисманом.
Сосудик на тесьме, надетой на шею Марлен.
Юноше вдруг захотелось сорвать этот темный флакончик, разбить, растоптать его. Ничего подобного Шлюпфриг никогда не испытывал. Навязчивая идея крепла.
Девушка размышляла: «Он снял проклятье. Значит, либо папаша простил, либо нашелся доброхот вроде дядюшки. Интересно-интересно. Но красив, поганец, по-прежнему красив». Она пыталась придумать, что делать с ненавистным Шванценмайстером, и не находила решения.
Пауза затягивалась.
– Все? Повидал дуреху? – сквозь зубы процедила Марлен.
– Не все, – ответил парень.
Он схватил талисман и дернул его вниз.
Тесьма не поддалась, зато не ожидавшая наглой выходки девушка наклонилась еще ниже, и Шлюпфриг врезал рукой по мраморной столешнице.
Пузырек лопнул.
Осколки впились в ладонь парня. Он разжал пальцы.
– Да я тебя… – выдохнула Марлен и потеряла сознание.
Шванценмайстер вскочил. Он метнулся к девушке, схватил ее за плечи. Порезанную руку снова обожгла боль. Шлюпфриг посмотрел на ладонь. Осколки таяли, как бы впитываясь в раны.
Голова стала легкой, в ушах зашумели тысячи голосов. Прочие ощущения ушли.
Парень так и не вспомнил потом, как он доволок Марлен до кровати, уложил ее поверх одеяла и упал рядом.
Очнулся он в полубредовом состоянии. Странно, раненая рука совсем не болела, зато распухла и приобрела лиловатый оттенок.
Девушка не приходила в себя. Шлюпфриг, словно зомби, бессмысленно пошатался по подземелью, а затем вернулся в постель.
Он проваливался в сон, где его преследовали тягучие видения, пробуждался, ел, пил, безрезультатно пытался растормошить Марлен, снова отключался.
Девушка впала в оцепенение наподобие того, в котором оказалась Хельга Страхолюдлих. Парень, отравленный талисманом, день за днем топтался возле любимой, не осознавая, как быстро и напрасно пролетает время. Лиловая опухоль стала ползти от кисти по предплечью и выше, но Шванценмайстер этого не замечал.
В ночные часы призраки терзали его дух, а сознание Марлен застыло, будто птица, попавшая в стоп-кадр.
Воистину провидение выкинуло невероятный фортель, отлучив от основных событий мира сразу несколько ключевых героев.
После долгих уговоров и извинений Грюне простила рядового Лавочкина. Ему самому порядком снесло крышу: японский пересказ пушкинского романа, сделанный на немецком языке, – чудовищное извращение.
– Давайте-ка поспим, – предложил Филипп Кирхофф.
Все согласились. Время было позднее.
На юго-востоке полыхало небо. Коля знал: это фейерверки драконьих новостей. Жаль, из-за деревьев не были видны огненные письмена.
Фрау Грюне достала из своей котомки клубок. Встала, обошла костер, бережно укладывая красную шерстяную нить. Затем, когда круг был замкнут, она связала нить в кольцо.
– Это зачем? – спросил парень.
Ответил зевающий Ларс:
– Древнее колдовство. Защита от врагов. Никто не переступит нить, пока она связана.
Все улеглись спать, лишь Ларс продолжал тихо бренчать на лютне.
Лавочкин смотрел в звездное небо. Мысли не давали уснуть: «Подумать только, месяц! Дома-то, небось, уже и искать-то нас с Болванычем прекратили. Кстати, где он сейчас, интересно, болтается?»
Как на заказ, солдату почудился голос Палваныча:
– Я убью тебя, Лавочкин!.. Я убью тебя, Лавочкин!..
Коля вслушался. Нет, не почудилось!
– Я убью тебя, Лавочкин!..
Парень напрягся, застыл.
Тишина.
– Почудится же! – прошептал солдат и заснул.
Пробуждение было не хуже, чем в армии. Вконец сошедший с ума Ларс вдарил по струнам и загорланил утреннюю песню:
Тили-тили, трали-вали,мы кровищу проливали!Тарам-пам-пам…
– Помолчи! – умоляюще протянул рядовой, но лютнист-шабашник был неукротим.
Когда он умолк, все уже встали. Коля подкинул дров в начинающий гаснуть костер. Грюне ушла к ручью и вернулась с котелком воды. Филипп осоловело таращился по сторонам и ничего не делал.
Стали собирать завтрак. Лавочкин залез в мешок и увидел бутылку:
– Что же это я? Давайте выпьем винца!
Он достал сосуд, врученный Аршкопфом, взялся за печать с пробкой.
Сургуч мгновенно вскипел и испарился под Колиными пальцами. Пробку вышибло, будто внутри томилось шампанское.
Парень и его новые знакомцы смотрели, открыв рты, как из бутылки исторгается сизый дым. Густое облако причудливо закрутилось в смерч, чуть не затушив костер.
Потом дым рассеялся, и перед зрителями предстал Павел Иванович Дубовых с автоматом на плече.
