хочешь чашечку горячего, обжигающего… секса? — бормочу вместо ответа на ее вопрос.
— Черниговский, ты… Ты имеешь в виду потом, дома? Мы же приехали к Зорину и…
— Иволга, я целую неделю прожил, как монах. Мило беседовал с Инной Сергеевной, забирал Сонечку из садика, готовил ей жареную картошку, купал ее и даже спал с ней.
— Жареную картошку? Вацлав!
— Я соскучился, жена! Безумно соскучился. — Тянусь к Тамиле и захватываю ее губы в плен. Глажу лицо, шею, скольжу по тонким плечам, забираюсь под пальто и легонько сжимаю ее грудь.
— Вац… Здесь же больничная парковка, — заливается румянцем Тами. — Господи, я… тоже скучала. — Она вздыхает и целует меня в ответ, гладит прохладными ладонями мое разгоряченное лицо, зарывается пальчиками в волосы на затылке.
— Подожди, Тами… Секунду. — Запускаю двигатель и давлю на газ, отъезжая от проходимого места возле главного входа. Огибаю здание и прячу машину за изгородью, вблизи пустыря, огороженного для будущего строительства.
— Ты сумасшедший, Черниговский, — хрипловато шепчет Тамила, расстегивая пальто.
Я отодвигаю сидение, глушу мотор и притягиваю Тами к себе. Она удивленно охает, вмиг оказавшись на моих бедрах.
— Вацлав, ты аморальный тип… Ты, ты… Господи, Вац.
Расстегиваю пуговки ее блузки и освобождаю из бюстгальтера налитые груди. Перекатываю соски между пальцами, не прекращая целовать мою Тами. Вдыхаю сладкий аромат там, где он ощущается гуще: в ямке на шее, за ушами, над ключицами. Пульс ревет в ушах, а дыхание в груди сбивается от восторга… Вида ее припухших от возбуждения губ, заострившихся сосков, призывно манящих взять их в рот. Не помню, чтобы я когда-то так быстро раздевался и… раздевал. Скромные брючки Тами летят на соседнее кресло. Приподнимаю ее бедра и опускаю на себя резким движением. Не могу привыкнуть к моей птичке. Каждый раз она непредсказуемая и разная — то скромная иволга, жаждущая нежности и неторопливой чувственной ласки, то хищница, рвущая меня на части.
— Вац! Быстрее… Пожалуйста… — стонет Тамила, впиваясь в мои плечи. Иволга объезжает меня, как страстная наездница, кусает губы, сдерживая рвущиеся из груди стоны.
Груди жены подрагивают в такт движениям. Прихватываю ее соски губами и толкаюсь сильнее. Наша страсть вытравливает из салона воздух, оставляя безумный, завораживающий, вкусный аромат секса. Он пьянит голову, как коллекционный виски, оседает капельками конденсата на стеклах. Стоны, шорохи, шумное дыхание, скрип сидения сливаются в музыку любви… Она звучит только для нас одних…
— А-а-х… Вацлав, — Тами взрывается, крепко сжимая меня изнутри, а я следую за ней, как послушный раб… Выстреливаю глубоко в ней, прижимая лоб к влажному виску Тами.
— Люблю… тебя, милая. Как же я скучал.
— У тебя вообще нет принципов, Черниговский? Совершить такое… на строительной площадке, — облизнув губы, произносит иволга.
— Вот такая ты мне нравишься больше, жена. Раскрасневшаяся, довольная сытая кошка. Такой и надо идти к Зорину.
— Идем? — улыбается она и тянется в сумочку за влажными салфетками.
«Зорин Игорь Анатольевич — кандидат медицинских наук, врач высшей квалификационной категории» — гласит надпись на блестящей табличке. За дверью восседает тот, кто называет себя врачом — мерзавец и лицемер, скрывающий страшные тайны.
— Здравствуйте, Игорь Анатольевич, — Тамила стучится в дверь и обольстительно улыбается.
— Добрый день, Тамилочка. Проходите, проходите, милая, — щебечет он, еще не видя меня. Прячусь за спиной жены, усмиряя частое дыхание и вновь поднявший голову гнев.
— Игорь Анатольевич, знакомьтесь, это мой муж Вацлав, — пропевает иволга. По ее осоловевшему взгляду, припухшим губам, блестящим глазам нетрудно догадаться, чем мы недавно занимались. Удовлетворенная здоровая женщина — вот кто моя птичка.
— З-здрас-сте, — выдавливает доктор и неловко протягивает мне руку.
Не понимаю, что его так всполошило — мой рост или грозный вид. Глупость, конечно, считать, что Зорин меня испугался, но выглядит он смертельно напуганным, пялится на меня и хватает воздух. Из его рта летят нечленораздельные звуки, руки хаотично двигаются. Он словно ищет опору, чтобы удержаться на ногах и не упасть.
— С вами все в порядке? — подхожу ближе.
— Как вы сказали… ваше имя? — выдавливает он.
— Вацлав Черниговский. Мы пришли поблагодарить вас за внимание и грамотное лечение, назначенное моей любимой, — дарю Тами сладенькую улыбку. Моя птичка держится молодцом — лениво прохаживается по кабинету, нарочито внимательно разглядывает медицинские плакаты на стенах.
— А… Да-да, лечение. Я очень рад, что Тамилочке лучше, — кивает болванчиком Зорин. — Выходит, мы добились ремиссии. Очень рад, очень рад… Сейчас я ее послушаю, УЗИ сделаем… Очень рад.
Зорин едва скрывает страх и растерянность. Тами теперь есть кому защитить — вот чего мерзавец так боится. Его планы разрушились в мгновение, как и планы других… тех, кого я не знаю.
Доктор «внимательно» слушает сердце моего сочного персика фонендоскопом, то и дело приговаривая — «все хорошо и замечательно» и «семейная жизнь благотворно сказывается на вашем здоровье, Тамилочка». Его монотонное бурчание сливается с тихим стоном ветра, редким стуком дождевых капель о стекла и моими размеренными шагами. А потом в больничную идиллию врывается неуместный резкий звук: звонит мой телефон. Даже угадывать не буду, кому я понадобился!
— Да, Владимир Юрьевич, слушаю вас!
— Вацлав, Тамилочку выписали?
— Да.
Его осведомленность во всех моих делах давно не удивляет — Басов держит руку на пульсе у каждого, с кем общается.
— У Стеллы передозировка, Славочка, — сипит он в трубку. — Я… я не могу обеспечить должный уход за Кариночкой. Мне самому плохо… Сердце частит, давление зашкаливает. Возьмите девочку к себе.
— Господи, какие ужасные новости! Стелла в больнице? — отворачиваюсь от окна, сталкиваясь со взволнованным взглядом жены.
— Да, а я… я… у нас заболела няня, и я…
— Мы заберем Карину, не волнуйтесь. Но, если я выясню, что вы солгали…
— Клянусь здоровьем Карины!
Глава 35
Вацлав
Звонок Басова поступает как нельзя кстати: выдерживать лживое представление мерзавца-врача становится невыносимым. Мне одновременно хочется уйти, дать ему в рожу и вызвать полицию. Кажется, даже воздух, который я выдыхаю, отравляет кабинет, как яд. Сомнений нет —
