– Ну… – выдохнув, слесарь выпил стопочку перцовки и залил начавшийся пожар пивом, – хорошо! Вот это я называю – культурный отдых!
Маленькие его глазки под мохнатыми бровями, блестящие и живые, оббежали зал. Шумно выдохнув, он отвернулся и затарабанил пальцами по стойке, и в зале немножечко выдохнули. Насчёт подраться в Одессе не дураки, тем более в районе Пересыпи, но Толя…
… даже для Пересыпи немножечко чересчур. И главное ведь, могёт! Умеет! Не гляди, что росточком чуть выше сидящего бульдога. По степени опасности пересыпцы, да и не только они, умножали гипотетических бульдогов на два, получая четыре пятых Толи.
На Англо-Бурскую он не попал, отлёживаясь сперва в больничке после драки с одной футбольных команд Молдаванки, а потом – немножечко в тюрьме, по результатам оной. Поговаривали, что в приговоре суда значилось сперва «За избиение футбольной команды», но обсмеянные своими же, молдаванцы упросили судью избавить их от такого позора.
– Муля… – Хаим, который позор семьи, – нетрезво водил пальцем перед лицом собеседника, – не нервируй мине[39]!
Муля, который на самом деле Миша, водил глазами за пальцем биндюжника, и от этого его заметно укачивало. Многоопытный Сима, вздохнув, вышел из-за стойки и поставил к ноге клиента поганое ведро, потому как – культура!
– Штой-то мы стали слишком интеллигентные, – с неудовольствием заметил Ерохин, хрустя пальцами, – ещё не кафе Фанкони[40], но уже таки слишком рядом! Можно провести интересный и весёлый мордобой, а никто и не хотит, потому как вокруг все свои да наши и будет неудобно… Тьфу! Интеллигенция! Никакого понимания спорта!
– Ну а што ты хотишь? – Сима бестрепетно встретил взгляд Толи, зная себя как нонкомбатанта, – Африка! Все…
– … почти все, – поправился он, – которые любят спорт и жизнь, они или там, или готовятся в путь и им некогда!
– Доброго здоровья честной компании! – раздалось от двери, прервав мучительные размышления Толи. Троица рослых бородачей с бородами чуть не до пояса и с пудовыми кулаками, на лбах которых читалась православная вера, а больше не помещалось ничего, уверенно вошли в кабак.
– Ма-асковские, – чуть передразнивая, уверенно определил их один из завсегдатаев, пока пришлые уверенно крестились на едва различимые, донельзя закопчённые иконы в дальнем углу. Публика начала разворачиваться, предвкушая зрелище, а то и увлекательный спортивный праздник «Бей чужих!» Начались делать ставки, хватит ли на них одного Толика, и если да, то как быстро.
– Люди русские…
– Га?! – шумно оглянулся Хаим, отстав от щуплого Мули.
– … к вам пришли мы от «Русского собрания», – уверенно, но несколько заученно басил старший из здоровяков, зажав в потном кулаке порядком истрёпанную бумажку.
– … как Минин и Пожарский в Смутные времена…
– Хто? – поднял голову Муля, который ещё и Минин, но не из тех, а совершенно других, – Я? Не-е…
Уронив голову назад, он завозился, пытаясь выбрать для сна доску помягче, и таки нашёл. Повозившись на ней щекой, он накрыл голову блюдом и сладко засопел, выводя носом тоненькие рулады впополам с пузырями.
– … это как профсоюз? – наморщил лоб Ерохин, – Только для русских? Хаим! Тибе есть с кем за поговорить, у нас социалисты!
– Нет, нет, нет! – бородачи закрестились, а один из них крестился так, шо публика заподозрила падучую, – Социалисты – Богом про…
– То есть, – Толик начал собирать мысли в кучку, – не профсоюз? Ну и на хуя вы тут нужны, такие красивые?
Сплюнув для убедительности на носок сапога, слесарь приготовился уже драться, но оплеванный бородач оказался из идейных и только побагровел сытой мордой. Выдохнув шумно, он начал ещё раз втолковывать идеологию «Русского Собрания».
– Погоди… – Толик заинтересовался всерьёз, резонно рассудив, шо дать в морду он успеет всегда, – то есть против жидов, социалистов и профсоюзов за батюшку царя? То есть жидов – ладно, эт я понимаю и одобряю…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Бородачи, как один, дружно повернулись в сторону Хаима, тот уставился на них.
– Это Хаим, – сказал Толик так, будто объясняя што-то, – он в первую голову слесарь, и только потом жид. А которые сперва жиды, и только потом – люди, вот те – жиды[41]!
Бородач тряхнул головой, но явно ничего не понял. Да собственно, Ерохин и сам не вполне понял, что и как сказал. Для него, как и для большинства присутствующих, такие вещи очевидны – есть свои жиды, правильные, и есть неправильные.
Сруль Лебензон, который разбавляет пиво и добавляет в водку всякую дрянь для крепости – неправильный жид и кровопийца! Его при каждом погроме грабят и бьют, скотину!
А Хаим, он хотя и пить совсем не умеет, но надёжный товарищ и хороший слесарь. Ему в погромах Сруля участвовать некошерно, но он – всей душой за!
– За жидов таки да, – уцепился за понятное ему Ерохин, – их есть за што громить, особенно если некоторых.
– Обнаглели! – поддакнул Хаим, – Я Срулю… ик! Постоянно говорю, шо погромщики, которые до тебе – святые практически люди! Эти, как их…
– Цадики[42], - подсказал Толя.
– Они! Если столько да, а ты всё живой, скотина! Хотя твои клиенты, они таки не всегда! А он… о чём это я?
– О Сруле! – раздалось из-за соседнего стола.
– А! Скотина этот ваш Сруль! – решительно заявил Хаим, и с пьяной настойчивостью начал выбирать с щелястого стола волоконца ветчины с опрокинутого Мулей блюда.
– Прости, Господи… – задрав глаза к потолку, перекрестился один из бородачей, и как по команде, перекрестились и остальные.
– Так и я говорю – ладно против жидов, – развёл руками Толя, предчувствуя интересную драку, – но почему против профсоюзов и социалистов? Я не так штобы и сильно да, но хочется иметь права помимо обязанностей! А што даёт мине «Русское Собрание» помимо возможности невозбранно бить жидов и поддерживать царя-батюшку?
– Деньгами будут доплачивать, – моргал он с нарочитой наивностью под смешки дружков, – или рабочую ставку в порту мине лично поднимут? И кто будет за главных?
– Да уж нашлись умные люди, – сдерживаясь, баском прошипел бородач помоложе, – не тебе чета…
– … Голицын, Энгельгард, Лобавнов-Ростовский, – повторил за бородачом Ерохин, заводясь всё сильней.
– То исть, – сбиваясь на привычную с детства речь, начал он наливаться кровью, – опять нашими кулаками князья да помещики меж собой драчки устраивать будут?! Ах ты тля…
Едва заметное движение, и бородач, которому в печень ткнулся маленький, но увесистый кулачок Толи Ерохина, согнулся пополам, и…
… всё быстро кончилось. Каждый из присутствующих пожелал приложиться хотя бы по разу, и Толя не успел отвести душеньку.
– Да тьфу ты, – плевался слесарь, глядя на бессознательных москвичей, валяющихся на заплёванном полу, – никаково спорта с вами!
– А ведь тебя, – нарушил виноватое молчание компании Сима, – точно вспомнят!
– Иди ты!
– В этот раз идти придётся тибе, – философски ответствовал Сима, – и это такие не оскорбление, а факт! Ты с Алёной всё?
– Ну… – угрюмо набычился слесарь.
– Гну! И шо тибе здеся держит, окромя друзей и чувства Родины? Если ты думаешь за друзей, то сам и пощитай, сколько их в Африке, и сколько там будет!
– А здеся… – выйдя из-за стойки, Сима пхнул ногой одной из бессознательных тел, – каторга! Я не я буду, если эти помимо побоев Величество в дело не приплетут! И на дружков тут не смотри, не помогут! Политика, ети ево мать… ты имена-то слышал, Толя?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Ну, слышал, – угрюмо ответил тот.
– Ну вот и… – Сима быстро набросал записку, – передашь… не вслух! Грамотный, вот и чти про себя! Не хватало ещё… К себе бегом заскочи, костюмчик свой и… што там у тибе? И в порт! Через два… с половиной часа отходит. Как раз ты успеешь, а полиция – нет!
