делает сплесни, укладывает троса в тросовый ящик, еще год обслуживает амортизаторы, смазывает пружины, заменяет сработавшиеся, потом два года изучает пушку, довольно примитивную, после этого два года изучает повадки китов. К пушке ученика допускают опять же, с разрешения Союза гарпунеров. Шеф-гарпунер позволяет ему сделать десять контрольных выстрелов, при этом сам выбирает цели. Если хоть один выстрел неудачен, испытание переносится на следующий промысловый сезон! Всё это рассказал мне Питерсон, когда мы с ним вдвоём чистили пушку. Гарпунёром он стал только через сем лет после того как его приняли в ученики, сдав «экзамен» только со второго раза. Он оказывается вообще капитана был на норвежском краболове, до того, как китобоем стать! Выглядит он довольно молодо, а так-то мужику уже за пятьдесят.
— Девять выстрелов я сделал и все попал! А десятый раз мне в берардиуса стрелять пришлось — эмоционально рассказывает мне Питерсон, проверяя уровень масла в системе отката — он чуть больше касатки, а на море шторм был. С пятидесяти метров стрелять! Так-то я попасть по нему, но только вскользь гарпун проходить, все это видеть, но экзамен не принять! Кит на лине не быть, экзамен не принять!
— Жёстко — соглашаюсь я с возмущением норвежца. Я вообще понять не могу, толи они тупые, толи мы такие способные, но семь лет ходить в учениках, чтобы просто стрелять из примитивной пушки с расстояния в тридцать метров, но огромным китам, это как-то прибор!
Вообще, после нашего противостояния Питерсон как-то сразу переменился, как будто совсем другой человек! Рассказывает мне истории из своей жизни, работает со мной вместе почти на ровне и терпеливо объясняет нюансы работы гарпунера. Ну а я пока не «быкую», и всё внимательно слушаю. Нужно сделать так, чтобы никто меня не смог за «жабры» больше взять, а для этого нужно не давать больше повода. Нужно учиться, я даже несмотря на усталость после рабочего дня, стараюсь зубрить наставления по штурманскому делу, а ну как меня «реабилитируют» и (не дай бог конечно) обратно в штурманы засунут? Вот я и слушаю Питерсона, хотя до сих пор ловлю себя на том, что смотрю на него с жутким желанием засадить по морде.
Сегодня «Энтузиаст» выходит в море, и что бы не идти к базе с «пустыми руками» мы пойдём на охоту. Добыть китов нужно не только, чтобы что-то притащить к «Алеуту», но и для того, чтобы пристать к нему в штормовом море, если погода подкачает. Вот такие сейчас штормовые кранцы в ходу. Кит будет служить буфером между судами сколько нужно, хоть пару дней, хоть пять, после чего его отправят на переработку, но тут тоже есть свой «прикол». Провисев в море несколько дней, мёртвый кит годен только на переработку в муку. Мясо его уже не годно для употребления в пищу людьми, зато на корм для животных — вполне. Вот такое сейчас «рациональное» использование даров моря. Кашалотов то и так не едят, его мясо не годиться в пищу, оно обладает сильным, не очень приятным запахом, а вот других китов есть вполне можно, для чего на плавбазе и установлен консервный завод. Жутко и неприятно, но поделать с этим сейчас ничего нельзя, тем более и меня сейчас готовят в качестве охотника на морских гигантов.
«Энтузиаст» вышел в море как-то буднично, без всякого торжества. Просто подняли якоря и дали ход, выходя из надоевшей всем обледенелой бухты. На небе низкие, темные облака, предвещающие нам снег, холодный ветер свистит в оснастке судна, а из огромной, трубы вырывается черный дым, накрывая фок-мачту и бочку на ней. Скоро мы повернём и тогда марсовому будет полегче, ветер перемениться, но пока ему приходиться терпеть. Мостик забит народом, на нем сейчас семь человек. Тут же стою и я с Питерсоном. Все на поиск китов! Место гарпунёра и его помощника во время поиска на самой высокой точке корабельной надстройки, а это как раз ходовой мостик, выше нас только марсовый, который сидит в своей бочке и вертит головой как пилот истребителя пытаясь «нащупать» цель. Питерсон, капитан, марсовый, старпом и вахтенный помощник вооружены биноклями, ну а остальные ищут «фонтаны» без них.
Море штормит, наш китобоец качает как на каком-то продвинутом аттракционе, на волнах белые «барашки» и разглядеть в таком море фонтан кита очень сложно, тут нужен опыт и очень зоркие глаза. Наша пушка закрыта брезентом, чтобы предохранить её от брызг и обледенения. Один из гарпунов уже заряжен в ствол, на нем нет только гранаты, линь из тросового ящика заходит под брезент, остальные гарпуны стоят наготове. Две гранаты лежат у меня в брезентовой сумке, оттягивая плечо, взрыватели у Питерсона — мы готовы в любой момент бежать к пушке и готовить её к стрельбе.
— Фонтан! — над китобойцем разноситься крик марсового, который указывает рукой прямо по курсу, Всё внимание наблюдателей тут же переноситься туда. Я вглядываюсь в горизонт, но кита ещё не вижу, хотя уже и Питерсон толкает меня в плечо, а сам бежит по узкому и ходящему ходуном переходному мостику на бак, и я тут же бросаюсь за ним.
Питерсон сам вкрутил взрыватель, а я навинчиваю гранату на гарпун. Брызги бьющихся в нос судна волн, холодным дождём накрывают нас. Я держусь за гарпун, а Питерсон уже у спускового рычага. Закончив возиться с гранатой, я перебегаю за его спину к ограждению бака, к которому крепятся пять запасных и добойных гарпунов и крепко цепляюсь за него обоими руками, не отрывая взгляда от неспокойного моря. Это страшно! Страшно и красиво! Тёмное, холодное море прямо передо мной, впереди, перед пушкой ограждения нет, и только гарпунёр с орудием отделяют меня от пучины. Питерсон стоит непринуждённо, широко расставив ноги и положив левую руку на спусковую скобу. Кажется, что уходящая то и дело из-под ног палуба просто прилипла к его сапогам. Сейчас я тоже уже вижу кита! Он там не один, там целая стая!
— Это кашалоты! — кричит мне Питерсон — видишь какой маленький фонтан?
Я вижу, теперь и в живую можно рассмотреть, как то и дело из дыхала то одного, то другого кита вырывается облачко белого пара, почти не заметного на фоне кипящих волн. Китобоец полным ходом идёт на сближение.
— Самого крупного стреляем, он почти в середине, ты видеть? — продолжает меня спрашивать Питерсон.
— Вижу, а потом? — спрашиваю я.
— Догоним и всех убьём! — у Питерсона аж
