Лаперуз обнаружил бухту Жонкьер, но прошел мимо и бросил якорь в бухте Де-Кастри[155]. Топлива на кораблях не хватало, да и бочки с пресной водой уже стали пустеть. К тому же постоянные промеры глубин свидетельствовали, что пролив становился все мельче по мере того, как фрегаты двигались дальше. Лаперуз, опасаясь, что ему не удастся обогнуть Сахалин с севера, решил остановиться в бухте Де-Кастри всего лишь на пять дней, чтобы восполнить припасы и взять курс на юг.
В отчете экспедиции содержатся очень интересные сведения о жизни туземцев, которые вскоре утратили всякий страх перед моряками и выказали им полное доверие.
«Вокруг каждой хижины островитян, называвших себя орочами, была расположена сушильня для лососей. Рыбу предварительно держат три-четыре дня над очагом, расположенным посреди жилища, а затем нанизывают на жерди и оставляют сушиться под лучами солнца. Все это входило в круг обязанностей женщин, которые должны были сначала хорошенько прокоптить рыбу, а потом вынести на свежий воздух, где она становилась тверже дерева.
Орочи ловили рыбу в той же реке, что и мы, и пользовались они сетями и острогами. Мы видели, как они с отвратительной жадностью поедали в сыром виде головы, жабры, печень, хрящи и даже кожу лососей, которых они поразительно искусно потрошили и разделывали. Они высасывали из всех этих частей жир и сок точно так же и с таким же удовольствием, как мы глотаем устриц.
Большая часть рыбы доставлялась в дома уже выпотрошенной и разделанной, кроме тех случаев, когда улов был уж слишком обилен. Когда же добыча оказывалась слишком велика, женщины вытаскивали целые рыбины и с такой же потрясающей жадностью пожирали самые сочные и жирные части, считавшиеся самым изысканным лакомством.
Народ этот столь грязен, что вызывает отвращение. К тому же от островитян ужасно дурно пахнет. Пожалуй, орочи принадлежат к числу физически самых слабых племен, а черты их лиц очень далеки от нашего представления о красоте. Они среднего роста (чуть выше четырех футов и десяти дюймов[156]), хрупкого телосложения, а голоса у них слабые и пронзительные, как у детей. У них выдающиеся скулы, маленькие раскосые глаза, которые к тому же гноятся, большие рты, сплющенные носы, короткие, почти лишенные растительности подбородки и желтоватая кожа, лоснящаяся от жира и дыма. Мужчины не стригут волосы и заплетают их в косы, как наши женщины. Что касается женщин, то волосы у них свободно падают на плечи. Нарисованный мной портрет в равной степени подходит как к мужчинам, так и к женщинам. Представителей различных полов трудно было бы отличить, если бы не некоторая разница в одежде. Впрочем, местным обитательницам, в отличие от американских индианок, не приходится выполнять тяжелые работы, которые могли бы лишить их изящества, если бы природа наградила их таким преимуществом.
Все обязанности женщин сводятся к кройке и шитью одежды, сушке рыбы и заботам о детях, которых они кормят грудью до трех-четырехлетнего возраста. Я был до крайности удивлен при виде ребенка примерно этого возраста, сначала натянувшего небольшой лук, довольно метко пустившего стрелу, поколотившего палкой собаку, а затем устремившегося к груди матери и сменившего там пяти-шестимесячного младенца, уснувшего у нее на коленях».
Орочи подтвердили предположения Лаперуза относительно расположения Сахалина и материка, между которыми лежала небольшая песчаная отмель, где росли в великом множестве водоросли, едва скрытые водой. В этом не было ничего удивительного, так как промеры в проливе показывали, что глубина становится все меньше и меньше по мере того, как фрегаты шли вперед. По последним промерам получалось, что глубина не превышает шести саженей.
Второго августа корабли покинули бухту Де-Кастри и легли на другой курс. Они отправились на юг. Открыв остров Монерон[157] и определив координаты его и пика Лангль[158], моряки обогнули южную оконечность Сахалина, дав ей название мыса Крильон, и прошли в пролив, получивший название пролива Лаперуза. И это было вполне справедливо, так как именно ему принадлежит честь наведения порядка в той неразберихе, что царила в умах географов относительно расположения суши и морей в данном районе. Лаперуз определил координаты этого доселе неизвестного европейцам пролива и окончательно подарил его науке и мореплавателям.
Лаперуз писал, что обитатели мыса Крильон гораздо более красивы, умны и трудолюбивы, чем орочи из бухты Де-Кастри. Но ему показалось, что они гораздо менее гостеприимны и великодушны, чем их более дикие сородичи.
«Местные жители, — писал Лаперуз, — ведут значительную торговлю, чего совершенно не знают орочи. У них есть очень нужный и важный товар, которого нет на берегах Татарского пролива и от которого происходят все их богатства. Товар этот — китовый жир, и добывают они его в большом количестве. Способ добычи, правда, не очень экономичен и рационален: он заключается в том, что китовую тушу разрезают на куски и кладут разлагаться на обращенный к солнцу склон. Вытекающий жир собирают в сосуды из древесной коры или в бурдюки из тюленьей шкуры».
«Буссоль» и «Астролябия» прошли мимо мыса Анива и бухты, носящей то же название и являющейся превосходной якорной стоянкой, подошли к Курилам, прошли между островом Симушир и островами Черных Братьев и назвали пролив, разделяющий эти клочки суши, проливом Будёз, в честь знаменитого корабля капитана Бугенвиля[159].
Как говорится в отчете, 5 сентября моряки увидели берега Камчатки, «чрезвычайно уродливого края, где взгляд с трудом привыкает к виду огромных, вселяющих ужас скал, где уже в начале сентября лежит снег и где, казалось, никогда не бывает никакой растительности».
Через три дня экспедиция достигла Авачинской, или Петропавловской бухты. Астрономы не стали терять времени даром и немедленно приступили к наблюдениям, а естествоиспытатели совершили поход в глубь страны, к вулкану, возвышающемуся в восьми лье от берега моря, и совершили весьма нелегкое восхождение. Тем временем остальные члены экипажа занимались извечными корабельными работами, которые заполняют жизнь моряков, а также охотились и ловили рыбу, с тем чтобы обеспечить себя свежей провизией. К тому же любезный русский губернатор оказал путешественникам очень радушный прием и постарался обеспечить их всеми мыслимыми развлечениями.
«Он пригласил нас, — рассказывает Лаперуз, — на бал, который он дал в честь нашего прибытия и где присутствовали все женщины Петропавловска, как русские, так и камчадалки. Общество было весьма невелико, но, по крайней мере, очень необычно. Тринадцать женщин, разодетых в шелковые платья, сидели на скамьях вдоль стен комнаты, причем десять из них были камчадалки, круглолицые, с маленькими глазками и приплюснутыми носа ми. И русские и камчадалки покрывали головы шелковыми платками, примерно так, как мулатки в наших колониях.
