Простился он сдержанно. Но Женщина знала: так надо, так лучше, так уходили от своих любимых бойцы Великой Революции.
Она сразу взялась за резец и весь день, до самых сумерек, работала: она была скульптором.
Потом пришла первая ночь без него.
Женщина хмуро смотрела в хмурое враждебное небо. Вероятно, от набегавших слез звезды дрожали и расплывались, но ей казалось, что они насмешничают: пляшут и ехидно подмигивают.
Ночной ветер раскачивал верхушки огромных деревьев, и в шуме листвы Женщине слышались слова:
На что уж мы — могучи, долговечны,А все равно и нас разрушит Время!
— Нет! — сказала Женщина, вытерла глаза и опять подняла их к звездам. Гордые, льдистые, они равнодушно смотрели на нее.
Утром она пошла к руководителю Совета Звездоплавания.
Робот-секретарь в приемной Совета спросил, известно ли ей, как занят тот, которого она хочет видеть. Женщина хотела сказать, что может подождать, но робот, видно, уловив что-то необычное, уже зажег в кабинете руководителя красную лампочку «срочно».
Когда она вошла в кабинет, немолодой холодноглазый ученый с морщинкой-горчинкой у рта, молча кивнул ей и указал на кресло.
Женщина объяснила ему, что ей нужно, обязательно нужно уйти к звездам и вернуться примерно в одно время с ушедшим вчера звездолетом.
Ученый не улыбнулся. Он поинтересовался, в качестве кого она хочет лететь.
Женщина немного смутилась, ответила, что она скульптор, математику воспринимает плохо, но… могла бы стать через несколько лет врачом или биологом.
Ученый внимательно посмотрел на нее и сказал:
— Многие стремятся в Космос. Вы должны доказать, что будете полезней тысячи других врачей или биологов. И еще учтите: вероятность возвращения звездолетов не абсолютна.
Женщина как можно спокойней ответила:
— Да, мне все известно.
Немолодой холодноглазый человек внимательней посмотрел на нее, встал и поклонился.
Люди научились уважать Любовь.
Потом он щелкнул рычагом, и одна из стен превратилась в голубоватый экран. На нем появилось изображение нашей галактики, маршруты звездолетов и сроки их запусков на несколько лет. Остановились на том, который отправится через четыре года.
…Все это время Женщина изучала новейшую медицину, и еще работала в своей мастерской. Наверное, ей было трудно.
Через три с половиной года она стала врачом, лучшим, чем тысяча других, и ушла к звездам.
Но работу свою закончить она не успела. Резец взяли другие руки. И спустя несколько лет в Большом городе, на самой большой площади, поставили прекрасную скульптуру из крепкой, как алмаз, пластмассы.
Бархатно-черная, слегка наклоненная назад стена рассечена трещиной. Из трещины вместе с пучком света тянутся к небу две человеческие руки, сцепленные в крепком пожатии.
Одна мускулистая и сильная, другая гибкая, тонкая и тоже сильная.
И хотя вокруг высятся громадные, великолепные здания, но такой монумент простоит на площади гораздо дольше всех этих зданий. Потому что все смертно: и деревья, и здания, и каждый человек в отдельности, и только вместе, только взявшись за руки, бессмертны люди, вечны их Дела и Любовь.
Василий Антонов
Двенадцатая машина
Конечно, двадцать первый век — это не двадцатый.
Не спорю. Но есть и свои минусы. Меня, признаться, иногда озадачивает обилие неожиданностей. Например, эта история с зеленым миром. Как-то утром встаю, открываю окно — и вижу, что все стало зеленым. Облака как облака, но зеленые. Прохожие как прохожие, но — зеленые. И вообще все позеленело. Непонятно.
Потом оказалось, что в Институте Неореалистической Эстетики (это в двух кварталах от моего дома) испытывали новую систему альфа — лиссергенции. Говорят, кибернетическая машина, регулирующая движение в нашем микрорайоне, едва не сошла с ума. Еще бы! Машине трудно понять, почему вдруг у всех светофоров со всех сторон огни становятся зелеными…
А через две недели, возвращаясь с репетиции, я обнаружил, что вода в реке течет в обратном направлении. Так оказать, повернула вспять. Сама по себе. У парапета стоит бородатый юноша и странно размахивает руками. Обернулся, заметил меня и говорит: ничего страшного, дескать, перепутали в расчетах знак, бывают ошибки и похуже.
Именно в этот день — я хорошо помню — мой друг Вадим сообщил, что у него появилась новая идея.
Мы сидели на веранде, и ничто не мешало беседе. Я люблю беседовать с Вадимом. Сидишь себе, не слушаешь и думаешь о чем угодно. Вадим этого не замечает.
Вадим о чем — то оживленно и долго говорил. Когда человек проводит рабочий день в обществе безмолвных роботов, ему просто необходимо поболтать. Я не мешал Вадиму. Но неожиданно я услышал нечто такое, что заставило меня насторожиться.
— Это будет совершенно новая машина, — говорил Вадим. — Ты даже не представляешь…
Я представлял. У меня было одиннадцать машин, построенных Вадимом. Одиннадцать совершенно ненужных, отчасти даже непонятных машин. Они занимали всю квартиру. Вместо кровати я вынужден был спать на киберархеологическом анализаторе. Вместо письменного стола я использовал электронное устройство, предназначенное для воспитания моих — еще не существующих — детей. В коридоре торчал громадный электронный шкаф, который, если не ошибаюсь, должен был регулировать конфликты с моей будущей женой. Другие машины были тоже в этом духе.
— Новая машина? — осторожно переспросил я.
— Да, — ответил Вадим. — Это будет шикарная кибернетическая штучка, автоматизирующая литературное творчество. Представь себе…
— Минутку! — перебил я. — Зачем мне эта штучка?! У меня уже есть одиннадцать штучек. Вполне шикарных. И потом я музыкант. Я не хочу быть литератором!
Вадим пожал плечами.
— Тебе надо лечиться. Ты глупеешь прямо на глазах. Машина нужна не тебе, а мне. Я толкую об этом уже полчаса.
Если машина нужна Вадиму — это другое дело. Вообще я — за кибернетику. Необходимо возможно шире внедрять кибернетику в быт.
— Это будет кибернетический критик? — спросил я.
Вадим пожелтел. Он всегда желтеет, когда злится.
— Тебе срочно нужно лечиться! Я же объяснял, дважды объяснял: не критик, а писатель. Кибернетический писатель.
На мой взгляд, целесообразнее автоматизировать критику. Во всяком случае, это проще. Но я не стал возражать.
— Важно найти принцип, — продолжал между тем Вадим. — Тут уже намечаются кое-какие соображения. Допустим, мы вводим необработанный рассказ в дикавентный инверсатор. Даже не рассказ, а заготовку рассказа. Техническое задание на рассказ. Само собой разумеется, придется взять два дикавентных инверсатора. Обработанная информация пойдет в синтемодульное устройство. Понял, что у нас получится?..
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
