– Теперь вы понимаете, полковник, – не позволил барон фон Гравс прийти румыну в себя, – какого «фюрера буджацких степей» мы командируем для поддержки вашей военной разведки и сигуранцы?
– Попытаюсь оценить ваше благодеяние, господин генерал СС, – и на сей раз сдержанно отреагировал начальник разведуправления пока еще не существующего фронта. – Вот только оценивать стану уже на том берегу, – указал он в сторону русского берега, у которого появился пограничный сторожевик под флагом Советского Союза. – Так будет справедливее.
– И еще, – молвил фон Фрайт, с молчаливого согласия барона поднимаясь из-за стола, – посоветуйте командирам частей, которые топчутся в ожидании войны у мыса Сату-Ноу, чтобы они основательно укрепляли свои позиции. Русские будут сущими идиотами, если после третьей вашей попытки форсировать реку в районе измаильской базы флотилии не ворвутся на плечах ваших же солдат на этот стратегически важный мыс и не создадут на нем надежный плацдарм.
– Надолго оградив таким образом измаильский порт и все прочие стратегические объекты, – неожиданно даже для самого фон Фрайта развил эту мысль бригадефюрер СС, – не только от ваших десантов, но и от артиллерийских обстрелов прямой наводкой.
Заметив, что русский сторожевик пытается взять на себя роль бокового охранения, капитан «Дакии» откликнулся на эту заботу традиционными, во всех флотах мира принятыми приветственными гудками. Под эти же гудки командир «Дакского легиона» сошел по трапу на глиссер, который должен был вернуть его на Сату-Ноу.
30
Не успел Гродов дойти до начала квартала, в котором располагалось управление КНВД, как медведеподобный водитель машины, стоявшей у обочины, со свежей надписью «Хлеб» на борту будки, высунулся из кабины и почти на ухо ему прохрипел:
– В легковушке за углом, товарищ капитан. Ждут вас под аркой двора.
– А вы откуда знаете, что ждут?! – попытался удивиться Гродов, но, встретившись с суровым взглядом из-под косматых бровей, запнулся на полуслове.
– Да свои, капитан, свои, – с обезоруживающим добродушием успокоил его водитель, – не боись. – А еще через мгновение дверца кабины захлопнулась.
Капитан криво усмехнулся: поведение этого шоферюги вдруг живо напомнило ему сцену из какой-то книжицы о шпионах. Но ведь он пока еще не шпион, а главное, находится в своей собственной стране. Тогда к чему все эти страсти да предосторожности? Но улыбка его исчезла, когда он вдруг вспомнил случайно подслушанный недавно разговор двух мужиков у сельского магазина, у которого разгружалась старая хлебная «автобудка».
«У меня до сих пор мороз по коже идет, когда вижу, что подъезжает «хлебная», – прошепелявил один из подвыпивших мужичков, судя по всему, совершенно беззубый, с запавшими щеками. – Под «хлебные будки» энкаведисты как раз и маскировали свои машины, на которых приезжали по ночам хватать-арестовывать. И все в Одессе знали: кто в «хлебнушку» эту чертову попадал[34], уже никогда не возвращался. Так что мне еще повезло, меня прямо с поля взяли, с трактора, и под арест на милицейской одноколке везли, под конвоем сельского участкового. А вот с какой пьяни взяли меня тогда – так до сих пор и не пойму. Участковый тоже».
«Сейчас аресты с помощью «хлебных» вроде бы не производят, – подумалось Гродову, после «напутственных» слов водителя грузовика. – Но агентура из числа водителей, очевидно, по-прежнему сохранилась. И вообще, хватит об этом. Что было, то было… Не ко времени сейчас обиды плодить».
Машина стояла там, где было указано водителем «хлебной», и задняя дверца перед Гродовым открылась как бы сама собой.
– Ждем пять минут, – отлично поставленным голосом радиодиктора объявил водитель вместо ответа на приветствие, не поворачиваясь к нему лицом и не расставаясь с расстеленной на руле газетой. – Можете обращаться ко мне как к майору Райчеву.
Энкаведист словно бы умышленно представился так, чтобы комбат усомнился: действительно ли звание и фамилия его подлинные. Возможно, предполагал, что вскоре нужно будет представляться еще раз.
– Понятно, товарищ майор: будем ждать, сколько понадобится.
– Вот это правильный, вполне армейский настрой: «сколько понадобится». Рядом с вами лежит газета, пока что займитесь ею.
Только теперь Дмитрий обратил внимание, что под спинкой, свернутая в тугую трубку, действительно лежит какая-то газета. Развернув ее, комбат сразу же выяснил, что издана она на молдавском языке в Кишиневе.
– Вы ведь немного знаете молдавский язык, которым неплохо владели ваши родители? Или же это была неверная информация? – по-молдавски спросил энкаведист.
Гродов вспомнил свои каникулы, которые проходили в молдавском селе, где жили родители матери; затем мотоциклетные поездки с братом по молдавским селам в поисках невесты-молдаванки и едва заметно улыбнулся.
– Да нет, все так и было. Правда, за молдаванина я вряд ли сойду, – по-молдавски усомнился Гродов. – Но понять, о чем при мне говорят, и кое-как объясниться – сумею, поскольку не раз приходилось прибегать к этому.
– Почему «кое-как объясниться»? Вы как раз неплохо владеете молдавским. Правда, слегка прихрамывает произношение, но при интенсивном общении словарный запас пополнится сам собой.
– И чем же, конкретно, объясняется необходимость знать молдавский?
– Румынский, – уточнил энкаведист, – да-да, румынский, который, как вам известно, почти идентичен литературному молдавскому. Во всяком случае, наши прорумынски настроенные интеллигенты склонны считать, что молдавского языка, молдавской культуры как таковых вообще в природе не существует. В лучшем случае они согласны считать молдавский язык бессарабским диалектом румынского. Вы когда-нибудь задумывались над этим?
– Мои мысли и фантазии больше занимали море и девушки. Ну, еще артиллерийские системы, поскольку по армейскому образованию своему я все же артиллерист.
– Так вот, – невозмутимо продолжил Райчев, делая вид, что ничего такого собеседником его сказано не было, – эта часть интеллигенции считает, что существуют только румынский язык и румынская культура, которые распространяются и на жителей нынешней, «бессарабской» Молдавии, а также бывшей Молдавской автономии в составе Украины, то есть Транснистрии. Правда, таких, прорумынски настроенных, становится все меньше, но факт засвидетельствован…
– Оно и понятно, – подтвердил Гродов настолько двусмысленно, что энкаведист оглянулся.
У него было лицо сельского учителя – округленное и сонно-безучастное, явно не крестьянское, но в то же время лишенное примет и какого бы то ни было намека на интеллигентность и благородство.
– Нет, не только поэтому, – сказал он, явно имея в виду репрессии, которые применялись еще со времен создания Молдавской автономии. – Меняется мировоззрение молдавской интеллигенции.
– Но меня бессмысленно относить к подобной категории. Наверное, я окажусь последним в этом городе, кого со спокойной совестью можно причислять к молдавской интеллигенции, а тем более – к «прорумынски настроенной», – жестко улыбнулся Гродов, давая понять, что не воспринимает смысла этого разговора, который совершенно неприятен ему.
Вновь оглянувшись, Райчев посмотрел на комбата с любопытством человека, которому так и хотелось спросить: «Ты хоть знаешь, во что ты ввязался и что от тебя требуется? А если хотя бы догадываешься, тогда какого черта?!».
– Я так понимаю, что вас забыли подготовить к нашей встрече, а значит, ввести в курс дела.
– В кабинете Бекетова мне были назначены две встречи, но без каких-либо объяснений.
– Ничего, вскоре все прояснится. Война – такая драма, ролей в которой хватает для всех – и для неприметных храбрецов, и для отчаянных трусов; для невезучих и везунчиков; для преданных и предавших.
– Эту фразу я постараюсь запомнить, товарищ майор, – искренне заверил его Дмитрий.
– И еще запомните, что я не являюсь сотрудником НКВД, работающим с политически неблагонадежным населением. Как и Бекетов, я всего лишь контрразведчик, причем в классическом понимании этого термина.
– Существенное уточнение.
– Это чувствуется по вашему восприятию меня как собеседника. Надеюсь, из вас мы тоже сделаем настоящего контрразведчика. Хотя и самим нам ремеслу этому еще учиться и учиться.
Неизвестно, каким образом развивался бы их диалог, если бы какой-то интуитивный толчок не заставил Дмитрия бросить взгляд на лобовое стекло. Как раз в эту минуту из здания НКВД, из боковой двери, вышла и сразу же направилась к ним женщина, которую он не мог спутать ни с какой другой. Это была Валерия Лозовская.
Гродов никогда не видел ее облаченной в модный, строго приталенный светлый пиджак и такую же облегающую светлую юбку. Он даже предположить не мог, что Валерия позволяет себе появляться где-либо в такой изысканно-дореволюционной, аристократической шляпке, с которой на лицо спадала белая вуаль.
