— Львы! — сказала Анюта и, обращаясь к Скачибобу, добавила: — Иди-ка на руки, чтобы не смущать почтенную публику.
Почтенной публики вокруг львов собралось немало. Много здесь было и «полупочтенной» публики, как называл малышню Брюхо. Почтенные разглядывали львов издали — уважительно и радостно. Полупочтенные, отчаянно визжа и мешая друг другу, пытались забраться на вновь обретенные произведения искусства. И некоторым это удавалось. Особенно преуспели те, кто карабкался на льва, стоящего по эту сторону канала.
— Наши ловчее! — с гордостью сказал Витька.
— Ничего подобного. Просто на нашем постаменте след от укуса Жужляка. Они его как ступеньку используют, — поправила его Анюта.
— Ага! Постаменты-то новые! А ты что говорил?
— А что я говорил? — спросил Михаил рассеянно. На постаменты он еще не успел посмотреть. Значительно больше его заинтересовали сами львы. Он мог поклясться, что они улыбаются, хотя никаких оптических иллюзий и в помине не было — солнце освещало их ровным теплым светом. А раз уж бронзовые львы улыбаются — значит, полоса неудач явно кончилась.
Евгений ДРОЗД
КАК ЖАЛЬ, ЧТО ОНИ ВЫМЕРЛИ
Наш старший воспитатель Петр Тимофеевич любил по воскресеньям устраивать чаепития для учащихся, которые по каким-то причинам не уезжали домой и не уходили в город, а оставались в стенах училища.
Во время одного из таких застолий, когда на столе, на белоснежной скатерти, уже расставлены были подносы с хрустящим печеньем, вазы с конфетами и блюдца с вареньем и подан был свежезаваренный чай, кто-то из первокурсников робко попросил Петра Тимофеевича поведать историю своего первого подвига — задержания матерого хулигана-хроноклазмера Фильки Купревича, более известного под кличкой Филимон Купер.
Историю эту мы слышали неоднократно, но нам она не надоедала. Так же, как Петру Тимофеевичу не надоедало ее рассказывать. Вот и сейчас он, задумчиво помешивая чай в голубой фарфоровой чашке серебряной ложечкой, погрузился в воспоминания. Это был верный признак того, что история будет нам рассказана. Мы замерли в ожидании, затаив дыхание и стараясь помешивать свой чай как можно более деликатно, дабы неуместным звяканьем не потревожить дум славного часоходца.
— Да, — сказал Петр Тимофеевич, оторвавшись наконец от созерцания пережитого и испытанного, — в- жизни всегда есть место подвигу, но в том, что именно я совершил его, несомненная заслуга прежде всего семьи и дружного коллектива школы, в которой я тогда учился. Это было за год до моего поступления в наше ПТУ № 13.
Заочно с Филькой я был знаком уже давно. Стереоплакаты с его портретом, призывающие задержать опасного темпорального браконьера, висели тогда на стенах каждой станции хроноскопии и хрономоции. Кроме того, на занятия нашего кружка юных историков-хрономотов как-то приходил сотрудник Дозора Времени и читал лекцию о случаях темпорального браконьерства, то есть несанкционированных и незаконных экспедициях в прошлое, приводящих к тому, что многие регионы в прошлом оказывались «засвеченными» и недоступными для исследований учеными-профессионалами.
Филимону Куперу в этой лекции было уделено особое внимание. Рассказывалось, что еще в детстве он поражал воспитателей и учителей своими явно выраженными атавистическими наклонностями. В детском саду он обижал слабых и отбирал игрушки у младших. В школе он шалил и учился на двойки Он не участвовал в сборе электронного лома и никогда не уступал старушкам место в трансконтинентальном гравибусе. К сожалению, тогда никто не заподозрил, что это не простой случай проявления атавистических инстинктов, а тяжелая форма хромосомной шизохронии, при которой в психике доминантными становятся черты, присущие нашим далеким предкам. Поэтому к Фильке применяли стандартные воспитательные меры, которые он с годами научился обходить или игнорировать.
Однако когда Филимону, по два года сидевшему в каждом классе, пришло время получать аттестат зрелости, он, казалось, притих и взялся за ум. К радости воспитателей, он стал проявлять интерес к полезным занятиям. Он заинтересовался историей и спортом. — записался в кружок историков-хрономотов и в секцию старинных видов спорта по разделам пулевой стрельбы и каратэ. Он забросил хулиганство и даже стал лучше учиться. Семья и школа не могли нарадоваться, глядя на такое перерождение, но, увы, оно оказалось мнимым. Когда Филька решил, что он достаточно освоил борьбу каратэ, стрельбу из старинных видов оружия и приемы практического вождения во времени, он, так и не получив аттестата, похитил хронокар и отбыл в прошлое, оставив записку, написанную в дерзких тонах и грубых выражениях. Смысл ее сводился к тому, что он решил навсегда перебраться во времена, в которых найдется лучшее применение его талантам и где оценят его способности. А без приличий он и так проживет.
Конечно же, на поиски преступника брошены были все свободные силы Дозора Времени, но Филька не зря посещал наш кружок. Он знал, что прочесывать все эпохи в поисках одного человека — все равно что иголку в стоге сена искать без магнита, только еще безнадежнее.
Одно время была надежда, что Филька по глупости попытается изменить ход истории и тогда его вышвырнет в настоящее время Но Филимон Купер был хитрее, чем о нем думали. Он никогда подолгу не задерживался в одном времени и умело избегал закрытых для посещения зон существенных узлов-событий. В открытых же зонах он добывал информацию о разного рода нераскрытых преступлениях, совершал их сам (не нарушая таким образом хода истории), а вырученные деньги прожигал в самых грязных притонах с самыми сомнительными компаниями
Как известно, ученые-историки и вообще посторонние — люди редкие гости в притонах и трущобах, поэтому большинство таких мест открыто для посещения путешественниками во времени. Беда была в том, что Филька все эти области пространства-времени «засвечивал» и превращал в закрытые. Таким, например, образом он лишил историков возможности изучить некоторые существенные периоды жизни Франсуа Виньона. Понятно было, почему Дозор Времени всеми силами стремился обезвредить Филимона и вернуть его в свое время…
Туристы во времени иногда натыкались на Фильку при дворе императора Калигулы, в средневековом чреве Парижа или в лондонском Сохо XX века, но задержать его не решались — Филимон вымахал к тому времени в детину двухметрового роста, был до зубов вооружен и все время совершенствовал технику каратэ и кун-фу. И вот с этим-то порочным, влекомым пагубными страстями типом и свел меня случай летом 1970 года в чикагских трущобах, где я сделал временную остановку на пути в XIX век. Я собирал материал для диссертации о знаменитом чикагском пожаре, в которой пытался обосновать, что город был подожжен ядром кометы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
