Прошлая ночь была как раз такая – по причине автокатастрофы на шоссе, ведущем к северу от города. Полный подростков автомобиль врезался в опору моста. Такого рода вещи – водитель, только что сдавший на права или вообще без прав, и все в машине мертвецки пьяные – обычно случаются весной, в период окончания экзаменационной сессии, либо в сентябре, в угаре первых недель студенческой жизни. А с наступлением зимы, как сейчас, опасности подвергаются скорее понаехавшие: санитарки и сиделки, меньше года назад прибывшие с Филиппин: их автомобиль перестает слушаться руля на первом и совершенно для них неведомом снегу.
Однако предыдущим совершенно сухим и погожим вечером жертвами дороги стали двое семнадцатилетних ребят; оба из местных. И сразу после них поступил Льюис Спайерс. В общем, у Брюса забот был полон рот: первым делом надо было заняться ребятами, сделать их вид презентабельным, и это заняло весь вечер допоздна. Он позвонил отцу, и вскоре пришел Эд, занялся Льюисом. Теплое время года Эд и Китти проводили в своем городском доме и нынче не успели еще уехать на зиму во Флориду.
Чтобы отдохнуть и освежиться, Брюс отправился на пробежку. Не успев позавтракать и не сменив костюм для джоггинга на более приличный, он увидел, что к зданию на своей «хонде-аккорд» подъехала миссис Спайерс. Поспешил в вестибюль, чтобы открыть перед нею дверь.
Это была высокая сухощавая женщина, седеющая, но юношески быстрая в движениях. Особенно убитой она в то утро не выглядела, хотя он обратил внимание на то, что она не озаботилась надеть пальто.
– Извините. Извините, – начал он. – Я только вернулся с небольшой пробежки. Боюсь, что Ширли еще не пришла. Мы очень соболезнуем вашей утрате.
– Да, – сказала она.
– Мистер Спайерс был моим учителем биологии в одиннадцатом и двенадцатом классе, и таким учителем, что я его буду помнить всю жизнь. Да, не хотите ли присесть? Насколько я понимаю, вы в какой-то мере должны были быть к этому готовы, но все равно это такая вещь… Когда она случается, готовым к этому быть невозможно. Как вам лучше? – мы сейчас с вами бумажки посмотрим или хотите взглянуть на мужа?
Она, сразу же:
– Все, что нам нужно, это кремация.
Он кивнул:
– Да. Кремация. Потом, конечно.
– Нет. Надо, чтобы кремировали сразу же. Так он хотел. А я смогу, наверное, забрать его пепел?
– Видите ли, у нас есть определенные предписания, – твердо сказал Брюс. – Мы подготовили тело, привели в должный вид. Он выглядит очень хорошо, на самом деле. Думаю, вам понравится.
Она стояла, неотрывно на него уставившись.
– А вы присесть не хотите? – опять предложил он. – Какие ваши планы в отношении ритуала? Придут какие-то люди? Будет заупокойная служба? Думаю, огромная масса народу хотела бы засвидетельствовать почтение мистеру Спайерсу. Вы знаете, если усопший не придерживался какого-то определенного вероисповедания, заупокойная служба не обязательно должна быть религиозной. Просто придет человек, скажет надгробное слово, и не надо священника. Или, если вы вообще против какой-либо торжественности, можете просто пригласить людей, пусть, кто хочет, выскажет, что у него на сердце. И гроб: открытый будет или закрытый – это тоже вам решать. Но вообще, наши местные, как правило, все хотят, чтобы был открытый. Причем, когда заказываешь кремацию, гробы предлагаются не совсем те же. Гробы у нас есть специальные – выглядят очень солидно, но стоят во много раз дешевле.
Стоит, смотрит.
А ведь работа уже сделана, ведь ее делать запрета не было. Работа как работа и, как всякая работа, должна быть оплачена. Не говоря уже о материалах.
– Я вас сейчас информирую о тех вещах, которые вы, может быть, тоже потом сочтете уместными, когда у вас будет время присесть и все обдумать. Ну а мы здесь для того, чтобы выполнять все ваши пожелания.
Или, может, не надо так уж… Может, это он слишком?
– Мы сделали только то, что делается обычно. Ведь у нас не было распоряжения об отмене.
Снаружи остановилась машина, хлопнула дверца, и в вестибюль вошел Эд Шор. Брюс почувствовал неимоверное облегчение. Как же еще многому ему предстоит научиться в этом бизнесе! Иметь дело со скорбящими родственниками – это самое трудное.
– Привет, Нина, – сказал Эд. – Увидел там вашу машину. Зайду, думаю, скажу, как я вам соболезную.
Всю ночь Нина провела в гостиной. Вроде бы даже спала, но ее сон был таким поверхностным, что ни на секунду ей не удалось забыть, где она (на диване в гостиной) и где Льюис (в доме ритуальных услуг).
Но, попытавшись заговорить, она вдруг обнаружила, что у нее стучат зубы. Для нее это был полный сюрприз.
«Я хочу, чтобы его кремировали немедленно». Это было единственное, что она пыталась сказать и даже начинала это говорить, думая, что говорит нормально. Но слышала от себя (или даже не слышала, а только ощущала) лишь то, как она ловит ртом воздух и безудержно заикается.
– Я хо… Я хо… Он хот…
Эд Шор взял ее под локоть и обнял другой рукой за плечи. Брюс поднял руки, но ее не касался.
– Эх, надо было мне ее усадить, – проговорил он жалобно.
– Ничего, все хорошо, – сказал Эд. – Хотите, пройдемся до моей машины, а, Нина? Надо бы дать вам подышать свежим воздухом.
Эд ехал, опустив все стекла вниз, катил куда-то в старую часть города, а там на улицу, которая кончалась тупиком и разворотом у озера. За день сюда приезжало много народу полюбоваться видом, иногда заодно съесть какой-то привезенный с собою завтрак, но вечером это было место для влюбленных. Должно быть, мысль об этом снизошла на Эда, как мелькнула она и у нее, но он уже припарковал машину.
– Ну что, довольно здесь свежего воздуха? – сказал он. – Смотрите не простудитесь – смелая такая, без пальто…
Она осторожно проговорила:
– Сейчас уже теплеет. Как вчера.
Прежде они никогда не сидели вместе в припаркованной машине – ни в темноте, ни в свете дня, никогда не выискивали местечко, чтобы посидеть вдали от всех вдвоем.
Дикое воспоминание, не ко времени и не к месту.
– Простите, – сказала Нина. – Я потеряла самообладание. Я только хотела сказать, что Льюис… что мы… что он…
И все по новой. Опять трясучка, заикание и клацанье зубов, и все слова кусками. Какая жуть, как это жалко выглядит! И главное, ведь это вовсе не выражает того, что она на самом деле чувствует. А чувствовала она (вот только что, при разговоре с Брюсом) лишь гнев и раздражение. А теперь она чувствует (или думала, что чувствует) благоразумное спокойствие.
На сей раз, поскольку они были вдали от всех наедине, он до нее не дотрагивался. Просто заговорил. Не надо так волноваться. Я обо всем позабочусь. С начала и до конца. Я прослежу, чтобы все прошло как положено. Я понимаю вас. Кремация.
– Вдохните, – приказал он. – Вдыхайте, ну. А теперь задержите. И вы-ыдох…
– Да все нормально.
– Конечно нормально.
– Не знаю, что со мной такое.
– Шок, – сказал он безразличным тоном.
– Но я же не из этих…
– Смотрите на горизонт. Это тоже помогает.
Он что-то потащил из кармана. Носовой платок? Но ей не нужен платок. Слез же нет. Только эта трясучка никак не унимается.
В его руке был плотно сложенный лист бумаги.
– Я это отложил для вас, – сказал он. – Это было в кармане пижамы.
Она убрала бумагу в сумочку, аккуратно и без всякого волнения, как будто это рецепт. И только тут до нее начало доходить то, что он пытался ей сообщить.
– Его что, привезли при вас?
– Я занимался им. Брюс попросил меня. Там у него еще автоавария, много работы, он не справлялся.
Она даже не спросила: какая авария? Ей было все равно. Все, чего она теперь хотела, это остаться одной и прочитать записку.
Карман пижамы. Единственное место, куда она не сунулась. Его тела она старалась не касаться.
Домой ехала в своей машине, после того как Эд ее к ней подвез. Едва только его силуэт с прощально поднятой рукой исчез из виду, стала подруливать к тротуару. Одной рукой еще вертела баранку, а другой уже шарила в сумочке. Не глуша двигатель, развернула листок, прочла, поехала дальше.
Уже перед домом на тротуаре тоже оказалась надпись.
Божья Кара.
Накарябано торопливо, как курица лапой, мелом. Нетрудно будет стереть.
То, что написал и оставил ей Льюис, оказалось стихами. Язвительные вирши, несколько строчек. Имелось у них и название: «Битва библейщиков с сынами Дарвина за душу дряблого поколения».
Храм Логоса на озере,на озере Гурон,Там лодырей до одурии олухов вагон;Там всех наук подручные —тупой и скучный люд —Пытаются получше имвдолбить хоть что-нибудь.
Но главный Скукотилище,дрочила и мудак,Царек из педучилища,чуть только что не так,Кричит: «Ну что ты зверствуешь,не мучь слепых котят,Давай лишь ту им версию,что сами захотят!»
Когда-то давней зимой Маргарет загорелась идеей организовать серию тематических вечеринок, чтобы люди на них говорили. Пусть поговорят – нет, не длинные какие-нибудь речи, а так, по чуть-чуть, на тему, которую человек знает и которая его больше всего трогает. Сперва думала приглашать на эти мероприятия только учителей («Учитель, он ведь каждый день – встанет перед подневольными учениками и давай болботать, – говорила она. – Учителям полезно в кои-то веки сесть и послушать кого-то еще, кто бы им что-нибудь рассказал, хотя бы для разнообразия»), но потом было решено, что будет интереснее, если в этом примут участие и неучителя тоже. На первый раз решили устроить шведский стол с вином у Маргарет дома.
