– Как твои ноги, мама, не болят? – озабоченно спросила Сэм.
– Ноют немного, – со вздохом призналась Сара. Лицо девочки омрачилось.
– Ты так много трудишься, мама. Ничего, когда я вырасту, то куплю ранчо, чтобы ты больше никогда не работала. Ты будешь сидеть весь день, положив ноги на подушку. Ты не хочешь, чтобы я их растерла, перед тем как я пойду?
Сара вытянула руку и погладила дочь по щеке.
– Нет, милая. Ступай и отдохни хорошенько. Да, не дразни помощника шерифа. Он ведь очень хороший человек.
– Знаю. Теперь мы с ним настоящие друзья. Он сказал мне, что когда я вырасту, то буду такой же красивой, как Кэсси.
– Конечно, будешь.
Сэм прильнула к матери и поцеловала ее.
– Я люблю тебя, мама.
Коулт уже целых полчаса слушал то, что говорил генерал Карсон. Он ожидал встретить шумливого, в оленьих штанах, здоровенного гиганта, у которого со шляпы свисал бы бобровый хвост, а вместо этого он увидел перед собой очень скромного, сдержанного и худощавого человека.
Забрасываемый со всех сторон вопросами, Карсон оказался удивительным рассказчиком, причем, описывая Дикий Запад, он ни разу не упомянул свой собственный вклад в освоение этого дикого края.
Когда Карсон узнал, что Коулт Фрейзер сражался на стороне Конфедерации, то отвел его в сторону и начал расспрашивать о том, как сказывается Реконструкция на положении южных штатов.
Карсон внимательно слушал, как Коулт рассказывал о трудностях, с которыми столкнулся Юг, пытаясь восстановить свое былое величие, о горьком осознании того, что возврата к прежней жизни никогда уже не произойдет.
– То же самое можно сказать и об индейцах, капитан Фрейзер, – заметил Карсон. – Они никогда не смогут вернуться к своему старому, привычному образу жизни. Наше правительство не только сгоняет их с собственных земель, на которых они когда-то свободно кочевали, оно загоняет индейцев в резервации, где их перемещения ограничены, где индейцы не могут жить так, как они привыкли. Племена навахо с давних пор занимались земледелием в отличие от остальных индейских племен. Они обрабатывали землю, выращивали фрукты. Наше правительство согнало всех индейцев навахо в резервации, где земля слишком бедна, чтобы выращивать хороший урожай, и теперь мы вынуждены оказывать им помощь, выдавать деньги и продукты, чтобы они не страдали от нужды и голода.
– Однако, сэр, как мне известно, племена апачей и команчеи очень воинственные. Они друг с другом не жили в мире, а уж о белых соседях и говорить не стоит.
– Что верно, то верно, капитан. Боюсь, что большинство индейских племен объединятся, встанут на тропу войны, взяв в руки палицы и луки. Пройдет лет двадцать – тридцать, не меньше, когда будет положен конец войне с индейцами. Будем надеяться, что такого не случится между Севером и Югом.
Коулт поблагодарил генерала за беседу, извинившись, что ему пора идти. За последние полчаса он нигде не видел Кэсси, а ему еще хотелось потанцевать с ней. Потеряв ее из виду, он подумал, что ей, наверное, захотелось подышать свежим воздухом, и тоже вышел на улицу.
Кэсси стало жарко и как-то не по себе. В довершение Боб Каллум в третий раз наступил ей на ногу, и она уже не могла дождаться конца танца. Ее взгляд то и дело устремлялся в сторону дверей, открытых на улицу. Ей так хотелось на воздух, что она больше не могла противиться искушению. Едва танец закончился, она поблагодарила Боба и поспешно пошла на выход, чтобы никто не успел остановить ее.
Кэти дала ей последний совет, но советы всегда легче давать, чем им следовать. Она по-прежнему не могла убедить себя, что ей пора забыть о Теде. Для этого ей требовалось какое-то подтверждение, какое-то доказательство того, что он больше не вернется назад.
Но она уже не была уверена в том, что по-настоящему любила Теда. Ведь пять лет назад она была так молода, совсем еще девчонка с романтическими фантазиями. И не вызвана ли ее решимость ждать Теда просто способом избегнуть искушения увлечься Коултом? Но в одном она не сомневалась: надо было выбирать между ними – или тот, или этот. Пора прекращать свои метания.
С момента начала вечеринки Коулт ни разу не подошел к ней. Он был целиком увлечен разговором с генералом Карсоном, казалось, он совсем не замечает ее. Если ей требовался какой-то знак, то одно это уже могло стать свидетельством его подлинного отношения к ней. Итак, его намерения четко прояснились; ей же ничего не остается, как грустно бродить одной, пытаясь, так или иначе, объяснить себе свои собственные переживания.
Вечеринка ей уже наскучила. Не желая идти, домой, Кэсси направилась к зданию школы. Здесь она чувствовала себя намного ближе к Теду.
Луна бросала серебристый свет на стены и пол классной комнаты, она прошла к доске и встала перед посланием Теда, написанным им, когда он уходил воевать.
Кэсси прикрыла глаза.
– Мне нужен знак или предзнаменование, Тед. Мне необходимо что-то ощутимо большее, чем твое обещание вернуться. Нечто такое, что избавило бы меня от этой борьбы.
– Кэсси, что ты делаешь здесь одна и в полной темноте?
Ее глаза внезапно раскрылись, она развернулась с изумлением.
– Коулт! Как ты напугал меня!
– Извини. Когда я не смог найти тебя на вечеринке, я подумал, что ты, наверное, здесь.
– Почему ты так решил?
– Не знаю. Это пришло само собой, вот и все.
Не было ли это тем знаком, о котором она так молила?
– Ты имеешь в виду некое прозрение?
Коулт усмехнулся:
– Мои помыслы о тебе вряд ли назовешь только духовными. Но почему бы нам не пойти и не потанцевать?
– Нет. Мне совсем не хочется танцевать.
– Это так странно, особенно для такой молодой и красивой женщины, как ты.
– Коулт, побереги свою обольщающую лесть для тех, кто желает это слышать.
– Что случилось, Кэсси? – Раздражение в его голосе говорило о том, что он разозлился. – Я пришел сюда, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке.
– Ах! – насмешливо воскликнула Кэсси. – Ты пришел сюда, надеясь, что мне будет интересно играть по твоим правилам. Так вот, я не намерена плясать под твою дудку – хихикать и кокетничать. Мне нисколько не интересно флиртовать с тобой, танцевать с тобой и уж тем более заниматься с тобой любовью.
– Ни со мной и ни с каким-нибудь другим мужчиной, Кэсси. Ты вбила себе в голову, что все мужчины похотливые хищники. Причина твоего раздражения в том, что я пробил дыру в твоих защитных доспехах, которые ты носила, как Жанна д'Арк, и теперь тебе стыдно и неловко за свою настоящую страсть.
– Ты считаешь, что разгадал и меня, и мой секрет, но ты заблуждаешься, Коулт. У меня точно такие же мечты, чувства и помыслы, как у любой другой женщины.
– Тогда веди себя как обычная женщина. А для начала сотри эту эпитафию. Ей место на могильной плите, а не в классной комнате.
Коулт прошел к доске и принялся стирать тряпкой написанные мелом прощальные слова Теда.
Потрясенная Кэсси бросилась к нему и вцепилась ему в руку.
– Остановись! Остановись! – закричала она и расплакалась.
Он отбросил в сторону тряпку и обхватил ее за плечи, его глаза потемнели от еле сдерживаемой злости.
– Боже мой, Кэсси! Ты такая красивая, такая пылкая женщина – и так глупо тратишь годы своей жизни. Посмотри в лицо правде, Кэсси: только смерть могла помешать ему вернуться к женщине, которую он любил.
– Это неправда. Ты ошибаешься, – всхлипывала она.
Он привлек ее к себе, обнял, причем его щека касалась ее мягких медно-каштановых волос, а она все плакала, уткнувшись головой ему в грудь. От ее слез его рубашка стала влажной. Он вдыхал ее сладостный аромат и чувствовал тепло ее тела, мягкого, округлого, прильнувшего к его собственному.
Он обхватил ее щеки ладонями, и его пальцы запутались в ее волосах.
– Ах, Кэсси, – пробормотал он, – я не хочу причинять тебе никакой боли, а между тем, кажется, только этим и занимаюсь.
Он нагнул голову и поцеловал ее в лоб, затем принялся целовать ее мокрую от слез щеку. Отросшая задень щетина возбуждающе царапнула по ее гладкой коже, он нагнулся еще ниже и прижался губами к ее губам.
Поцелуй вышел нежный и ласковый. Кэсси явственно различала соль своих слез на его губах. Она чуть-чуть отстранилась, чтобы не заплакать, однако он, наоборот, сильнее прижался ртом к ее губам, просунув между ее губами язык, и начал играть его кончиком.
Когда их языки встретились, ее тело вздрогнуло от внезапного приятного потрясения…
Тед никогда не целовал ее с таким пылом, ему никогда не удавалось вызвать в ней столь сильное ответное желание. Когда он провел языком по ее губам, она застонала от удовольствия, голова у нее закружилась, мурашки побежали по всему ее телу. Затем он снова впился поцелуем в ее губы, и ей почудилось, что теперь, кроме нее и него, нет больше никого на свете. Она закрыла глаза и отдалась влечению страсти, в то время как он осторожно опустил ее на пол.
