И очень многие большевистские лидеры должны были призадуматься. Перед ними встала «веселенькая» альтернатива – либо быть перевешанными немцами, либо попытаться стать вождями России. К тому же большевикам на пятки стала наступать более радикальная сила – анархисты. Они, кстати, имели очень сильную поддержку в рабочем движении. «Массовые настроения в столице были таковы, что если бы не большевики, то анархисты могли бы двинуть вооруженные отряды на социал-либеральное правительство, – пишет А.В. Шубин. – И большевики это учитывали. Тревога по поводу того, что анархисты могут опередить большевиков, сквозит даже на заседании ЦК от 16 октября, в самый канун октябрьского переворота: «…повсюду намечается тяга к практическим результатам, резолюции уже не удовлетворяют… замечается рост влияния анархо-синдикалистов…». Лидеры анархо-синдикалистов имели высокие рейтинги в движении фабзавкомов – на всероссийской конференции ФЗК 17–22 октября Шатов и Жук были избраны в Центральный исполком ФЗК, причем Шатов набрал наибольшее количество голосов» («Анархия – мать порядка. Между красными и белыми»).
Понятно и поведение Временного правительства, сдавшего Ригу и подумывавшего о переезде в Москву. «Временные» надеялись на то, что немцы изрядно потреплют большевиков в Петрограде, а большевики – немцев. Тогда Керенский и Ко вернулись бы в Питер на готовенькое.
Однако расчеты Керенского и его сообщников не оправдались. Большевики захватили власть и удержали ее – благодаря армейской верхушке.
Странный тоталитаризмКак видим, большевики не так уж и стремились к власти. И это основательно подрывает один из базовых антикоммунистических постулатов, согласно которому партия ленинцев была этакой тоталитарной сектой маньяков, прямо-таки рвущейся к однопартийной диктатуре. Сами же большевики, в такой оптике, выглядят как людоеды, мечтающие побольше пострелять и помучить. Понятно, что этот миф, призванный вроде бы крушить большевиков, бьет по русскому народу. Возникает вопрос – как же это миллионы пошли за такими инфернальными существами, которым место в убойном западном ужастике? И как мог русский народ терпеть такую вот омерзительную диктатуру причмокивающих уэллсовских марсиан?
На самом деле все было гораздо сложнее. Большевики вовсе не ставили своей целью установить однопартийную диктатуру и вполне были готовы на создание коалиции социалистических партий. Так, 2 ноября была принята резолюция большевистского ВЦИК, в которой намечались контуры грядущего коалиционного правительства. Текст резолюции гласил: «Центральный Исполнительный Комитет считает желательным, чтобы в правительство вошли представители тех социалистических партий из Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, которые признают завоевания революции 24–25 октября, т. е. власть Советов, декреты о земле, о мире, рабочем контроле и вооружении рабочих… Правительство ответственно перед Центральным Исполнительным Комитетом. Центральный Исполнительный Комитет расширяется до 154 человек. К этим 154 делегатам Советов рабочих и солдатских депутатов добавляется 75 делегатов от губернских крестьянских Советов, 80 – от войсковых частей и от флота, 40 – от профессиональных союзов (25 – от всероссийских профессиональных объединений, пропорционально количеству организаций, 10 от «Викжеля» и 5 от почтово-телеграфных служащих) и 50 делегатов от социалистической части Петроградской городской думы. В Правительстве не менее половины мест должно быть предоставлено большевикам. Министерства труда, внутренних дел и иностранных дел должны быть предоставлены большевистской партии». (Показательно, что за союз с социалистическими партиями выступили пробольшевистские рабочие структуры – Петроградский союз металлистов и Московский совет заводских комитетов.)
Как очевидно, большевики согласны идти на коалицию, но оговаривают ее создание рядом условий. И эти условия нужно считать справедливыми. Действительно, ленинцы имели тогда большинство в Советах, поэтому они могли бы требовать не просто половины, но даже и большинства портфелей в советском правительстве. Несколько труднее кажется вопрос с властью Советов, ведь она была провозглашена еще до созыва Учредительного собрания. На самом же деле, как ни покажется странным, но большевистское требование признать советовластие было в тех условиях самым что ни на есть демократическим. Временное правительство, свергнутое большевиками, никто ведь и не выбирал. Более того, в феврале 1917 года оно лишило хоть каких-то рычагов политического влияния единственный орган народного представительства – Государственную Думу, которая должна была, по идее, выполнять роль промежуточного парламента – на время подготовки выборов в УС. Но «временные» на этот выборный орган просто наплевали, а выборы в УС сильно затянули. При этом в сентябре 1917 года была установлена диктатура Керенского и Ко, структурированная в некую Директорию, которая состояла из «главноуговаривающего» и еще четырех его министров. Именно эта либеральная хунта и провозгласила Россию республикой – без всякого УС. Получалось, что единственным органом народного представительства на тот момент были Советы. Вот они-то и получили власть, свергнув хунту Керенского.
Другое дело, что большевики сделали это не вполне легитимно – даже если иметь в виду советскую легитимность. Так, на съезде присутствовали посланцы всего лишь 19 крестьянских Советов. Сам крестьянский ЦИК решительно протестовал против созыва съезда. Есть и подозрительные моменты – некоторые депутаты направлялись на съезд в обход обязательной процедуры выборов, вход на съезд контролировала большевистская комендатура, не была избрана мандатная комиссия, регистрация велась с перерывами. Есть даже и такое мнение: «Почти все делегации, даже левые эсеры, покинули съезд, – пишет Е.А. Сикорский. – И он вообще перестал быть съездом, превратившись в частное заседание большевистской фракции. Кроме того, в зал набилась из коридоров Смольного посторонняя публика, околачивающаяся при Петросовете и ВРК – солдатня, красногвардейцы, служащие большевистского аппарата, вообще непонятный сброд. Вот этот «съезд» и избрал новое правительство, Совет народных комиссаров, состоявший из одних большевиков. (На следующий день часть второстепенных портфелей предложили левым эсерам, но те отказались.) Так большевики победили» («Деньги на революцию: 1903–1920. Факты, версии, размышления»).
Как бы там ни было, но именно большевики выступали за власть Советов. Параллельной им советской системы так и не было создано. А противники большевиков сделали ставку либо на Учредительное собрание, либо на военную диктатуру и созыв нового, «национального собрания» – в будущем. Сами же «социалисты-демократы» впоследствии признавали свой уход как серьезную ошибку, давшую большевикам лишние политические козыри. «Мы ушли, неизвестно куда и зачем, – пишет меньшевик Н.Н. Суханов, – разорвав с Советом, смешав себя с элементами контрреволюции, дискредитировав себя в глазах масс, подорвав все будущее своей организации и своих принципов. Этого мало: мы ушли, совершенно развязав руки большевикам, сделав их полными господами всего положения, уступив им целиком всю арену революции. Борьба на съезде за единый демократический фронт могла иметь успех. Для большевиков, как таковых, для Ленина и Троцкого, она была более одиозна, чем всевозможные «комитеты спасения» и новый корниловский поход Керенского на Петербург. Исход «чистых» освободил большевиков от этой опасности» («Записки о революции»).
При этом большевики сумели договориться и с крестьянскими Советами, и с левыми эсерами. (Правда, блок с последними распался в июле 1918 года.) А вот правые эсеры и меньшевики так и не пошли на создание правительственной коалиции с большевиками, чем только способствовали установлению политической монополии ленинцев. А ведь переговоры о создании однородного социалистического правительства велись – с представителями крупнейшего Всероссийского исполнительного комитета профсоюзов железнодорожников (ВИКЖель), лоббировавшими интересы меньшевиков. И большевистская сторона даже была готова пойти на серьезные уступки, ограничившись 5 министерскими портфелями из 18. Но меньшевики, что называется, «уперлись рогом», и переговоры окончились ничем. И то в знак протеста против прекращения переговоров из ЦК и правительства вышли такие видные большевики, как Каменев, Рыков, В.П. Ногин и др. Что-то не похоже на поведение тоталитарной партии.
Возразят – но как же быть с разгоном Учредительного собрания? Разве тут не проявилась тоталитарная сущность большевизма? Что ж, можно поговорить и об этом, тут тоже все очень и очень неоднозначно. Для начала надо бы вспомнить о том, что никем не избранное «демократическое» Временное правительство дважды переносило выборы – один раз на 17 сентября, а другой – на 12 ноября. И весьма вероятно, что так было бы еще не раз и не два. (Особенно если учесть, что «временные» даже и республику провозгласили самочинно.) Большевики переносить выборы не стали, но провели их точно в срок. На них, как известно, победили эсеры, получившие 58 % голосов. Вроде бы их триумф очевиден, но и здесь есть один существенный «нюанс». За время, которое прошло с момента выборов до созыва УС, партия эсеров успела расколоться – на правых и левых. Последние основали свою собственную партию левых социалистов-революционеров (интернационалистов). Однако избирательные списки создавались в условиях существования единой ПСР, и так вышло, что левые заняли в ней весьма скромные места, явно не соответствующие их реальному влиянию на массы. Поэтому расклад силы в УС явно не соответствовал раскладу сил в обществе. С «юридической», так сказать, точки зрения это ничего не меняет. Но для политической жизни революционных времен сие очень важно. Здесь легитимность зависит не столько от буквы закона, сколько от политической эффективности. Собственно, сама УС утверждалась на обломках монархии, разрушенной вполне насильственно и «нелегитимно».
