– Ну а я Егор, – постановил подросток.
– Что вы, Егор Кузьмич… – начал было Вальцев, разом вспотев от волнения, – уважение к вашим…
– Мы же товарищи, – улыбнулся тот, – или как?
– Товарищи, – сипло ответил Земцов, переглядываясь с Вальцуевым, – Егор кхм… Егор, да!
– Ну и прекрасно, – ещё раз улыбнулся подросток, – Да вы проходите и не смущайтесь, дома никого, кроме нас. Разговаривать можем совершенно свободно.
Повесив шляпы на вешалку, студенты прошли в гостиную, озираясь одними глазами. Обстановка самая простая, небогатая, и разве что африканские маски да богатый ассортимент холодного оружия освежали обстановку, подчёркивая несколько обшарпанную мебель.
– Присаживайтесь, – предложил Егор, показывая подбородком на стол посреди гостиной, – сейчас самовар поставлю.
– Да что вы… – засмущались гости, но именитый авиатор, не слушая возражений, весьма умело хозяйничал.
– Я в это время по возможности всегда сажусь чаю попить, – рассказывал подросток, расставляя на столе баранки и прочую снедь.
«– Как у него всё по-простому, без чванства и без той скромности, что превыше гордыни, – мелькнуло у Валериана, – но чувствуется внутренне достоинство».
– Да пейте, пейте! – потчевал авиатор, подвигая варенье, – Африканское!
– Да ну!? – удивился Земцов, изрядно осмелевший, и наложил себе розеточку.
Чаепитие проводилось по негласному, но достаточно строгому московскому этикету, согласно которому гостя нужно было сперва нафаршировать вкусностями, и лишь затем переходить к беседе.
– … встреча, – Егор отставил чашку и задумался, – в принципе согласен, но некоторые вещи нужно согласовать заранее, например – политика. Её мы трогать не будем.
– Пф… – из Вальцева будто выпустили воздух, – как же так, Егор?
Разочарование в его голосе было так велико и скорбно, что стало едва ли не осязаемым, густым туманом наполнив гостиную.
– Я, – изобретатель, не мигая, встретил разочарованный взгляд, – полностью согласен с вами и вашими товарищами. Произвол властей и невообразимая, бессмысленная тупая жестокость мне противны. Противны больше, чем вы можете себе представить, потому как я знаю жизнь много глубже и шире вас, и большинства ваших товарищей.
Вальцуев, прикусив губу, согласно кивнул, а за ним и Земцов.
– В солдаты отдано уже свыше шестисот человек наших товарищей, – с горечью сказал Александр, нарушая молчание.
– Однако… – нехорошо изумился Егор, – уже шестьсот? Цифры совершенно безумные, а если учесть, што студентов на всею Империи шестнадцать тысяч человек, то и подавно! И тем не менее… Если я выступлю с поддержкой, мы безусловно выиграем тактически и привлечём всеобщее внимание, с этим я согласен.
– Но… – продолжил он нехотя, – проиграем стратегически. Оставим пока в стороне мою судьбу и судьбы близких, по которым я решительно не настроен топтаться, принося в жертву моменту.
Валериан, вскинувший было голову, опустил её обратно и обратился в слух.
– В ближайшие если не дни, то как минимум недели, в суде будет решаться дело о полной эмансипации меня и моего брата. Прецедент. Торжество разума и фактической дееспособности над мёртвыми цифрами в графе «дата рождения».
– Прецедент более чем важный, – сухо продолжил изобретатель, – в том числе и для ваших товарищей. Так, многие из них отданы в солдаты против всех законов, не будучи даже совершеннолетними. Сюда же – тысячи и тысячи подростков, которых судят как взрослых, отказывая одновременно в дееспособности и возможности самим решать свою судьбу.
– Да! – выдохнул Земцов, переплетя пальцы добела, – Простите… личное.
Он смутился так, что пошёл даже пятнами, но быстро оправился.
– Но и это не самое важно, – Егор легко встал со стула и подошёл к карте Африке, висящей на стене. Химическим карандашом он очертил сначала территории Южно-Африканского Союза, а потом и присоединённые к нему земли.
– Здесь, – постучал он карандашом по территории Союза – живут не только африканеры, но и русские, коих прибавляется буквально каждый день.
– А здесь… – карандаш сместился к присоединённым землям, – почти исключительно – русские. Немного, очень пока немного…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Это… – просипел Вальцуев.
– Возможность, – закончил за него Егор, расправляя плечи, – а точнее – возможности.
– Для…
– А вот это, – быстро перебил его изобретатель, – лучше не озвучивать! Не только при мне, но и попросите ваших витий заткнуть на время фонтаны воображения! Я думаю, не нужно разъяснять, почему?
– Не нужно, – с восторженной злостью выдохнули студенты в один голос, разглядывая карту уже совсем иначе.
– Возможностей, – повторил авиатор, – и надеюсь вы понимаете, што на этом фоне моя поддержка вашему протесту несколько меркнет.
– Понимаем, – нервенно согласился Земсков, – ещё как…
– В таком разе, – Егор сел обратно, – предлагаю сделать фэйс-контроль…
– Простите… а, понял! – закивал Вальцуев, – Ограничить доступ тем из наших товарищей, кто не способен… затыкать фонтаны своего красноречия.
– Именно. И я прошу… я настаиваю на дружинниках, дежурящих в зале. Не дай Бог, найдётся хоть один упёртый оратор, который то ли по несогласию, то ли в надежде на славу…
Егор замолк, и студенты, переглянувшись, закивали.
– Под дых, – расправил костлявые плечи Земсков, – да из зала под белы рученьки!
– С политикой всё… давайте вкратце пройдём по пунктам, – предложил авиатор, – я понимаю, што вопросы касательно авиации всё равно будут мне задавать, но хотя собью первую волну. Расскажу вам – пунктиром, а вы уже вашим товарищам, а в подробностях – на встрече. Согласны?
– Разумеется! – ответил за двоих Вальцуев.
– Для начала… – Егор чуть задумался, и студентам показалось было, что несколько напоказ, но позже они сумели сопоставить не самый бодрый вид подростка, и пришли к выводу, что путешествие далось ему очень нелегко.
– Для начала, – повторил он, – самый ожидаемый вопрос – почему я приехал без летадл, и ответив на него, я отвечу разом и на десятки других.
Студенты обратились в слух, пока Егор доливал себе заварки и подливал кипятка.
– … права на двигатель принадлежат теперь народу Южно-Африканского Союза, и предупреждая ваш вопрос… Да! Вероятно, была возможность привезти аппараты в Российскую Империю, но на это требовалось время, прежде всего для согласования.
– Бюрократия уже и до Африки добралась? – неприятно удивился Земсков.
– Если бы… – грустная усмешка в ответ, – Петербург! Шпионаж никто не отменял, а как вы понимаете, возможности моего изобретения более чем интересны для военных.
– В Петербурге же… – снова усмешка, – начались согласования. Не знаю уж, чем они руководствовались, затягивая дело и отказывая в возможности собственной охраны и настаивая на казаках и жандармерии, но…
Вальцев, запустив пальцы в голову от таких известий, глянул на Егора дикими глазами.
– Простите, – сказал он хрипло, – не очень…
– … верится? – подхватил изобретатель, – Вся переписка сохранена, а чем руководствовались в Петербурге, решительно не знаю. Догадок же строить не хочу, и вам – до поры, не советую.
– Я же, – чуточку печально усмехнулся он, – в затягивании дела был решительно не заинтересован, и выехал так скоро, как это вообще возможно.
Спускаясь по лестнице, Земсков был задумчив и меланхоличен.
– А может, – внезапно повернулся он к товарищу, остановившись резко, – и правда – в Африку?! Нет, ты не думай, я не против борьбы!
– Отступление не есть бегство, – ответил Вальцуев после короткого молчания, – Всё-таки… хм, возможности. Но…
– Будем драться, – понял его товарищ, – просто теперь нам есть куда отступать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Двадцатая глава
Вальцуев сотоварищи встретил нас у входа в университетский квартал на Моховой. Подхватив лёгкую, но изрядно громоздкую поклажу нашу, студенты взгромоздили их на головы, шутки ради выстроившись в некое подобие процессии, сопровождающий восточного владыку.
