войне, если сделать сравнение с сегодняшними ежегодными затратами на вооружение в других государствах. Этот аргумент нельзя отвергнуть так сразу. Однако несомненно то, что Шверин фон Крозиг приветствовал перевооружение; и он никогда не делал из этого секрета. Восстановление обязательной военной службы по призыву (а он был одним из подписавших соответствующий закон) он рассматривал как «раскрепощение», потому что оно заканчивало период «черного бюджета» на секретное перевооружение.
Относясь к сторонникам идеи сильного государства, Шверин фон Крозиг был целиком за пересмотр Версальского договора 1919 г.; перевооружение ему представлялось гарантией необходимого укрепления позиций рейха во внешней политике. Секретный меморандум штаба ВМС 1937 г. перечисляет его среди тех, чьи услуги в борьбе против «мирного договора» заслуживают упоминания. Тем не менее Шверин фон Крозиг никогда не представлял себе ничего иного, кроме мирного урегулирования. В своих мемуарах он говорит, что верил, что «партия, стремящаяся к систематическому росту германского народа, к ведению демократической политики, нацеленной на то, чтобы оставить после себя здоровый народ, должна противостоять любой агрессивной политике». Даже когда осенью 1936 г. Гитлер разослал секретный меморандум соответствующим министрам, заявляя, что Германия должна вооружаться для решающей борьбы против большевистской России, Шверин фон Крозиг прочел это как документ, относящийся к области военной безопасности. Если у него и были какие-то сомнения, то они были развеяны заявлением Гитлера постоянному секретарю министерства финансов Рейнхардту. Фюрер пообещал «длительный мирный период, завершение перевооружения в течение года и восстановление прерогатив министра финансов в отношении вермахта». Сегодня мы знаем, с каким циничным пренебрежением Гитлер относился к истине, но в то время министр вряд ли мог так быстро сообразить, что его канцлер — бессовестный лжец. Шверин фон Крозиг определенно не верил, что Гитлер нацелен на агрессивную войну; сомнения у него возникли лишь тогда, когда было уже поздно. Не видя (или не желая видеть) истинных истоков политики Третьего рейха, Шверин фон Крозиг принимал мирные заверения, с которыми Гитлер так свободно обращался, за чистую монету.
Как и о большинстве других важнейших событий, Шверин фон Крозиг узнал об аншлюсе Австрии только по радио — и был переполнен радостью. Он не понимал, что диктатор использовал комбинацию из блефа и угроз, и «позволил ослепить себя искренней радостью, с которой немцев встречали в Австрии». Никто не запрашивал у Шверина фон Крозига особого финансового обеспечения для этой акции. Однако становившийся все более суровым Судетский кризис, похоже, ужаснул его.
Весной 1938 г., по случаю «кризиса Бломберга», министры были в последний раз приглашены к Гитлеру, и Шверин фон Крозиг после этого решил написать фюреру письмо. 1 сентября он доверил свои тревоги бумаге. После генеральной конвенции о тоталитарных государствах, охарактеризованной Буххаймом как «структурный оппортунизм», Шверин фон Крозиг замаскировал свои предостережения за завесой действительных аргументов — ничего иного Гитлер от него не принял бы. Он отметил, что между 1932 и 1937 гг. налогообложение выросло с 6,5 миллиарда до 14 миллиардов марок, в то время как расходы на вооружение увеличились с 750 миллионов до 11 миллиардов. В результате задолженность рейха утроилась (с 12,5 до 35,8 миллиарда). В 1938 г., продолжал Шверин фон Крозиг, произошли фундаментальные изменения в связи с аншлюсом Австрии, западными фортификационными сооружениями и дальнейшим ускорением перевооружения. Расходы по этим статьям выросли до 14 миллиардов. После этих финансовых аргументов в послании приводилось настоящее предупреждение: «Поскольку любую будущую войну нельзя вести только военными методами, но это неизбежно будет экономическая война высшего порядка, я считаю своим бесспорным долгом, зная экономическое положение у нас и в зарубежных государствах, выразить вам, мой фюрер, честно и открыто свою серьезную тревогу за будущее Германии. Останется ли война в случае поединка с Чехословакией локализованной или станет всеобщей, зависит, прежде всего, от Англии…»
Шверин фон Крозиг подчеркивал, что неоднократные британские декларации — определенно не блеф; тем самым он возражал против фатальной ошибки, которую совершал Риббентроп в своем толковании британских намерений. Вернувшись в свою область, Шверин фон Крозиг заявил, что экономически Германия сейчас в том положении, какое было в 1917 г. Западные державы не станут атаковать линию Зигфрида, а просто будут ждать, пока экономическая ситуация в Германии не ухудшится. В конце концов, после американских поставок оружия и самолетов (противникам Германии), Германия станет слабее и в военном отношении. И в качестве финального и решающего аргумента Шверин фон Крозиг сослался на отношение и мнение немецкого народа. Люди приветствовали ввод частей вермахта в Рейнскую область и «освобождение» Австрии потому, что были «убеждены в правоте нашего дела». «Однако в чешском вопросе настроение людей в глубине души совсем другое. Если этот эпизод перерастет в мировую войну, доверие германского народа к вам, мой фюрер, будет сотрясено до основания». Время работает на Германию, продолжал Шверин фон Крозиг; надо просто выждать, пока Чехословакия не запятнает себя: «Мы можем выиграть только ожиданием. Иначе эти фанатические усилия коммунистов, евреев и чехов затянут нас в войну сейчас. Они рассматривают это как последний шанс превратить чешскую проблему во всемирный конфликт и в результате этого уничтожить так ненавидимый ими Третий рейх». Поэтому будет лучше, говорил Шверин фон Крозиг, «со спокойствием силы дождаться момента перед лицом этих провокаций, восполнить недостаток вооружений и использовать требование самоопределения, чтобы лишить Англию какого-либо „обоснованного аргумента для войны с Германией!“». Потом, как считал он, придет день, когда «чехам можно будет нанести смертельный удар».
Этот пассаж, где предлагается лишь перенести время, Шверин фон Крозиг пытается выдать за «дипломатическую риторику». В Нюрнберге обвинение зачитало этот документ, имея в виду, что Шверин фон Крозиг был заинтересован не в том, будет ли агрессивная война, а в том, когда она будет, — в отличие от Шахта, который из поклонника Гитлера вначале превратился во врага, потом и пострадал от этого. Письмо Шверина фон Крозига Гитлеру показывает, что он возражал против любого действия, которое может привести к войне; оно также показывает, что он приветствовал и поддерживал любые меры, ведущие к расширению германского рейха или росту его мощи и престижа — даже за счет более малых и слабых сторон. В то время как Шахт делал все, что мог, чтобы восстановить надлежащий контроль над финансовой политикой, и протестовал против инфляционных расходов, в следствие чего был уволен в 1939 г., Шверин фон Крозиг тянул время и позволял убаюкать себя мирными заверениями Гитлера, а поэтому способствовал дальнейшему росту власти фюрера. Например, 15 июня 1939 г. Шверин фон Крозиг подписал закон Рейхсбанка, раздел III, который гласит следующее: «Германский Рейхсбанк будет управляться и руководиться в соответствии с инструкциями и под
