тебя утопили, и вырваться на воздух.
Она обмякает в моих руках. Закрывает глаза, отдаваясь во власть ласкающих ее рук и губ… Покрываю поцелуями ее шею, прикусываю ключицы и спускаюсь ниже — к упругим холмикам, увенчанным выпуклыми коричневыми сосками. Мну ее груди ладонями и слегка прикусываю напряженные соски. Губы сменяют пальцы. Я царапаю вершинки шероховатыми подушечками, натираю их, чувствуя, как моя девочка отзывчиво реагирует на ласки — стонет и вскидывает бедра навстречу мне.
— Вацлав… Пожалуйста…
— Сейчас, сейчас…
Воздух звенит от напряжения, тяжелеет от резких сладких запахов нашей страсти. Мускус, ваниль, мед, ароматы разогретой на солнце гальки — наверное, так пахнет страсть. Моя рука ползет по влажному подрагивающему животу Тами… Осторожно развожу ее бедра, вдыхая дурманящий запах возбуждения, и погружаю пальцы внутрь. Скольжу подушечкой вокруг чувствительного бугорка, не прекращая целовать ее губы, лицо, грудь… Меня ведет от ее запаха, вкуса влажной от пота кожи. Рот наполняется слюной от нестерпимого желания попробовать мою девочку на вкус.
— Безвольная кукла. Поняла, жена? — шепчу иволге в аккуратное ухо и устраиваюсь на коленях между ее ног. Прокладываю дорожку поцелуев по гладким бедрам, а потом накрываю ртом ее бархатные губки. Тами течет. Слизываю влагу, как измученный жаждой странник, чувствуя, как сердце затапливает почти щенячий восторг.
Тамила стонет, царапая меня напряженными пальчиками, мечется по подушке, дрожит… Я кожей чувствую, как она возбуждена, как пульсирует кровь в ее жилах…
— Вацлав… Я хочу большего… — стонет она, подтягивая меня к себе за плечи. — Я хочу тебя. Я… я пью таблетки, ты можешь не…
«Я хочу тебя…». Господи, сколько я ждал этих слов… Накрываю ее губы своими, блестящими и влажными от ее смазки, и медленно вхожу. Выпиваю ее первый стон удовольствия до дна, едва сдерживая рвущегося на хлипкой цепочке зверя. Тами замирает, привыкая к ощущениям и напрягается, словно окунаясь в кошмарное прошлое… Деревенеет.
— Не получается… Просто сделай это и… все. Я… я не могу. — Всхлипывает, поглаживая мое лицо. Держась на остатках самообладания, я толкаюсь бедрами и шепчу в ее ушко нежности, чудом вспоминая, что «женщины любят ушами».
— Тами, ты… как красная роза в диком саду… Красивая и опасная.
Она изумленно открывает глаза и глубоко вздыхает.
— Я влюбился в тебя сразу, Тами… На улице… под дождем, когда увидел твои синие, как сапфиры глаза.
Иволга расслабляется, возбуждаясь от моих слов больше, чем от прикосновений. Целует мои губы, ведет по ним язычком, царапает плечи… Часто дышит, подталкивая бедра мне навстречу.
— Я люблю тебя… Люблю, моя Тамила.
— Вацлав… Господи… Я…
— Очень люблю… Я думать ни о ком не могу, кроме тебя. Ты соблазнительная, прекрасная… — прикусываю ее сосок и толкаюсь во всю длину.
Она впивается ногтями в мою спину и кричит. Выгибается, крепко сжимая ладонями мои ягодицы. Отпускает себя на поруки жизни, в которой есть только она и я… Мы… Нанизывает вихри своего удовольствия на бьющееся во мне желание. И я тоже… отпускаю себя. Делаю мою иволгу своей, задыхаясь от переполняющей сердце радости. Я исцелил ее, а она — меня…
Глава 30
Тамила
Никогда не думала, что можно так остро ощущать жизнь. Чувствовать запахи и вкусы, слышать звуки, осязать… Я как слепец, с чьих глаз сняли бинты, позволив смотреть на яркий и потрясающий мир другими глазами. Даже запах мокрой листвы кажется сегодня особенно резким, стук крупных дождевых капель по стеклу — особенно громким, а осенняя оранжево-коричневая картинка за окном — красивой.
Потягиваюсь, чувствуя сладкую боль в каждой мышце. Щеки заливает стыдливый румянец при воспоминании о том, что со мной творил Вацлав Черниговский. Мой муж… Не понимаю, за что судьба даровала мне такого человека? От одной мысли о муже в низу живота закручивается огненная спираль. «Покажи мне, какой должна быть любовь…» Господи, кажется, я и не жила до него… И еще я боюсь… Поверить в счастье и отпустить прошлое.
Шум воды в душе прекращается, а из ванны выплывает Вацлав — капли стекают по его идеальному поджарому телу, впитываясь в обернутое вокруг бедер полотенце. Высокий, сильный и… потрясающе ласковый.
— Вы проснулись, Тамила Аркадьевна? — хрипловато произносит он, скользя взглядом по моему обнаженному, прикрытому простыней телу.
— С трудом. — Улыбаюсь.
Мои губы пылают, соски побаливают от ласк мужа, между ног саднит… Очевидно, и выгляжу я как умирающий лебедь, потому что Вацлав неожиданно меняет тему.
— Тами, ты приняла таблетки? Я переживаю за твое здоровье. — Хмурится он.
— С чего вдруг? Что изменилось?
— Ночью твое сердечко испытывало повышенную нагрузку, и я обещаю, как любящий муж, что такая нагрузка ждет тебя каждый день. — Обольстительно шепчет, пристраиваясь мне под бок.
— Странно…
— Что?
— Я никогда не чувствовала себя так хорошо. Вацлав, я и вчера не пила таблетки. — Стыдливо произношу, притягивая мужа к себе за плечи.
— Ты с ума сошла? Тами, так нельзя. Где ты наблюдаешься? Вернемся домой, я поговорю с твоим доктором.
— Мне плохо от таблеток, — признаюсь, касаясь подушечками пальцев его виска. Красивый, кареглазый, бородатый и… мой. — Игорь Анатольевич сказал, что препараты, которые он выписал — новейшие на фармрынке. Американский завод-производитель, поставляющий лекарства только в страны Европы. Россия не входит в их число. Может, они не подходят мне?
— Интересно. То есть у него есть выход на зарубежные фармкомпании? Как зовут твоего доктора? Где он принимает? — не унимается Вацлав, поглаживая мое бедро.
— Игорь Анатольевич Зорин. Он заведующий отделением кардиологии в Департаменте сердца. Вацлав… — возбуждаюсь, как мартовская кошка от близости мужа: его поглаживаний и теплого дыхания, щекочущего затылок.
— Тами… Черт. Я себя восемнадцатилетним чувствую, — он толкает мое бедро и резко входит. Кладет огромную горячую ладонь на мой живот, упирается подбородком в затылок и отдается во власть захлестнувшего нас желания…
Вацлав снова говорит мне, как любит, а я снова ничего не отвечаю… Не знаю, почему я так боюсь сказать желанные ему слова в ответ — наверное, я до конца не уверена
