— И как ты его сделаешь? Распилишь большой? Или отковыряешь из большого морозильную камеру? — хохотнув, поправил солнцезащитные очки Федя и добавил: — К тому же к твоему холодильнику придётся вести длиннющий электропровод. А как его сюда, например, вести? По песку? А если люди наступят? Вдруг провод оборвётся или кого током, не дай Бог, шибанёт. Опасно это.
— Зачем такие сложности? Мы сделаем проще? Клей, пенопласт и фольга. Вот и весь холодильник, — сделав глоток «Буратино», пояснил я.
— Гм, и думаешь, будет работать?
— А почему бы и нет? Долго, конечно, он холод хранить не будет, но всё же часа два должен, особенно, если туда льда побольше положить. Он, конечно, тоже в конечном итоге растает, но на время холод обеспечит.
— Ха, отличная идея' Нужно будет сегодня же и заняться. Действительно, в таком холодильнике напитки и мороженное будет дольше находиться в холодном состоянии.
— Вот именно. А теперь скажи мне: почему такие примитивные в изготовлении предметы быта у нас не продаются на каждом шагу? Ведь многим бы такой термос-холодильник был бы нужен. Ан, нет. Не изготавливаются и не продаются. Ни в «продтоварах», ни в «спорттоварах» ни даже в ГУМе с ЦУМом, ни где бы то ни было ещё. Во всяком случае, я ничего такого не видел.
— Н-да, я тоже. Странно, — согласился со мной Федя и предположил: — Может быть, это предложение от трудящихся, начальству, которое должно за этим смотреть, просто не поступало? Необходимости не было? Вот там, — он показал пальцем наверх, — и не знают о нуждах населения в таком пляжном холодильнике.
— Опасные слова Вы говорите, товарищ Федя, — улыбнулся я и, видя удивление товарища, пояснил свою мысль: — В своём заключении ты обвинил руководящие кадры в отрыве от нужд страны, и не дальновидности. Ты фактически заявил, что они очень далеки от трудового народа и что чаянья этого самого народа им не понятны и даже чужды.
— Э-э, нет, я просто… — замямлив потерялся друг.
— Да ладно тебе — шучу я, — усмехнулся шутник и сделал ещё один глоток, потрогал бутылку двумя руками, поморщился и сказал: — Вернёмся домой, давай я чертёж набросаю, и сделаем пару не больших, переносных термо-холодильничков. Думаю, строй материалы для их производства мы легко сможем купить в любом промтоварном магазине. Всё же холодный лимонад пить вкуснее, нежели тёплый.
— А давай сделаем три, — предложил Федя и, увидев моё удивление, пояснил: — Два нам. А третий ты кому-нибудь из начальства в Москве покажешь. Они в Госплан передадут. Глядишь, и через год-другой промышленность начнёт выпускать твою разработку.
— Давай, — закрыл я помятой пробкой бутылку и, стараясь её поставить в песок так, чтобы та не разлилась, добавил: — И насчёт пластиковых бутылок с нормальными крышками тоже неплохо было бы поразмыслить на досуге.
О том, что проблема пластиковых отходов в ближайшее время вспыхнет перед человечеством во всей красе я, конечно же, помнил. Но дело в том, что это самое человечество уже вовсю загрязняет всё что можно, поэтому пластиковые бутылки, которые в отличие от находящихся сейчас в обиходе стеклянных, более лёгкие, более прочные и более функциональные, вряд ли проблему усугубят в разы. А если и усугубят, то мой вклад в это будет мизерный, ибо на Западе, да и во всём мире пластиковые бутылки уже давно вовсю производят. Так почему бы это не наладить и у нас?
— В общем, над этим надо подумать, — хмыкнул я, прикидывая с кем бы мне на эту тему начать говорить.
— Подумай. Ты голова, — польстил мне друг и неожиданно перевёл тему разговора совершенно в другое русло: — Саш, а ты не думал помириться?
— Э-э, помириться? С кем?
— Ну, с этой — немкой — Мартой.
— Ах, ты об этом, — хмыкнул я, закрыв глаза.
— Да, — ответил тот и замолчал, ожидая ответа.
Но я не спешил ему этот ответ давать.
Я прекрасно понимал, что эта тема его, как человека любознательного, естественно, очень интересует, как, собственно, интересовала бы на его месте любого другого индивида. Любопытство — оно такое… Всегда всё хочется знать. И, зная об этом, поэтому, как бы мне не хотелось, эту тему забыть раз и навсегда, всё равно хоть какой-то информацией и мыслями поделиться было нужно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Поэтому не стал отмалчиваться.
— Нет, Федь, мириться с синевлаской я не думал. Ибо совершенно не понимаю, зачем мне это надо?
— Ну, вы же всё-таки семья.
— Ага — семья. Только семья, находящаяся в разводе.
— Вас уже развели?
— Меня да — развели. Причём так развели, что я до сих пор охреневаю, как на такой развод мог повестись, — проскрежетал зубами я. — А вот брак расторгать не хотят. Сволочи! Я ответил на твой вопрос? Вот и отлично! И давай в дальнейшем эту тему больше поднимать не будем — не хочу вспоминать.
— Конечно. Я тебя понимаю, — согласился со мной друг.
Повисла неловкая пауза и, чтобы её заполнить, я сказал:
— Как придём домой, напомни, пожалуйста, про минихолодильник. Действительно вещь нужная. Расскажу о ней начальству, глядишь, и сделаем для тружеников доброе дело. Только бы об этом не забыть.
— А ты прямо сейчас и расскажи ему.
— Кому?
— Своему начальству. Оно, кажется, к нам идёт, — сказал друг и мотнул головой в сторону пристани.
— Сюда? — не понял я и посмотрел в ту сторону, куда кивнул Федя. Тяжело вздохнул и прошептал: — Легки на помине.
И действительно, к нам приближались две статные фигуры, в которых легко угадывались Мячиков и Лебедев.
Кравцов, лежавший неподалёку, встал и пошёл им на встречу.
Они пожали друг другу руки, и подошли к нам.
— Ну, молодёжь, отдыхаем? — сказал замминистра, который в брюках, рубашке с длинным рукавом и шляпе смотрелся рядом с морем крайне аномально.
Впрочем, как и мидовец, который тоже был одет не совсем по-пляжному.
— Типа того, — сказал я и, показав на пустой лежак, произнёс: — Присоединяйтесь. Позагорайте. Сегодняшняя погода и горячее Солнце этому вполне способствует.
— Некогда нам загорать, Васин. Работать надо, — сказал Лебедев, присел напротив, чуть подвинув Федю, и, подавшись ко мне, произнёс: — Мы получили ноту от наших немецких коллег. Нам надо с тобой серьёзно поговорить.
Глава 22. Безделье
— Ноту? И что они хотят сыграть? — съязвил я, а затем чуть подумал и добавил: — Или они свои ноты хотят дать нам?
— Прекрати хохмить, — поморщился Лебедев и, посмотрев на Федю, произнёс: — Молодой человек, нам с Вашим другом необходимо приватно переговорить. Оставьте, пожалуйста, нас на пять минут и сходите, поплавайте в море.
Федя покорно встал, но я его остановил.
— Пусть останется. Он теперь моя правая рука и во всех делах будет мне помогать. Что же касается нот, то я так и думал. Ноты у них есть, но хотят они, чтобы играли мы. Так?
— Так! Но отнесись к этому серьёзно!
— Серьёзно? Ну, попробую. Так о чём будем говорить?
— О проблемах — таких, как сложное положение у семейства Вебер, — сказал мидовец, посмотрел, как Федя в нерешительности топчется на месте, и просипел: — Да сядьте Вы уже. Чего маячите⁈
Тот покорно опустился на лежак.
— Не кричите на него! Он стеснительный парень и не привык к таким нервам. Ничего, обтешется, — заступился я за друга.
— Никто не кричит! Просто надо решить проблему, вот и всё!
— Никаких проблем у меня нет, а посему и решать нечего!
— У тебя нет. А у немцев есть! И нужна твоя помощь.
— Их проблемы — это не мои проблемы. Так что мне, в общем-то, абсолютно всё равно. Поэтому предлагаю этот разговор завершить, пока он не начался, — сразу же отрезал я, и прекрасно понимая, что сейчас меня будут грузить этими самыми проблемами, потёр глаза и с горечью в голосе добавил: — Не сыпьте мне соль на рану. Любое упоминание про заграницу ранит мне сердце.
Не удалось.
— Саша, прекрати паясничать и услышь нас: у наших немецких коллег сейчас сложная ситуация. Они просят нас им помочь, — вступил в разговор Мячиков.
