У причала пассажиров катера ждал «опель», раскрашенный в грязно-коричневые цвета камуфляжа. На этой стороне было полно войск, переправившихся из Пиллау и готовящихся к обороне. Повсюду выкапывались окопы, делались завалы из остовов сгоревших автомобилей, обустраивались долговременные огневые точки. Пункт приема раненых, оборудованный во дворе сгоревшего дома, был переполнен. Сновали санитары с носилками, медсестры помогали передвигаться ходячим, перед палатками на земле лежали десятки тел с белеющими повязками, не то еще живых, не то уже скончавшихся от ран людей. И среди этого прифронтового хаоса бродили оборванные фигуры в гражданской одежде — перебравшиеся на эту сторону кёнигсбержцы, рассчитывающие найти спасение на косе и теперь блуждающие в поисках временного пристанища и пищи.
Поселок Нойтиф был уже частично разбит бомбовыми ударами советской авиации. Несколько домов горело, и никто, конечно, не собирался их тушить. Колонна грузовиков стягивалась к старой крепости, расположенной на берегу моря чуть в стороне от поселка. Там шли интенсивные приготовления к долговременной обороне: завозились боеприпасы, вооружение, запас продовольствия, минировались подступы к капонирам.
«Опель», подпрыгивая на рытвинах, образовавшихся на некогда безукоризненно ровной дороге, беспрепятственно выехал из поселка. Патруль полевой жандармерии, увидев автомобиль, вытянулся, приветствуя высокого посетителя. Дело в том, что «опель» принадлежал штабу гаулейтера и все охранники знали, что если машина едет в сторону резиденции, то она, скорее всего, везет кого-то на доклад к Эриху Коху.
Проехав мимо аэродрома с громадными ангарами, разбитыми во время последних бомбардировок, и обломками сожженных «фокке-вульфов» и «мессершмиттов», автомобиль свернул на узкую бетонную дорогу. Здесь уже не было ни души, так как патруль никого не допускал в район резиденции без спецпропусков. А их имели только немногочисленная обслуга, высшие чины НСДАП, ну и, само собой разумеется, отдельные руководители СД и гестапо.
Проехав по прямой дороге около пяти километров, автомобиль остановился перед глухими металлическими воротами. Резиденция гаулейтера была окружена высоким деревянным забором, покрашенным в темно-зеленый цвет. Повсюду на высоких шестах с оттяжками была развернута маскировочная сеть — штаб гаулейтера тщательно маскировался, чтобы, не дай бог, его не заметили с воздуха. Пока, по-видимому, советские летчики ничего не знали о резиденции. Бомбы ложились в районе аэродрома, в поселке, у старой крепости. Здесь же не было ни одной воронки.
Охрана в маскировочных костюмах проверила документы у вновь прибывших, небрежно козырнув оберфюреру Бёме. «Совсем обнаглели, — с раздражением подумал он. — Если они охраняют гаулейтера, то уже не считают для себя обязательным с должным уважением относиться к старшим по званию». Охрану здесь нес взвод СС, подчиняющийся непосредственно Коху.
Ворота открылись, и автомобиль въехал на площадку перед домом. Здесь уже стояли несколько черных лимузинов, один крытый грузовик, десяток мотоциклов с колясками.
Дом был одноэтажный, с широкими двустворчатыми окнами, имеющими аккуратные ставни-жалюзи. Несколько ступенек вело к широкой двери с навесом, опирающимся на четыре граненые колонны. Черепичная крыша с мансардой, примыкающий к дому гараж с плоской кровлей из гофрированного железа, несколько хозяйственных построек поблизости — вот и вся резиденция. Для любящего роскошь и помпезность Коха это было несколько странным. Бёме, всякий раз бывая здесь с докладами, испытывал чувство удивления: «Скромно живет наш гаулейтер. Совсем не так, как раньше, в Гросс-Фридрихсберге».
Сопровождающие оберфюрера охранники, спросив разрешение, ушли в караульное помещение, а Бёме, поднявшись по ступенькам, уже собрался открыть тяжелую дверь. Но стоявший рядом рослый эсэсовец с автоматом, указав рукой куда-то в сторону, проговорил:
— Господин оберфюрер, пройдите, пожалуйста, в бункер. Гаулейтер ждет вас там.
Бёме прошел под натянутой между деревьев маскировочной сеткой метров двадцать в указанном направлении и оказался у металлической двери в бетонном коробе спуска в бункер. Охранник услужливо открыл ее перед оберфюрером, и тот, придерживаясь рукой за перила, стал спускаться по довольно крутой лестнице в глубь подземелья.
Преодолев небольшой тамбур с вешалкой, Бёме оказался в просторном помещении, освещенном мягким электрическим светом. Деревянное покрытие стен создавало иллюзию легкости конструкции, как будто это не бункер, а какое-то легкое бунгало где-то в предгорьях Альп. На стенах висели несколько картин с сюжетами охоты и большая карта Восточной Пруссии с аккуратными шелковыми шторками.
Из-за стола поднялся адъютант Коха — двухметровый громила со шрамом на правой щеке — гауптштурмфюрер СС Гюнтер Ленц. Когда-то, будучи студентом Кёнигсбергского университета, он был одним из боевиков штурмового отряда Ремпа, громившего еврейские магазины и совершавшего налеты на рабочие кварталы Кёнигсберга. Потом служил некоторое время в четвертом моторизованном полку НСКК[149]. Где «подобрал» его Кох, точно никто не знал, но уже на протяжении нескольких лет он был бессменным адъютантом гаулейтера.
— Добрый день, господин оберфюрер. Подождите немного, гаулейтер сейчас вас примет.
Бёме опустился в глубокое кресло, протянул руку к газете, лежащей на журнальном столике, но взять ее не успел. Дверь кабинета открылась, и на пороге показался сам гаулейтер.
Гаулейтер был невысокого роста, плотный, с широким лицом и уже обозначившимся вторым подбородком. Острые карие глаза, высокий лоб, темная, едва седеющая шевелюра с небольшими залысинами, массивный нос, придающий лицу несколько простецкое выражение. И, конечно же, знаменитые усики, известные каждому кёнигсбержцу. Вопреки обыкновению Кох был одет не в привычный френч с белой рубашкой и галстуком, на котором красовались петлицы с двумя золотыми дубовыми листиками, увенчанными орлом с распростертыми крыльями, а в камуфляжную блузу с толстой шнуровкой, как какой-нибудь фельдфебель из гренадерской дивизии.
— Дружище Бёме, приветствую вас! Как добрались? Не попали под бомбежку? Проходите. — Кох слегка подтолкнул его в спину. — У меня здесь один гость. Нам нужно поговорить втроем.
Бёме прошел в кабинет.
В стороне от большого письменного стола на диване сидел седовласый мужчина в строгом темно-синем костюме. Рядом с ним на диване лежал набитый бумагами портфель. При появлении Бёме он встал с дивана и, сделав шаг навстречу оберфюреру, произнес:
— Рад встрече, господин Бёме. Как давно мы с вами не виделись.
Оберфюрер Бёме сразу узнал посетителя гаулейтера. Это был доктор Альфред Роде, директор художественных собраний Кёнигсберга, выдающийся ученый-искусствовед, имеющий мировую известность специалист по янтарю.
Первая мысль, мелькнувшая у Бёме, была: «Зачем он здесь? Он же совершенно штатский человек и никакого отношения к подготовке города к обороне не имеет!» Но тут же сообразил: «Кох наверняка неспроста сводит нас вместе в своем кабинете. Есть нечто такое, что для Коха не менее важно, чем оборона города…»
Бёме вгляделся в лицо доктора Роде. Оно было сосредоточенным и казалось несколько взволнованным. По всему было видно, что только что у них с гаулейтером шел какой-то чрезвычайно серьезный разговор. Роде нервно теребил ручку портфеля, передвигая ее из одной стороны в другую, как будто выполнял при этом только одному ему понятную работу.
«Нервничает! — подумал оберфюрер. — Сейчас, может быть, и я занервничаю…»
— Садитесь, господа. — Гаулейтер указал рукой на диван, а сам сел в кресло, стоящее рядом. — Я вызвал вас сегодня для того, чтобы вместе обсудить совершенно секретный вопрос. Не менее секретный, чем те, которыми вы занимаетесь, оберфюрер.
Кох сделал паузу. Провел рукой по густым волосам, потер ладони одна о другую, как бы раздумывая, с чего бы ему начать.
— Господа, положение вы знаете. Русские у стен Кёнигсберга. Наши героические солдаты дерутся, как тигры, отражая удар за ударом. Все, от мальчиков из гитлерюгенда до стариков фольксштурма, встали на защиту нашего города. Мы уверены, и об этом я доложил фюреру, что героические усилия нашего народа и наших солдат отбросят врага от стен Кёнигсберга. Именно отсюда начнется перелом в битве с большевистскими ордами. Перед нами пример Фридриха Великого…
«Интересно, а сам он верит в то, о чем говорит? — подумал Бёме. — „Перелом“, „пример Фридриха“. Безумие! Он не хуже меня знает, что не только городу-крепости, но и всей кёнигсбергской группировке осталось сопротивляться не более двух-трех недель! Иначе бы зачем он дал указание готовить целый поезд для отправки сотрудников гауляйтунга в Саксонию? Железнодорожники уже сформировали этот состав, и он стоит в двух шагах от полицай-президиума в тупике на Северном вокзале».
